– Мы спорили, что с ним делать. Но никак не могли сказать об этом тебе. Но в этом деле уже ничего не поправить. И важнее сейчас другое.

– Ведь если Ульв виноват, то Хельги должен мстить!

– Взгляни-ка на дело с другой стороны. – Мистина взял ее за руку, словно желая покрепче удержать ее внимание. – Почему он два года молчал, а сейчас рассказал тебе?

Эльга немного подумала.

– И почему?

– Сейчас я расскажу тебе кое-что забавное. Ты знаешь, что и Грознята, и Хельги у меня на днях побывали?

– Что Грознята – знаю, твой отец… мне передал… – Эльга запнулась, вспомнив, что именно ей передал Свенельд.

– И оба они хотели одного и того же. Подбить меня на то, чтобы взять тебя в жены и не пускать Ингвара в Киев. А теперь подумай, зачем им обоим это надо?

– Зачем? – помертвевшими губами повторила Эльга, не ожидая ничего хорошего.

– Потому что, если я соглашусь, в Киеве сядет князь не княжьего рода. С Грознятой мы окажемся равны, и он будет уже не воеводой и не малым князем, а просто князем черниговским, мне ничем не обязанным. Чего я ни спрошу с него – он ответит: «А ты кто такой?» И мне будет нечего возразить.

– Но Хельги! Ведь он сам хочет этот стол!

– Само собой. Пока ты – жена Ингвара, Ингвар – здесь князь, а я – его воевода, Хельги в этом пруду ловить нечего. Но если я порву с Ингваром, отниму его жену и стол, выгоню его в Хольмгард… Хельги останется подождать два-три года, пока один из нас убьет другого и сам сдохнет от ран. И ему достанутся все Олеговы земли. По праву причем.

– А я? А Святка?

– Думаю, он не желает тебе и твоему чаду зла, но о вашей судьбе позаботится потом. Когда станет киевским князем сам. У него больше прав, чем у меня и у Ингвара. Пока мы ему мешаем. Но он нашел способ убрать нас нашими же руками. Умно, что сказать!

Эльга хотела спросить, что это за способ, но прикусила язык. Ей ли не знать… в чем Мистина почти против воли оказался соперником побратима и не сумел одолеть искушения.

И если в руках ее честолюбивого брата оказалось такое оружие, то она сама и виновата.

– Но ты…

– Я хочу только его жену, но не его стол. Олегова держава – кусок не по мне. А разделить вас нельзя.

– А когда-то ты хотел…

– За последние шесть лет я поумнел малость. Не заметно? Мне приходится бороться с теми, кто хочет дать мне женщину и княжий стол. А я отказываюсь, потому что понимаю: в тот день, как я вас получу, все не закончится, а только начнется. И сбросит в бездну всех нас и нашу землю. Ты должна оставаться… если не женой Ингвара, то хотя бы его княгиней. До тех пор, пока Святка не вырастет и не возьмет все ваши земли в свои руки сам.

– Значит, я должна молчать? – через какое-то время спросила Эльга.

– Если хочешь доли своему сыну – да.

– А как быть с Хельги?

– Пока ты и я на стороне Ингвара, он нам не опасен.

– Но если он расскажет людям…

– Он не может доказать ничью вину. И я, и Ингвар можем пойти к присяге, что не знаем о вине Ульва. А как он поведет к присяге Сванхейд – я бы поглядел.

Впервые за день Эльга перевела дух. На сердце полегчало: то, что давило тяжелым черным камнем, оказалось лишь тенью.

И теперь она смотрела в лицо Мистине, не в силах отвести глаза. Понятно, почему Хельги и Грозничар надеялись заставить его служить себе: на его месте кто бы устоял? Самая красивая женщина Руси, и киевский стол в придачу! И он любил эту женщину – родичи могли лишь догадываться, но Эльга точно это знала. Но не утратил способности видеть: вздумай он взойти на ее ложе открыто, как победитель и законный муж, лежанка перевернется и сбросит его в погреба глубокие, как в том жутковатом сказании о трех дорогах от камня. И ее, Эльгу, вместе с ним.

Она подняла руку и провела кончиками пальцев по его лицу. По горбинке сломанного носа, обходя свежую ссадину, по твердо очерченной скуле. Не один год ей хотелось это сделать, но только нынешней зимой эта простая мечта наконец исполнилась.

Испугавшись, что в полутьме при свечах заденет плохо видный синяк, Эльга отняла руку.

– Ты не боишься меня? – Мистина не совсем верно понял ее движение.

…Когда-то давно он уже задавал ей этот вопрос, но совсем по другому поводу. Той весной, когда Ингвар и Эльга только заняли княжий стол. По этому случаю всякий день гремели пиры – новый князь не жалел пива и мяса, чтобы привлечь к себе полян и русов. Эльга сбивалась с ног, управляя своими еще немногочисленными служанками. Весь день она хлопотала, а ночью просыпалась от страшных снов, будто гости съели все приготовленное и сидят за пустыми столами, а ей больше нечего подать…

Однажды, когда она выходила из поварни уже в темноте, перед ней вдруг вырос Свенельдич: не говоря ни слова, сгреб в объятия и прижал к стене. Эльга ахнула, вдруг очутившись в кольце его рук, охваченная теплом его разгоряченного тела. Мельком подумала, что он во тьме принял ее за кого-то другого, но тут же чутьем угадала: нет. Он не обознался.

– Йотун ешь, как же я хочу тебя… – шептал он, настойчиво отыскивая ее губы и дыша на нее хмельным медом; она отворачивалась, потрясенная и взволнованная, но не кричала, а, напротив, больше всего опасалась, как бы их не увидел кто.

Сейчас им было не время ссориться со Свенельдичем, ни по какому поводу.

Не так чтобы она удивилась его желанию – скорее тому, что он сказал вслух о том, о чем уже три года громко молчал.

– Пусти! – Она упиралась руками в его грудь, но чувствовала, что оттолкнуть его ей так же не по силам, как вот эту стену поварни.

На ощупь он был весь как литой – как железный, но теплый внутри.

Нет, как золото под тонким слоем серебра – солнечное тепло этого золота пробивалось сквозь внешний, холодный серебряный покров. Как у тех молодцев – по колена ноги в золоте, по локти руки в серебре, – что рожала Заря-Зареница, меньшая Солнцева дочь, взятая в жены юным Перуном.

– Стыд последний потерял! – шепотом возмущалась Эльга, отгоняя мысленно эти ощущения, стремительно расцветавшие одно за другим. – А Ингвар?

– Он мне должен.

За минувшие три года они никогда не говорили об этом долге – Мистина ведь взял в жены женщину, уже ждущую дитя от Ингвара, – но Эльга сразу поняла, о чем он. И испугалась этой молчаливой, но прочной памяти. Свенельдич ведь не из тех, кто прощает долги.

И она даже не могла сказать «я тебе не должна» – жениться на ее сестре она просила его сама.

– Не бойся. Ты ведь не боишься меня? – спросил он, прижимая ее к себе так, чтобы она почувствовала всю силу его желания.

И снова Эльга сразу поняла его. Но теперь она была не та девчонка, какую Мистина унес из лесу на плече.

– Нет! – твердо ответила она. – Не боюсь. Но я – княгиня киевская, а не роба, чтоб меня по углам зажимать. Пусти, сказала.

И тогда он ее выпустил. Ведь он сам, своими руками, сделал ее княгиней. Эльга поспешно ушла в гридницу, оправляя платье и сдерживая порыв провести руками по лицу. Как будто по ее пылающим щекам все бояре и отроки поймут, что с ней сейчас было.

Но куда там – ее встретили пьяными криками восхищения. Она улыбалась, будто в жизни не видела более радостного зрелища, чем вусмерть пьяные гриди и бояре, несколько дней назад возведшие ее и Ингвара на киевский стол.

Еще день-другой ее не отпускало тревожное ощущение, будто она по неосторожности сунулась слишком близко к большому огню и едва не обожглась. С тех пор Эльга запомнила: в преданности Мистины побратиму есть одно топкое местечко. И не раз после того убеждалась: это был не случайный пьяный порыв…

В эту топь они в конце концов, два года спустя, и рухнули. Но сейчас Мистина говорил не об этом.

– Нет, – Эльга качнула головой. – С чего мне тебя бояться? Ты же поклялся на клинке, что не предашь меня.

– После драки с Грознятой даже Ута на меня косится, будто я зверь какой.

– От зверя в тебе немало. Но… будь ты другим, на что бы ты мне пригодился?