Мне надо было постараться ее убедить в том, что у меня нет ни малейшего желания возвращаться к себе в номер до тех пор, пока мое появление там никого не застигнет врасплох; что они могут не торопясь заниматься моими кассетами, стоящими в рядок на комоде, и что ей не придется выкупать эти пленки своим телом. Конечно, она сразу что-то заподозрила. Будучи далеко не глупенькой, а может быть, даже еще умнее, она должна была бы удивиться, с чего это я вдруг так беззаботно стал относиться к тем важным пленкам, которые надеялся обменять на интереснейшую для меня информацию...

Тем не менее, я был введен в искушение. Я все никак не мог отогнать мысль, что в общем и целом она была ужасно милым созданием. Я понятия не имел, как это она впуталась в эти дела, да мне было на это наплевать. Если бы мы могли просто и спокойно поговорить, а не играть в грязные игры с алкоголем и сексом, возможно, мы бы обнаружили, что все это просто ужасное недоразумение... Я что-то сильно размяк. Признаю. Я уже был готов совсем раскваситься и заявить нечто вроде: "Лу, дорогая, давай-ка выложим карты на стол, пока мы не совершили чего-то такого, о чем потом будем оба жалеть". Потом я заметил, что она без чулок.

Она остановилась передо мной и широко улыбнулась.

- Льда нет, как всегда. Клянусь, в следующий раз, когда мне посчастливится пить хайболл со льдом, я вытащу из стакана ледяные кубики и буду их блаженно сосать со слезами на глазах.

Я взял у нее стакан и снова взглянул на ее прямые белые ноги, видя их впервые без нейлоновых чулок. Раньше она, конечно, была в чулках. Помните: я помог ей застегнуть "молнию" на платье, я похлопал дружески ее по заду. Тогда она была одета, полностью затянута в эту смешную упаковку из нейлона и эластика, которые помогают дамам двадцатого века держать осанку. Я даже думаю, что в этом плане нейлон и эластик существенно превосходят китовый ус, столь популярный в девятнадцатом веке. Но теперь на ней не было этих современных доспехов. Вот, значит, чем она занималась за занавеской - сбрасывала оболочку! И теперь передо мной стояла просто Лу, нагая под платьем, в вечерних туфлях на босу ногу, как в то беззаботное счастливое утро неделю назад или что-то около того.

Я словно получил зуботычину. Она не забыла - и вспомнила теперь - тот факт, что однажды я уже отметил, как неотразимо она одета - или раздета. То было единственное событие в наших отношениях, которое произошло незапланированно и вполне естественно. И вот теперь она нарочно использовала против меня то же самое оружие.

Я заставил себя тихо присвистнуть и сухо заметил:

- Надо последовать твоему примеру, а то мой пояс врезался мне в живот!

У нее хватило такта покраснеть. Потом она рассмеялась, поставила свой стакан и разгладила ладонью облегающую шерсть, с интересом наблюдая за произведенным этим изящным движением эффектом.

- Я не кажусь тебе слишком соблазнительной? - промурлыкала она. - Но я не взяла сюда ничего, что было бы достаточно пикантно. Я же собиралась не для медового месяца, ты должен это понять! Мне пойти переодеться во фланелевую пижаму?

Я ничего не ответил. Она пристально взглянула на меня. Выражение ее лица как-то изменилась. Постояв немного, она присела рядом со мной на кровать, взяла стакан и сделала большой глоток.

- Извини, Мэтт. - Она произнесла эти слова строго. - Я не хотела... Я не собиралась тебя соблазнять, черт возьми. Я и не думала, что тебе это так уж необходимо, если говорить начистоту.

Я молчал. Это была ее игра.

Она глубоко вздохнула и снова сделала большой глоток.

- Я неправильно тебя поняла... Мы расстанемся завтра и, возможно, больше никогда не увидимся, если только нам не суждено увидеться снова в Стокгольме. Когда ты вошел сюда, я решила, что ты настроен на сентиментальную прощальную встречу, если ты понимаешь, что я имею в виду. По-моему, я достаточно ясно дала понять, что не возражаю, - она горько рассмеялась. - Что может быть смешнее женщины, которая готова пожертвовать своей добродетелью и узнает, что ей некому предложить себя. Эй, кто-нибудь, не хотите ли заняться сексом? - она снова рассмеялась, осушила свой стакан и встала. - Может, налить тебе перед уходом? Мне надо выпить еще, чтобы утопить свое унижение.

Я изобразил раздумье. Потом сказала:

- Ну, пожалуйста, еще один, - осушил свой стакан и передал ей. Я смотрел, как она вышла в ванную, нетвердой походкой, которую она едва ли имитировала - мы в этот вечер оба выпили изрядно. Я чувствовал себя довольно мерзко: сижу как последний подонок и заставляю бедную девочку ломать перед собой комедию. Но когда Лу вернулась, я заметил, что она очень внимательно изучила свою внешность в зеркале ванной и решила, что для придания себе еще более пьяного, более разбитного, более соблазнительного вида ей следует немного взлохматить волосы и немного скособочить платье, - а также немного меня подразнить слегка обнажившимся плечом и грудью. Ну, за нее можно было не беспокоиться. Она свое дело знала!

- Послушай, - сказала она, усевшись рядом со мной на кровать, - расскажи-ка мне про эту женщину.

Я спас свой стакан, выхватив его у нее из рук, прежде чем она выплеснула содержимое на нас обоих, - как оно и было предусмотрено ее ролью.

- Про какую женщину?

- Про ту, которая не хотела тебе в чем-то признаваться. Ты попросил меня напомнить про нее. В чем она не хотела признаться и что ты сделал?

- Вряд ли это подходящий разговор для спальни. Она мягко рассмеялась, придвинувшись ко мне.

- Тебе ли смущаться, такому доблестному рыцарю?

- Она не хотела мне говорить, где держала мою малышку Бетси - той тогда было два годика.

Лу вытаращила на меня глаза, сразу забыв, что ей полагается изображать пьяную.

- Но почему у нее оказалась твоя дочурка, Мэтт? - Я не ответил, и она продолжала: - Эта женщина... эта женщина... Ты был с ней знаком раньше?

- Во время войны мы вместе с ней были на задании - только не спрашивай, на каком.

- Она была молодая и красивая? Ты любил ее?

- Она была молодая и красивая. Потом я провел с ней недельный отпуск в Лондоне. Мы снова встретились с ней только в прошлом году. Ты, может, знаешь, что кое-кто воевал во время войны на нашей стороне, потом перебежал туда - в поисках увлекательных приключений, к которым они привыкли, если не учитывать столь низменной темы, как интерес к деньгам. Никто из них не разбогател, по крайней мере, официально, работая на дядю Сэма. Так вышло, что она оказалась среди перебежчиков. Ей требовалась помощь в работе, которую она выполняла для тех, других. Она подстроила похищение Бетси, чтобы вынудить меня на сотрудничество.

- Но ты не стал с ней сотрудничать? Даже несмотря на то, что на карту была поставлена жизнь твоей маленькой Бетси?

- Только не надо хвалить меня за патриотизм, - сказал я. - Просто еще ни разу в жизни никто тебя не шантажировал - вот и все. Чтобы вернуть Бетси на ее условиях, мне надо было убить одного человека - но даже в этом случае у меня не было уверенности, что она будет вести со мной честную игру.

- И тогда ты попытался силой вырвать из нее информацию. И она ответила, что ничего тебе не расскажет.

- Да, она именно так и сказала, - ответил я. - Но она ошиблась.

Наступило молчание. За стенами отеля город тихо спал. В этом городе было небольшое движение на улицах - в особенности ночью.

- Понимаю, - промурлыкала Лу. - И твоя дочка вернулась целой и невредимой?

- Силы правопорядка действовали быстро и умело, как только им стал известен адрес, где им можно было продемонстрировать свой профессионализм.

- А что женщина? - она подождала моего ответа. Но я молчал. Лу шевельнулась. - Она умерла?

- Она умерла, - сказал я спокойно. - А моя жена пришла в тот дом почти сразу же после того, как это случилось, хотя я и предупреждал ее, что чем меньше ей будет известно, тем лучше же для нее. - Я скривился. - Наверное, для нее это было очень болезненное испытание.