После возвращения Мистины из Греческого царства дела пошли на лад. Всего два дня он пробыл у разгневанной княгини в Вышгороде и за это время совершенно ее успокоил.
– Ингвар не должен был так поступать со мной! – возмущалась Эльга на другой день, когда достаточно собралась с мыслями, чтобы заговорить с Мистиной о делах.
– Не должен был, – примирительно соглашался он. – Будь я при этом, убедил бы отложить свадьбу до будущего года, чтобы сперва с тобой поговорить.
– И по-твоему, я согласилась бы подвинуться?
– Думаю, да.
– Это почему?
– А ты бы хотела, чтобы твой муж вернулся разбитый – с большими потерями и малой добычей? И ничем не мог прикрыть эти потери – хотя бы новым союзником? Как бы вы сейчас выглядели в глазах людей – русов, славян, да и всех прочих? Тех же хазар? Греков? Рыжего родная мать застыдила бы.
Почти то же ей говорил Ингвар, и тогда эти доводы ее не убеждали. В устах Мистины они звучали куда весомее.
– А теперь мы очень хорошо выглядим, – проворчала Эльга. – Особенно я!
– И чем плохо? У нас есть князь и княгиня-соправительница. У князя две жены…
– Одна!
– Воля твоя. У нас есть князь с одной женой и княгиня-соправительница…
– С сыном и наследником! – Эльга вздернула подбородок.
– Истинно. Права на Олегово наследие по-прежнему за тобой и Святкой. Я своими руками сверну шею любому, кто в этом усомнится! – весело пообещал Мистина.
Вынул из ножен свой скрамасакс с белой костяной рукоятью, прижал ко лбу, а потом поцеловал основание клинка. При этом он смотрел на Эльгу таким же веселым и уверенным взглядом, хотя речь шла о борьбе со смертельным исходом. И Эльга хорошо понимала, что эта клятва – не шутка. Не у такого человека.
– Чего ты хочешь? – Мистина встал на колени перед сидящей Эльгой и взял ее руки в свои. – Скажи мне. Я все сделаю.
У нее перехватило дух. Как зачарованная, она смотрела ему в глаза с чувством, будто вопрос «чего же ты хочешь?» ей задает кто-то из богов. Кто-то из тех, кто и впрямь может исполнить любое желание, как бы трудно оно ни было. Да и почему нет? Эти серые, как сталь, счастливые и безжалостные глаза обещали ей всемогущество. Это он одолел волхва плесковских лесов и с тем переломил всю судьбу Эльги. Он сделал ее и Ингвара владыками Киева и Руси. Он согнул в дугу Греческое царство и привел домой десять тысяч человек, кого родичи мало что не похоронили мысленно.
Но она не находила ответа. Брак Ингвара с Огняной-Марией необходим для благополучия Русской земли – хотя бы сейчас, пока дела не наладились. Скрепя сердце она согласилась это признать. Подчинилась необходимости. А что нужно Русской земле, то нужно и ей, Эльге.
– А ты как мыслишь? – спросила она: сомнения мешали ей взять такое решение на себя. – Как нам быть?
Мистина подавил усмешку. Именно такой вопрос ему задал и Ингвар в первый вечер по приезде. И он тогда подумал: при таких делах было бы лучше всего, если бы прежняя княгиня… умерла. Права Ингвара на киевский стол подкрепил бы ее сын Святослав – соправитель отца и наследник матери. Благодаря ему Олегов род оставался бы на киевском столе, у соперников не было бы законных оснований возмущаться. А новой княгиней стала бы родственница болгарского царя, принеся русскому князю уважение среди других правителей.
Вот что он сказал бы князю, если бы речь шла о какой-то другой женщине. Не об Эльге. Но в те мгновения, пока Ингвар ждал его ответа, Мистина ясно осознал: у него есть кое-что дороже, чем даже побратим.
– Ты хочешь избавиться от кареглазой? – выразительно спросил он у Эльги сейчас.
И за этими словами ясно угадывалось продолжение: «Если да, я это устрою».
Эльга помедлила. Да, она хотела, чтобы Огняна-Мария исчезла и все стало как раньше. Но как же греки? Русь не на шутку рассорилась с Греческим царством, а без царя Петра и его брата Бояна кто же поможет договориться с Романом?
Ожидая ответа, Мистина чуть сильнее сжал ее бедра. Он видел на шаг дальше и понимал: не дай Ингвар повода, Эльга и дальше хранила бы свою честь жены, как бы сильно ей ни хотелось иного. Но если она пожелает, чтобы болгарыня исчезла, он устроит это. Пусть даже сам вновь окажется лишним.
Ради Эльги он сейчас готов был сломать кого угодно. Даже себя.
И ведь речь шла не только о семье.
– Н-нет… – неуверенно ответила Эльга, будто сама с тревогой ожидала собственного решения. – Нам… русам… нужны болгары… Мы не можем… удалить ее и поссориться с Петром… Не сейчас. Пусть она… остается. Пока мы… не уладим все с Романом.
– А потом? – Мистина придвинулся еще ближе и обнял ее за пояс.
– Потом я еще не знаю… – прошептала Эльга, глядя ему в глаза и опуская ладони ему на плечи.
Она осознавала, что сейчас Мистина – мощное оружие в ее руке. Меч, сокрушивший четверть Греческого царства, мог то же самое сделать и здесь. Но именно сила этого оружия заставила ее крепко подумать, прежде чем пустить его в ход. С ним она из просто женщины стала могучей властительницей. И это многое изменило.
– Если только… – чуть слышно шепнула она, склонившись к его лицу, – ты не предашь меня…
Даже сейчас, когда от запаха его волос, от звука его низковатого голоса у нее сладко сводило живот и сбивалось дыхание, она помнила краем сознания: об этот меч легко пораниться. Он слишком тяжел для ее рук. Сейчас сама она находилась во власти Мистины так полно, как никогда ранее. Даже в те дни по пути от реки Великой до Киева, когда она пробиралась по лесным рекам совсем одна с ним и его оружниками, честь ее не была до такой степени в его руках, как сейчас, когда она по доброй воле пустила его в свою постель. Конечно, и сам Мистина этим провинился перед князем и побратимом, но Эльге думалось, что побратима Ингвар простил бы охотнее, чем ее. Как знать – не увидел бы он в этом повод изгнать жену, оставив себе сына и его наследственные права? Против неверной жены вече его поддержало бы. Эльга могла бы погибнуть, лишиться всяких надежд на благополучие в будущем. Ради собственной чести Олегов род еще раз отрекся бы от нее. И приют себе она нашла бы разве что в избушке вроде той, в какую пришла однажды, почти шесть лет назад, узнать свою судьбу…
А Святослав? Рожденный стать русским князем, им он и должен умереть.
– Не предавай меня, слышишь! – прошептала Эльга, чувствуя, как запах его тела наполняет сладким теплом ее всю, оживляя даже самые мелкие жилочки. – Ведь ты оторвал меня от моего рода, от живых и умерших. Мой сын, сестра, ты – все, что у меня есть на этом свете и на том.
Она могла бы еще сказать, что он единственный человек, чьему уму она полностью доверяет, но понимала, что сама сейчас вовсе не в совете с собственным умом.
– Я скорее умру, чем предам тебя. Потому что… – Мистина немного отстранился и посмотрел ей в лицо, – ты больше, чем женщина.
– А кто же я?
– Ты – душа руси, смарагд мой многоценный. И ты это знаешь. Поэтому я твой человек, – вновь придвинувшись и почти касаясь губами ее уха, сказал он на северном языке, чтобы ей было яснее, что он имеет в виду. – А ты – мой конунг.
По-славянски этого нельзя сказать: «человек конунга» означает и желание служить, и преданность, и готовность умереть за вождя. Все остальное проносится поверху, как вода в ручье, а эта верность остается, как камни в русле. Она лежит глубже влечения между мужчиной и женщиной.
И тогда она сделала то, чего конунги никогда не делают, принимая клятвы верности: поцеловала его. Не прерывая поцелуя, Мистина поднял ее со скамьи и понес на лежанку. В эти дни он все время хотел ее снова и никак не мог остановиться. Пять лет ожидания и счастье истинного возвращения толкали его вновь и вновь убеждаться, что он сохранил все способности живых.
На третий день вернувшись в Киев, Мистина от имени княгини предложил Ингвару соглашение: на зиму тот уезжает в полюдье с новой женой и Эльга занимает в Киеве его место. А после его возвращения она вновь переселяется в Вышгород – и так до тех пор, «пока все не уладится». Под этим следовало понимать удаление Огняны-Марии, но Ингвар не мог от нее отказаться, пока не заключен договор с Ромейской державой. До этого оставалась еще пара лет, не меньше, и с княгиней им предстояло жить врозь. Но и такой мир был куда лучше разрыва, что грозил им осенью, и Ингвар с облегчением согласился. Собранные в гридницу лучшие мужи киевские благосклонно выслушали Свенельдича – того, чьими стараниями эта гридница вновь наполнилась золочеными чашами и шелковыми одеждами.
