— Что? — спросил я, шагнув к нему, чтобы получше рассмотреть ребенка. Но не крошечный малыш, лежащий у него на руках, заставил мое сердце остановиться, а желчь подняться в горле. В руке моего лучшего друга был сложенный листок, который был завернут в детское одеяло. На вид бумага была ничем не примечательной, но именно мое имя, неразборчиво написанное чернилами, привлекло мое внимание.

Я выхватил записку из рук Йена и открыл ее.

Кейвен,

Мне очень жаль. Я никогда не хотела, чтобы это случилось. Это наша дочь, Кира. Я буду любить ее вечно. Заботься о ней так, как я не смогу.

С сожалением, Хэдли.

Зал начал кружиться, а из моей головы словно выкачали все до последней капли крови. Грохот в ушах утих, и громкие разговоры моих гостей, внезапно осознавших, что за дверью что-то происходит, ожили.

А потом хаос снова настиг меня — прошлое пронеслось в моей голове, словно моя жизнь промелькнула перед глазами. Я знал Хэдли. Если это вообще было ее настоящее имя. Или, если точнее… Я знал Хэдли всего на одну ночь.

Мы познакомились в баре. Она была сногсшибательной, с волнами густых рыжих волос, которые привлекли мое внимание, как только я вошел в дверь. Подойдя к ней, я понял, что именно ее глаза делают ее самой завораживающей женщиной, которую я когда-либо видел, потому что это были те ярко-зеленые радужки, которые вспыхивали у меня перед глазами каждую ночь, когда я просыпался в холодном поту. Она казалась немного скучной и серьезной, но обладала острым, саркастическим умом. Физическое влечение было взаимным, и через две рюмки мы вернулись в мою квартиру голые, и трахались до тех пор, пока не оказались на грани комы.

Или, по крайней мере, я был почти в коме.

У Хэдли, напротив, было более чем достаточно энергии, чтобы обчистить мою квартиру и унести компьютер, iPad, мобильный телефон и бумажник. Тот самый бумажник, в котором хранилось единственное, что осталось у меня от матери.

Я сразу же позвонил в полицию, когда понял, что она обокрала меня. И если не считать нескольких рыжих волосков, оставшихся на наволочке, Хэдли практически исчезла.

До сегодняшнего вечера.

— Кейвен? — позвал Йен. — Что там написано?

Я глубоко вздохнул и посмотрел на ребенка у него на руках. Одеяло сползло с его головы настолько, что было видно копну тонких волос, более рыжих, чем волосы матери.

Я ничего не слышал от Хэдли уже более восьми месяцев. Казалось ужасно удобным, что она появилась именно сегодня, чтобы подбросить ребёнка, учитывая, что сделка с «Калейдоскопом» была завершена и содержимое моего банковского счета стало достоянием общественности.

— Вызывайте полицию, — объявил я, повернувшись на носке и войдя в свою квартиру, оставив Йена стоять в коридоре с ребенком Хэдли.

Протиснувшись сквозь толпу обеспокоенных зрителей, я направился прямо к бутылкам со спиртным, стоящим на барной стойке. Мне не понадобилось ни льда, ни даже стакана. Я открыл бутылку водки, чертовски надеясь, что жгучий алкоголь заглушит панику, бурлящую в моих венах.

Все это время ребенок не переставал плакать.

Глава 2

Кейвен

— У вас есть основания полагать, что ребенок ваш? — спросил пожилой седовласый полицейский.

Избегая его взгляда, я тупо уставился на экран ноутбука, пока загружался «Калейдоскоп», одновременно борясь с тошнотой и желанием сорвать с себя кожу или убежать как можно дальше от этой квартиры — возможно, и то, и другое.

За двадцать минут, прошедших с тех пор, как мы нашли ребенка, я все это время вспоминал ночь с Хэдли.

Я не был идиотом. Когда твоя сексуальная жизнь сводилась к сексу на одну ночь или случайному повторению, в этом случае предохранение было обязательным. У меня была насыщенная жизнь, и если у меня не было времени на отношения, то уж точно не было времени на герпес или малыша. Я надевал презерватив каждый раз, когда был с женщиной, сколько себя помню. А в ту ночь с Хэдли я использовал по меньшей мере четыре.

Но именно тот случай, когда я проснулся от того, что она оседлала мой член, сейчас терзал мои мысли. Один раз. Один, блядь, раз.

— Мистер Хант? — спросил полицейский.

— Не знаю. Может быть… О, Боже. Может быть.

— Понятно, — пробормотал он. — Вы случайно не помните фамилию Хэдли?

Я поднял глаза от компьютера и нахмурился.

— Если бы я знал, наверное, упомянул бы об этом, когда она грабила меня.

Я перевел взгляд на команду медиков, сгрудившихся вокруг моей кровати и осматривающих ребенка. Он все еще кричал так, что я боялся, что от этого звука у меня расколется голова.

Христос. Как я мог пройти путь от шампанского и празднования многомиллионной деловой сделки до слушания криков ребенка, который может быть моим, а может и не быть?

Все, включая Веронику, ушли. Оказалось, что ребенок, брошенный на пороге дома — настоящий убийца настроения.

Йен все еще был здесь, тихо стоя в углу, и набирая сообщения на своем мобильном телефоне. Время от времени он останавливался, чтобы спросить, как у меня дела. Мне было не до разговоров. Я был слишком занят тем, что снова искал Хэдли.

Когда несколько месяцев назад она забрала мой бумажник, у меня не было возможности ее выследить. И поверьте, я пытался. Камеры в маленьком баре, где мы встретились, отсутствовали. Я потратил большое количество времени, чтобы найти запись того, как мы шли ко мне домой, но к тому моменту прошло уже более двадцати четырех часов.

Это был кошмар. Эта женщина забрала почти десять тысяч долларов электроники. Но я бы с радостью позволил ей оставить все это, если бы она просто вернула мне бумажник.

Я не отличался особой сентиментальностью, но в этом бумажнике лежало ожерелье, которое я забрал с шеи матери, когда она лежала гробу. После нескольких месяцев наблюдения за тем, как рак сокрушает ее дух и, в конечном счете, тело, мой отец даже не стал дожидаться похорон, чтобы очистить дом от всего, к чему она когда-либо прикасалась. Мой старший брат, Трент, сказал мне, что это часть папиного процесса горевания. Однако утром, когда на похоронах появилась женщина с грузовиком U-Haul, я решил, что быстрая уборка больше связана с ней, чем с потерей моей мамы.

Поэтому, когда я увидел свою мать, бледную и безжизненную, с ожерельем на шее, которое она никогда не снимала, я притворился, что наклонился поцеловать ее перед закрытием гроба. С шепотом извинившись, я стащил ожерелье с ее шеи и спрятал в карман.

Если не считать двух фотографий, которые мне удалось спрятать под матрасом, пока отец очищал дом от ее памяти, это ожерелье было единственным, что у меня осталось.

Я был в ярости, когда Хэдли забрала его у меня.

Но теперь, возможно, это было замаскированное благословение. Потому что на этот раз я был готов к встрече с ней. Я установил камеры на фасаде своего здания. Один кадр, как она уходит, бросив ребенка, и я смогу опознать ее раз и навсегда.

Открыв на компьютере программу «Калейдоскоп» — к счастью, мой логин еще не был аннулирован, я просмотрел записи последних нескольких часов. Но ничего не нашел.

Разочарованный, я отмотал назад еще час, не зная, когда она вошла в здание.

— Мистер Хант, — позвал полицейский. — Мне нужно ваше внимание.

Ребенок все еще плакал, а мое кровяное давление повышалось с каждой минутой, поэтому мой тон стал грубее, чем предполагалось, когда я ответил:

— Нет, вам нужен кто-то, кто найдет эту женщину.

Он протянул руку через барную стойку, отделяющую гостиную от кухни, и резко закрыл мой ноутбук, переведя взгляд на меня.

У меня заканчивалось терпение, и мое шестифутовое тело напряглось.

— Не прикасайся больше к моему компьютеру. Задавай свои чертовы вопросы, но держи руки подальше от моих вещей. Понял?

Йен приблизился ко мне.

— Остынь. Они здесь, чтобы помочь.

После того как этот ребенок разорвал мои барабанные перепонки, у меня не было ни капли спокойствия. Я распадался на части…