Тогда Фёдор Андреевич пошарил по карманам в поисках мобильного телефона. Но вместо привычного средства связи обнаружил дырявое блюдце для призыва. Если и нашли, то опасным не посчитали.

Блюдце он использовал для общения с духами. В другом кармане валялся отобранный у престарелой школьницы мелок.

Что ещё нужно-то?

Недолго думая, директор школы решил воспользоваться нестандартным способом связи. Усевшись прямо на пол, он принялся чертить пентаграмму и положил блюдце внутрь схемы.

Любой ценой требовалось выяснить местонахождение гуся. С геометрией у него всегда порядок был. Так пусть теперь отвечают на призыв!

— О, духи, к вам взываю, — начал распевать директор. Затем резко спросил. — Где гусь? Пусть уйдёт грусть! К тебе взываю! Гуся вызываю!

Хитрые духи не ответили, явно намекая на то, что пентаграмма не готова и буквы на ней не все нанесены. За такую домашнюю работу он и сам бы выше тройки не поставил. Поторопился.

Не дождавшись ответа, директор принялся дочерчивать на полу пентаграмму и наносить буквы по алфавиту. Сию процедуру Фёдор Андреевич проводил не первый раз. Заклинание из старинного манускрипта выучил наизусть. И дух, какой бы ни явился по его зову, непременно ответит на один-единственный вопрос. Главное сосредоточиться. А ещё нужен… дым!

Не найдя дыма, директор принялся быстро дышать, создавая пар изо рта. Он же тоже почти дым, только пар. Но духи не такие уж и привередливые.

Продышавшись, Фёдор Андреевич замер на полу в позе лотоса. Глаза его были прикрыты, а пальцы едва касались дырявого блюдца. Всеми силами он взывал к потусторонним силам. Из головы не шёл образ Дарьи Сергеевны, махающей крыльями.

— Где гусь? Пусть уйдёт грусть!

Видимо, пара было мало. Блюдце даже с места не сдвинулось. Да и окна были приоткрыты, хорошо проветривая помещение.

Фёдор Андреевич тяжко вздохнул, решив, что ничего не вышло. И именно в тот момент, когда его посетило отчаянье, всё и произошло.

— Тресни моя указка! — вдруг услышал он до боли знакомый возглас.

Не веря собственному слуху, директор открыл сначала один глаз, затем и второй для лучшего контроля окружения.

— Дарья Сергеевна? — не веря самому себе, произнес директор.

Помотал головой, но призрачное видение никуда не исчезло. Даже знакомые контуры более материальным стали.

— Она самая, Фёдор Андреевич. Вызывали? — послышалось от повеселевшей училки русского языка и литературы.

— Вызывал, — кивнул он. — Но почему же вы не гусыня? Я ничего не понимаю.

— Гусыня? — удивилась Дарья Сергеевна. — Ах, не сбылась моя мечта.

Она картинно закатила призрачные глаза.

— Но зато я умею летать! — дух вдруг взмыл под потолок, а затем медленно опустился. — Здорово, да? Ни планёрок, ни планов. Можно даже действительно сосредоточиться на воспитании и обучении детей, если у тех есть время, чтобы дышать.

— Просто замечательно, — у директора даже шевелюра и усы с бородой привстали от воодушевления. — Вам так идёт полёт!

— А вы отрастили такую замечательную шевелюру, — захихикала училка. — Теперь ещё больше похоже на гнездо.

— Вам не нравится?

— Ну что вы, это очень даже сейчас модно. Чем больше безобразия на голове, тем теплее. Скоро зима, всё-таки.

Дверь в палату резко распахнулась. На пороге возник профессор Пипеткин, приговаривая:

— Ой, ой, ой, — и вытаскивая из халата на пузе колючки.

Он ещё не опросил новенького в отделении и спешил исправить ситуацию. С каждым из больных профессор встречался не менее одного раза за лечение. Меньше было нельзя. Отчетность брала своё.

Директор школы, расположенной на всё той же улице Садовой, поступил с диагнозом навязчивого бреда. Причиной бреда являлся гусь, что можно было пометить тегом #безгусяжизньнета

У профессора был повод предположить, что истинной причиной бреда директора является всё тот же синдром Садовой, а гуси могли быть мутировавшим фактором. Всё-таки болезни прогрессируют, пока диссертации пишутся.

Но летящий в светило науки кактус сбил профессора с мысли. И вытаскивая колючки из пуза и поглядывая на разбежавшихся по палатам пациентов, Пипеткин, получив неожиданный удар горшком под дых, вдруг позабыл, зачем зашёл в отделение.

Оказавшись же в палате директора, профессор замер, увидав не одного пациента, а целых два пациента. Директор школы, например, сидел на полу. А у окна стояла дама с указкой в руке. А окно он видел сквозь эту даму.

«Любопытно. Какая необычная симптоматика от отравления кактусом. Выходит, ядовитый», — отметил про себя профессор и улыбнулся на всякий случай.

Попутно он сделал в блокноте пометку «повышенная прозрачность» для неопознанной пациентки.

Дело серьёзное. Одно дело, когда выздоравливающие сбегали, и совсем другое — когда появлялись в отделении.

Профессор ещё раз внимательно посмотрел на Дарью Сергеевну и решил начать опрос с неё. Себе уже не помочь. Явно дошёл до последней стадии отравления галлюциногенными растениями… а ещё кактусами безобидными прикидываются.

— С чем, уважаемая, поступили? — начал опрос Пипеткин.

— Я не поступала, — призналась дух. — Меня призвали!

— На что жалобы? О чём бредите?

— Я давно никем не брежу, живу свободно, — поправил дух. — И сама преподаю. И вообще мне пора. Меня дети ждут.

Дарья Сергеевна взлетела под потолок, обратилась призрачным облаком и вовсе растаяла.

Пипеткин обратил взор к Фёдору Андреевичу.

— Так-так-так. Очень любопытно… Вы это видели? — спросил врач.

— Конечно, видел. Я даже верил, пытался, и вот — получилось, — признался пациент. — Но она уже мной не бредит, к сожалению. Вы же сами всё слышали. Слишком много в мире гусенаневистников развелось. Потусторонние силы с таким положением вещей мириться не собираются.

С лица доктора не сходила милая улыбка. Он кивал, снова что-то записывал в блокнот и спросил:

— Что это было по-вашему? Спор с диагнозом пациента или врачебная профессорская ошибка?

— Это была Дарья Сергеевна, — вздохнул директор школы, поднимаясь с пола и отряхиваясь от мела. — Она так и не стала гусыней, к сожалению. Масонская ложа гусенеавистников не позволила. Определенно, межправительственный заговор. А профессорский он или пациентско-диагностический, уже не так важно. Главное, что она летает. Я счастлив за неё.

— Вы уверены?

— Я уверен в том, что любил её и прямоходящей. А теперь и вовсе превозносить буду… Верите, доктор?

— Нет, ну что летает, это хорошо. Но заговор? — прищурился доктор. — Имели ли в нём место кактусы? И могут ли они летать без злого умысла? Может быть не для того Хомо Сапиенсы пешком ходят, чтобы с подоконника под потолок сигать и растворяться?

— Вполне возможно, что всех замыслов природы нам не постичь, — прикинул директор, так как был очень логичным человеком. — Дело в том, что кактусы давно никому не дарят. Они могли обидеться и начать дарить себя сами. А для этого им пришлось бы развиваться, эволюционировать. Ну, чтобы стать привлекательнее.

— Полагаете, они начали летать?

— Почему бы и нет. Сегодня летают нам назло, назавтра — колонизируют другие планеты, — снова предположил директор. — Нам же некогда. Мы утопаем в своих гусененаистнических предрассудках. Помяните моё слово, профессор. Заговор против гусей — заговор против всего человечества.

— Даже против меня? — Пипеткин округлил глаза.

Директор кивнул.

И тут в голове у профессора что-то щёлкнуло. Все кусочки мозаики встали на свои места. Он, наконец, понял, в чём дело.

Это действительно заговор! Заговор против Пипеткина. Заговор с целью не дать профессору получить Нобелевскую премию по медицине. Отсюда и диверсии с ядом. Конкуренты же, ясное дело. А где яд, там — беда.

Когда много яда, больные взрываются в воздухе, прячутся под кровати. С этим нужно что-то срочно делать. Иначе ни медалей, ни грамот, ни премий не будет. И все прозрачными станут. На манке-то.