Но сказать это стоявшему рядом Дугалу я не успел.

Потому что мне стало очень смешно, когда я нас рассмотрел. На Дугале была ночная рубашка, как в старину, до пят, и ночной колпак. Он был похож на привидение и еще на старика Скруджа из хорошего фильма, где дед был злобный и жадный, а потом провалился во что-то вроде местного Междумирья и вышел оттуда добрым и щедрым, стал танцевать и дарить подарки. Вот для Флая и Ди это фильм, а мама мне эту книжку как-то читала, когда мистер Диккенс ее только написал.

Я не стал думать сейчас о маме, потому что это грустно очень. И посмотрел на остальных. Ди была в розовом платье принцессы и с маленькой короной набекрень. Она сделала шаг и чуть не упала, потому что встала на шлейф. Я помог ей завязать шлейф вокруг пояса и увидел, что она еще и в белых гетрах. Вот это мы попали — это значит, что теперь она Энджел. Каждый раз, когда Ди ссорится с мамой — к счастью, это нечасто — она надевает белые гольфы или гетры и становится очень приличной и правильной девочкой. На день, два, а то и три. Ужас.

А вот Флай почти не изменился. У него только появилась трость. Крутая трость, загляденье, с кучей шестеренок на набалдашнике. Такая пригодится и в драке, и в горы ходить.

— Что за цирк? Я хотел погибнуть с честью, — проворчал покрасневший Дугал, осматривая свои голые ноги под длинным подолом.

— Я фея твоих кошмаров и запрещаю тебе умирать! — заявила Ди, поправляя корону, потом добавила. — Конечно, если ты будешь хорошим мальчиком.

Я порадовался, что она упражняется в нанесении добра и справедливости не на мне. Больше пока радоваться было нечему — от общего уныния вокруг стало зябко. На мне, судя по рукавам, почему-то была льняная рубашка с зеленой вышивкой, в таких обычно рисовали ши — видно, сон Дугала решил пошутить над моей фамилией. В ней я мерз, но штаны и неудобные с непривычки старинные сапоги немного спасали.

— Хочешь, я тебе сапоги отдам? — спросил я Дугала. — Удобнее будет.

— Угу, в этой вот ночнушке и сапогах еще не хватало ходить…

Дорога впереди поднималась вверх, на холм, но среди домишек в полутьме я видел только ее ближайший кусок.

— Флай, у тебя фонарик есть? — я не сомневался, что друг потащил много полезного даже в магический сон.

— Нет, только зажигалка. Я из фонарика батарейку вставил в звонок для велосипеда-амфибии.

— Видишь вот эти стойки с мисками наверху?

— Это не миски, а чаши! — возмутилась Ди, которая стала совсем Энджел и занудничала, как ей положено.

Я вздохнул:

— Пофиг. В них масло. Значит, можно зажечь, и будет светлее.

— Поднимайся к сиянию вершины, — мрачно сообщил Дугал. — Девиз наш. На шкатулке написано было, которую мама грохнула.

— Вот, значит, нам надо сияние…

Тут у меня в руках появилась зажженная свеча, я ее от неожиданности чуть не выронил.

— Оно что мои желания исполняет? — спросили мы с Дугалом хором.

— Оно может быть опасно. Открытый огонь, — не помогла Энджел.

— Скорее мысли показывает, — догадался Флай.

— Значит, нельзя думать об опасной ерунде, — понял я. А то появится. Вот например, дракон…

Флай зажал мне рот рукой:

— Не подавай идеи. Нам тут и так сложно.

— Драконов не существует, — успокоила Энджел. — Это была страшилка для средневековых девиц, чтоб дома сидели. Давно доказано.

— Так то в реальности, — вздохнул Флай, отпуская меня.

Я понял, что, если вдруг дракон уже летит, лучше видеть, откуда, и зажег ближайший фонарик. Потом тот, что был чуть дальше. Потом разозлился, что фонариков много, а дорога большая, и так я весь сон буду их зажигать, и вдруг вокруг меня заплясали огоньки. Они летали, как очень крупные светлячки вокруг столба, а столбом был я.

— Я же говорила, что открытый огонь опасен. Ты еще не горишь? — позаботилась Энджел.

— В следующий раз без асбестового костюма никуда вас не отпущу, — сказал Флай.

— Тебе точно не больно? — спросил Дугал нервно. — Только не впадай в кому, я тебя очень прошу.

В кому я впадать не собирался. Но немного опасался превратиться в сосиску, какие доктор Сью, мама Ди, обычно жарит на костре в день летнего равноденствия. Мы все собираемся у реки, и можно не спать всю ночь. Даже короткую. А еще все приносят еду и жарят на костре сосиски, булку и маршмеллоу. Так вот, у доктора Сью сосиски все время с одного конца обугливаются. Но все равно вкусно.

Я вспомнил, чему меня учил папа про магические способности, и представил, что огоньки мне подчиняются. Это было так здорово, будто у меня под пальцами появились невидимые струны, а огоньки стали музыкой, только я почему-то эту музыку видел. Огоньки послушно поднялись и разлетелись по фонарям, в каждый упало по нескольку искр, и они стали вспыхивать друг за другом. Перед нами туда, вперед, выше по холму понеслась полоса света.

Я надеялся, что Дугал не даст мне по шее за то, что я нахозяйничал в его сне. Но он улыбнулся в первый раз за все это время, и я понял, что ему понравилось. Дальше идти было не так страшно и почти уютно.

Мы прошли шагов пять и услышали тихое подвывание.

— Это уже дракон? — обреченно вздохнул Дугал.

— Похоже на собаку, — нахмурилась Энджел. — Кто-то бросил бедное животное в этом плохом месте.

— Неизвестности будем бояться больше, чем правды, — сказал Флай, так, как будто по книжку читал или папу моего цитировал. — Идемте посмотрим.

Он зашагал быстрее. Мы стали его догонять, и каждый торопился, чтобы никто не подумал, что именно ему страшнее остальных.

Дорога поднималась вверх и чуть заворачивала влево. Мы повернули с ней. По стенам и закрытым ставням метались тени от огня в фонарях, напоминая о зимних праздниках. На открывшейся маленькой площади с высохшим фонтаном стоял хрустальный ящик. Большой такой. В человека длиной.

— Ой, — сказала Энджел, — а мы в “Белоснежке”.

Тут я тоже понял, что это гроб.

Перед гробом, уныло поскуливая, топтался чемодан на ножках. Он разевал зубастую пасть и, судя по грязным следам лапок на хрустале, пытался разбудить хозяина. Так делает Бобби, когда я утром не хочу вставать рано и с ним гулять. Но хрустальный борт был для кусачего багажа слишком высокий. Дугал сорвался с места и побежал, а мы за ним.

Когда мы его догнали, он уже застыл над похожим на него тонким джентльменом с маленькими черными усами и в такой же длинной ночной рубашке. Я сначала подумал, что он мертвый, но потом увидел, как грудь медленно поднимается и опускается. Он спал.

— Папа? Папа! — тихо, потом громко сказал Дугал. Но человек, то есть, герцог Горманстон, не открыл глаза.

Чемодан, подвывая сильнее, прибился к ноге младшего Горманстона, как собака. Еще немного, и я подумал бы, что ему страшно.

— И что теперь делать? Мы хотели показать ему украшения из шкатулки. Но их с нами нет. Вообще я смотрела фильм про вампира, который спал в гробу днем…

— И если там плохо кончилось, не рассказывай!

Энджел хмуро осматривала хрустальный гроб и молчала. Видимо, кончилось плохо. Дугал растерянно трепал чемодан по застежкам, как будто это были песьи уши. Чемодан перестал выть и просто сидел … лежал … в общем, находился на месте у его ног.

— В сказках обычно спящую красавицу будят поцелуем — сказал Флай, — но я не уверен, что поцелуй Ди кого-то разбудит.

— Мне еще рано целоваться. Тем более с кем попало! — возмутилась Энджел. — Это двусмысленное поведение.

— Да ладно, мы с папой смотрели кино про двусмысленное поведение, потому что папа считал, что лучше я ему задам вопросы, чем другому кому, — прокомментировал Флай. — Короче, чтобы было двусмысленное, на тебе должны быть черные чулки в сеточку и каблуки, иначе не работает.

— Так я вам и разрешил трогать моего папу! — еще больше возмутился Дугал. — И он не кто попало!

А чемодан подпрыгнул и зарычал. Но почему-то на меня. Наверно, он показывал, что я должен принять решение. Я принял: