– Простите, Ваше Высочество! – поняв, на чьей стороне мои симпатии, бухнулся лбом в ковер Андрей Андреевич. – Совсем голову от горя потерял, дурак старый!

– Встань, – приказал я.

Мужик бодро вскочил на ноги.

– Больше голову не теряй, – добавил я. – Туда садись, – указал на диван.

– Слушаюсь, Ваше Высочество! – возрадовался он и выполнил приказ.

Радуется, что в шею не погнали, и то, что я его забыл, уже не так печалит. Оценив его одежду, возраст и то, как он отреагировал на подначку казака, я уселся за стол и спросил:

– Камердинер?

– Как есть камердинер, Ваше Высочество! – подтвердил он. – Андреич! Пятнадцать лет…

– Верою и правдою, – перебил я. – Слышал. Не помню. А ты – помнишь.

Я подошел к столу и начал писать записку Николаю, не очень уверенно расставляя твердые знаки.

– Как есть помню! – поспешил он подтвердить свою полезность и показал рукой себе по колено. – Вот с таких лет…

– А где ты был все это время? – спросил я.

– Слег я, Ваше Высочество, – пригорюнился камердинер. – Как есть от горя слёг. Как лихорадка отпустила, сразу к вам и пришел.

– Как есть пришел, – на автомате добавил я.

– Так, Ваше Высочество, – признал он.

Я свернул записку, припечатал ее углы сургучом и сходил до двери, вручив новому казаку. Повернувшись к камердинеру, процитировал Высочайшего брата:

– Господь не оставил нас.

– Как есть не оставил, – согласился Андрей.

– Рассказывай про пятнадцать лет, – решил я скоротать время до получения разрешения посветить Андреича в «тайну памяти».

Камердинер оживился, поправил усы и начал вещать о том, как маленький Георгий однажды спрятался так, что весь Гатчинский дворец сутки на ушах стоял.

– А кто в старой печке сыскал-то? Андреич! – приосанился камердинер, закончив рассказ.

Хороший дядька вроде. В дверь постучали, и получивший разрешение войти казак вручил мне ответ от цесаревича.

«Андреич – твой самый преданный слуга, любезный Жоржи. Для нас всех будет лучше, если ты будешь с ним откровенен. С наилучшими пожеланиями, твой верный брат Никки».

Девятнадцатый век, пик могущества эпистолярного жанра, и не писать же ему мне в ответ «ок»?

– Андреич, ты можешь сослужить мне очень полезную службу, – решил я применить мужика правильно. – Здесь, – открыл ящик стола и достал оттуда стопку бумаг и обтянутую кожей книжицу. – Мои письма, мой дневник и прочее. Я их изучил, но многие имена мне ни о чем не говорят. Мне нужно многое вспомнить, и в этом мне поможешь ты.

– Любую службу сослужу, Ваше Высочество! – заверил он и поерзал на диване, демонстрируя нерешительность.

– Говори прямо, – велел я.

– Грешно-с, – он виновато развел руками. – Великий пост все же. Но больным наш Господь в милости своей допускает…

– Поесть принес? – догадался я, всем телом ощущая оживление.

За прошедшие с моего пробуждения дни я успел полностью разочароваться в кухне: Великий Пост, кушать можно только постное и понемногу, даже «больному» мне. Сегодня, например, Никки, как сильно верующий, в религиозном рвении ограничился куском ржаного сухаря с солью под компот – греческий принц такую диету поддержал – а я впал в грех чревоугодия и полакомился кашей без масла под кислую капусту с теми же ржаными сухарями.

– Как есть принес! – считав, улыбнулся камердинер. – Велите подать?

– Подавай! – я временно отложил бумаги на край стола.

Камердинер сходил до двери и вернулся с лакеем Петькой – я с ним успел заново познакомиться, когда он надраивал каюту до блеска. В руках лакея обнаружился поднос с накрытыми салфеткой приборами и двумя позолоченными мармитами. Завершал композицию графинчик компота – его я пил за обедом и остался доволен.

– Тефтели рыбные, – открыл первую крышку Андреич. – Картофель запеченный, – открыл вторую.

Не так уж и грешно!

– Удружили, братцы! – от всей души похвалил я и принялся за дело.

Хорошо, когда есть по-настоящему преданные слуги!

Перекусив, я доверил Петьке унести посуду и спросил довольного тем, что принц хорошо покушал Андреича:

– Сколько у меня денег?

– Мимо меня ни копейки не проплывет, Ваше Высочество, – заверил он.

– Сколько? – нахмурился я на него.

Поежившись, мужик ответил:

– Сорок три тысячи девятьсот двадцать четыре рубля и восемьдесят три копейки.

– Это с собой? – предположил я.

Я же не нищий.

– Походная казна, – покивал он.

– А вообще?

– Деньгами – три миллиона семьсот две тысячи сто пять рублей с девятью копеечками.

– Земель много? Доход с них есть?

– Владений у Вашего Высочества много, – подтвердил Андреич. – Доходы велики.

– Насколько велики?

– Всяко год от года бывает, – развел руками камердинер. – Тысяч шестьсот.

С таким стартовым капиталом начинать большие дела одно удовольствие!

– Сколько рублей стоит слон? – спросил я.

– Ваше Высочество, слон… – он опасливо пожевал губами.

– Если я попрошу, слона мне подарят и так, – спас я его от необходимости меня отговаривать. – Но ему в Петербурге будет плохо. Точно! – в голову пришла идея. – Ты можешь достать мне списки товаров, которые мы сможем найти за время путешествия с указанием примерных цен здесь и на те же товары в Петербурге и других наших больших городах?

– Ваше Величество, – в этот раз Андреич справился с собой. – Наследнику заниматься купеческими делами невместно-с.

– Я – второй в очереди, – откинувшись на стуле, я сложил руки на груди. – Мой дорогой брат Никки, слава Богу, – перекрестился на «красный угол» – крепок здоровьем, а значит я могу заниматься чем хочу, если это пойдет на пользу Империи моего брата. Неси списки.

– Сей же час, Ваше Высочество, – щелкнув каблуками, камердинер покинул каюту.

Прежде чем искать списки, он пойдет жаловаться на меня Николаю – я в этом совершенно уверен.

Великий пост и плаванье шли своим чередом. Я потихоньку обживался и много времени проводил с камердинером, запоминая ближайшее окружение и даваемые Андреичем, как правило лестные – это же сплошь высшая аристократия! – характеристики на них. Познакомился и с полным комплектом личной прислуги, находящейся у камердинера в подчинении и буквально на меня молящейся.

Рейткнехт Юрка – на корабле у него особо обязанностей нет, потому что он отвечает за организацию выезда и лошадей. Когда прибудем на землю, он будет вместо меня орать на рикш и погонщиков слонов, а пока числится «гардеробным помощником». Помогает он гардеробщику Федору, тридцатипятилетнему щуплому мужичку с козлиной бородкой и в пенсне.

Слуги нижнего звена представлены троицей лакеев лет двадцати пяти: Карлуша, Петька и Стёпка. Последний – рыжий, и старше первых двух: он – лакей первого разряда, а те – второго. По возвращении в Петербург количество слуг как минимум утроится – мне, в отличие от оригинального Георгия, в Абхазии жить не придется, а в столице нужно поддерживать реноме.

Комфорт жизни, если ты офигенно важный, в этом времени вполне сносный. «Гальюны» на корабле современные – тепло, чисто, не воняет и смывается как положено. С мытьем тоже порядок – у нас с Никки и принцем Георгием одна ванна на троих, и мы пользуемся ей согласно расписанию. Качка быстро стала привычной – захваченное мной тело с ней не расставалось с самого детства. Питание с появлением Андреича резко улучшилось, и теперь жаловаться остается только на скуку – именно она толкнула нас с Никки и греком сюда, в недра крейсера, в каюты экипажа. Развлекай нас, безродная матросня!

Это, конечно, преувеличение – к подданным Николай относится с дозволенным разницей в ранге уважением, и, как положено православному монарху, честно любит. Толку с той любви? Лучше бы государственным управлением занимался – затем Господом на трон и посажен. И как же мне надоели молитвы! Николай посещает часовню в среднем раз восемь в сутки, проводя там минимум по полчаса. Меня и тезку таскает с собой, с трудом принимая отмазки в виде необходимости учиться быть вторым после брата наследником – он на полном серьезе считает, что коронация магическим образом наделит его всем нужными правителю качествами. Господь и помазанника своего без пригляда оставит? Да ни в жизнь!