– Господи! Весь комиссариат занимается одними гонками?

– Это гонки не простые, – объяснил Фацио. – Один мотоцикл зеленый, а второй желтый. Сначала стартует желтый и проезжает быстренько из конца в конец какую-нибудь улицу, вырывая из рук, что вырывается. Через час или два, когда народ уже поуспокоился, выезжает зеленый и хватает что хватается. Потом меняют улицу и квартал, на этот раз, однако, первым отправляется зеленый. Соревнования, у кого урожай больше.

– Я понял. Слышь, Фацио, ты должен заехать вечером в фирму Винти. Под мое ручательство попроси бухгалтера одолжить нам с десяток инструментов – лопат, кирок, мотыг, заступов. Завтра с утра в шесть все собираемся здесь. В управлении остаются доктор Ауджелло и Катарелла. Мне нужны две машины, нет, одна, потому что в фирме Винти ты попроси дать лучше джип. Кстати, у кого ключ от нашего гаража?

– Он всегда у того, кто на посту. Теперь он у Катареллы.

– Возьми у него и принеси мне.

– Щас. Простите, комиссар, но зачем это нам нужны лопаты и мотыги?

– Затем, что меняем профессию. С завтрашнего дня посвящаем себя сельскому хозяйству, здоровой жизни в полях. Ты удовлетворен?

– С вами, комиссар, вот уже несколько дней как не столкуешься. Можно узнать, что это вас разбирает? Стали такой зловредный и ядовитый.

С тех пор, как он с ней познакомился, в ходе следствия по одному делу, где Ингрид, совершенно невиновная, с помощью фальшивых улик была сделана козлом отпущения, между комиссаром и этой умопомрачительной женщиной родилась странная дружба. Время от времени Ингрид напоминала о себе телефонным звонком, и они проводили вечер болтая. Монтальбано она посвящала в свои тайны, в свои проблемы, а он по-братски давал ей мудрые советы: он был чем-то вроде ее духовного отца, что требовало от него определенных усилий, потому что Ингрид вызывала мысли не вполне духовные, – советами этого духовного отца она неукоснительно пренебрегала. Во все прошлые их встречи – шесть или семь – Монтальбано ни разу не удалось прийти раньше нее, у Ингрид был прямо-таки культ пунктуальности.

И на этот раз тоже, затормозив на стоянке у бара в Маринелле, он увидел, что ее машина уже стоит там, рядом с «порше»-кабриолетом, неким подобием торпеды, выкрашенным в такой оттенок желтого, который был оскорблением и для вкуса, и для зрения.

Когда он вошел в бар, Ингрид стояла у стойки, пила виски, и рядом с ней нашептывал ей что-то на ушко тип лет сорока во всем канареечном, страшно шикарный, с «ролексом» и хвостиком на затылке.

«Когда переоденется, поди и машину поменяет в тон?» – задался вопросом комиссар.

Чуть завидев его, Ингрид к нему подбежала, обняла, чмокнула его в губы, видно было, что она рада с ним увидеться. И Монтальбано тоже был рад, Ингрид смотрелась что надо: джинсы, обтягивающие длиннющие ноги, босоножки, голубая прозрачная блузочка, под которой угадывалась форма груди, распущенные светлые волосы по плечам.

– Извини, – сказала она канареечному индивиду, который был с ней. – До скорого.

Они пошли усаживаться за столик, Монтальбано отказался пить, обладатель «ролекса» и хвостика отправился допивать свое виски на террасу с видом на море. Они глядели друг на друга и улыбались.

– Ты хорошо выглядишь, – сказала Ингрид. – Сегодня по телевизору мне, наоборот, показалось, что ты нездоров.

– Да, – сказал комиссар и перевел разговор на другую тему. – И ты тоже прекрасно выглядишь.

– Ты хотел меня видеть, чтобы обменяться комплиментами?

– Хочу попросить тебя об одолжении.

– Пожалуйста.

С террасы личность с хвостиком все посматривала в их сторону.

– А это кто такой?

– Да, один знакомый. Пересеклись по дороге, когда я ехала сюда, он меня проводил и угостил виски.

– В каком смысле ты с ним знакома?

Ингрид посерьезнела, лоб перерезала морщина.

– Ревнуешь?

– Нет, ты прекрасно знаешь, а потом – с чего? Только я как его увидел, он мне сразу стал действовать на нервы. Как его зовут?

– Ну что ты, Сальво, да не думай ты о нем.

– Я тебя спрашиваю, как его зовут?

– Беппе… Беппе Де Вито.

– И чем это он занимается, что может себе позволить «ролекс», «порше» и все прочее?

– Торгует кожсырьем.

– Ты с ним спала?

– Да, в прошлом, кажется, году. И он мне сейчас предлагал повторить. Но у меня от этой первой и последней встречи не осталось приятных воспоминаний.

– Извращенец?

Ингрид поглядела на него секунду и разразилась хохотом, который заставил вздрогнуть бармена.

– Что тут смешного?

– Ты такое сделал лицо, такой положительный полицейский, приведенный в ужас. Нет, Сальво, наоборот. Совершенно никакой фантазии. Воспоминания от него – беспросветная никчемность.

Монтальбано подал хвостатому знак подойти к их столику и, пока тот, улыбаясь, приближался, Ингрид глянула на комиссара с обеспокоенным видом.

– Добрый вечер. А ведь я вас знаю. Вы комиссар Монтальбано.

– Боюсь, что, к несчастью для вас, нам придется познакомиться поближе.

Тот онемел, виски в стакане заходило ходуном, звякнули кубики льда.

– Почему вы сказали «к несчастью»?

– Вас зовут Джузеппе Де Вито и вы торгуете кожсырьем?

– Да… но я не понимаю.

– Поймете в свое время. На днях вас вызовут в квестуру Монтелузы. Я тоже там буду. У нас окажется возможность поговорить обстоятельно.

Человек с хвостиком, сию же секунду пожелтев лицом, поставил стакан на столик, не в силах удержать его в руке.

– Не могли бы вы любезно предварить… объяснить мне…

Монтальбано сделал лицо человека, внезапно захлестнутого волной великодушия, которой он не в силах противиться.

– Учтите, это только потому, что вы друг вот этой синьоры. Вам знаком один немец, некий Курт Зукерт?

– Клянусь вам, в жизни не слышал, – ответил тот, вытаскивая из кармана канареечного цвета платочек и утирая пот со лба.

– Если таков ваш ответ, тогда мне нечего добавить, – ответил комиссар ледяным тоном. Оглядел хвостатого, кивнул головой, делая знак придвинуться поближе.

– Мой вам совет: не хитрите. Всего доброго.

– Всего доброго, – ответил машинально Де Вито и, даже не бросив взгляда на Ингрид, кинулся вон.

– Ты просто мерзавец, – сказала спокойно Ингрид, – и еще сволочь.

– Да, это правда, иногда на меня находит, и я делаюсь вот таким.

– Этот Зукерт существует на самом деле?

– Существовал. Но он называл себя Малапарте. Это один писатель. [13]

Они услышали рев «порше» и визг шин.

– Теперь тебе полегчало? – спросила Ингрид.

– В общем, да.

– Я это поняла, как только ты вошел, знаешь, что ты в плохом настроении. Что с тобой стряслось, можешь сказать?

– Могу, но не стоит. Неприятности по работе.

Монтальбано посоветовал Ингрид оставить машину на стоянке у бара, чтобы вернуться за ней потом. Ингрид не спросила его ни куда они направляются, ни что собираются делать. Вдруг Монтальбано поинтересовался у нее:

– А как твой свекор?

Голос у Ингрид стал веселым.

– Хорошо! Надо было мне сказать тебе об этом раньше, извини. С моим свекром все отлично. Уже два месяца, как он оставил меня в покое, не пристает.

– Что же случилось?

– Не знаю, он мне не говорил. В последний раз это произошло, когда мы возвращались из Фелы, ездили на свадьбу, мой муж не смог из-за дел, а свекровь неважно себя чувствовала. В общем, мы были только вдвоем. Вдруг он сруливает на боковую дорогу, отъезжает на несколько километров, останавливается посреди деревьев, заставляет меня выйти, раздевает, валит на землю и как обычно имеет. Назавтра я уехала с мужем в Палермо и, когда вернулась через неделю, мой свекор как будто состарился, трясется. С тех пор он меня почти что сторонится. Поэтому теперь я могу столкнуться с ним в коридоре квартиры без страха, что сейчас он меня зажмет у стены и одной рукой начнет лапать за грудь, а другую засунет между ног.