Летчиков подхватили на руки, понесли. Невысокий, худощавый человек протолкался к Валерию Павловичу.
— Благодарим тебя, товарищ Чкалов, за то, что ты сделал для родины, — со слезами проговорил он, путая русские и английские слова.
У Чкалова дрогнули губы.
— Дай руку, родной, — сказал летчик, привлекая к себе незнакомого друга.
Мы возвращались с митинга по Бродвею. На зданиях двадцати пяти кварталов главной магистрали Нью-Йорка, неистово вспыхивая, вертелись в бешеном хороводе, взлетали и падали разноцветные огни реклам. Город не знал покоя, в небе трепетало багровое зарево. Не прерывалось движение поездов метрополитена. Проносились стадами автомашины, жались к тротуарам ночные такси.
Утром на одной из центральных улиц нам повстречался пикет забастовщиков. Бедно одетые люди несли плакаты, призывающие бойкотировать владельца крупного ателье готового платья, понизившего заработную плату своим работникам. В июльские дни 1937 года в США бастовали шестьсот тысяч человек. В Нью-Йорке прекратили работу мужские портные, официанты многих ресторанов, рассыльные, художники и служащие фабрики мультипликационных фильмов.
Пытаясь подорвать забастовку и сломить волю бастующих, хозяева вербовали на их место штрейкбрехеров из среды опустившихся, слабохарактерных, отчаявшихся безработных.
Вот из студии мультипликационных фильмов выбралась кучка штрейкбрехеров. У одних вид смущенный и пришибленный, у других — вызывающий; по-видимому, за напускной наглостью они пытаются скрыть внутренний страх. Что побудило их пойти на предательство товарищей, таких же тружеников, борющихся за свои жизненные интересы? Быть может, длительная безработица, острая нужда, желание облегчить участь семьи толкнули этих отщепенцев на путь штрейкбрехерства? Или полное пренебрежение ко всему на свете, кроме требований своего желудка?.. Ища взором поддержки у карикатурно толстого полисмена, приставленного для охраны порядка, штрейкбрехеры шмыгали мимо пикетчиков. Выпятив живот, полисмен привычно жевал резинку, не сводил глаз с бастующих и помахивал увесистой дубинкой.
Бастовали и под землей: бросили работу продавцы газетных киосков метрополитена. На истертых каменных плитах подземной станции валялись окурки и обгорелые спички, смятые картонные стаканчики, обрывки газет, ореховая скорлупа. Возле киоска человек сорок обступили юношу-пикетчика. Он расхаживал внутри круга, красноречиво убеждая ничего не покупать у владельца газетных киосков: «Босс выбросил на улицу сотни людей, их семьи в тяжелой нужде…» Некоторые слушали равнодушно, видимо, потому, что забастовка не затрагивала их личных интересов, иные выражали сочувствие бастующим, и мало кто решался купить в киоске газету, журнал, брошюрку.
Все это поражало нас, советских людей, из которых даже самый старший смутно помнил жизнь дореволюционной России.
День за днем знакомились мы с американской действительностью. Мой блокнот пополнялся новыми фактами и наблюдениями быта и нравов заокеанской страны.
ИЗ НЬЮ-ЙОРКСКОГО БЛОКНОТА
Седеющий стройный человек с энергичными жестами вел в консульской гостиной оживленный разговор.
Еще на приеме в «Уолдорф Астории» президент Клуба исследователей Вильямур Стефанссон выразил желание обстоятельно побеседовать с пилотами, пролетевшими над островами и побережьем американского Севера, где он в свое время зимовал.
— Ни одна страна не сделала столько для освоения Полярного бассейна, как Советский Союз, — сказал Стефанссон. — Русские за короткое время создали науку об Арктике.
Он развернул карту Канады и Аляски, показал места, посещенные его экспедициями. Увлекаясь воспоминаниями, Стефанссон говорил об островах Патрика и Бэнкса, над которыми пронесся «АНТ-25», о своих голодных зимовках в этих пустынных местах.
— Северный полюс, я полагаю, в будущем станет только этапом на воздушном пути, соединяющем наши континенты, — заметил исследователь, вопросительно взглянув на летчиков.
Валерий Павлович подошел к глобусу.
— Через полюс ведут самые ближние дороги между важнейшими центрами и областями земного шара, — сказал он. — Кратчайшие авиалинии будущего: Москва — Сан-Франциско, Пекин — Нью-Йорк и многие другие, пересекут центральную часть Полярного бассейна. Авиация, мистер Стефанссон, сближает даже наиболее отдаленные районы. Вот между нашим сибирским побережьем и северными островами Канады через Арктику не более трех тысяч километров, а с Кольского полуострова, к примеру, до Исландии — совсем, как говорится, рукой подать. Самолет изменил былые представления о расстоянии.
— Говорят, будто авиаторам грозит кризис: скоро некуда будет летать на дальность, — улыбнулся гость.
— Мало ли можно придумать интересных маршрутов! — откликнулся Чкалов. — Недурно было бы слетать через оба полюса — Северный и Южный, а еще лучше — без посадки вокруг этого шарика, — постучал он пальцем по глобусу.
— Разве это возможно? — пристально посмотрел на него Стефанссон.
— Почему же нет! Ведь наша машина — старушка, выпуска тридцать третьего года. А советские конструкторы не сидят без дела.
Беляков заговорил о книге Стефанссона «Гостеприимная Арктика».
— Признаться, к нам Арктика не проявила гостеприимства, особенно в районах, посещенных вами, мистер Стефанссон…
Президент Клуба исследователей преподнес летчикам плотный том в старинном переплете: «Путешествие Александра Макензи к Тихому океану». Титульный лист книги, как и знаменитый глобус клуба, был заполнен автографами виднейших путешественников и летчиков: Амундсена, Поста, Амелии Эрхарт…
А на другой день пресса и радио известили о драматическом событии: над Тихим океаном, на предпоследнем этапе кругосветного перелета по экватору, известная американская летчица Амелия Эрхарт бесследно исчезла. Со времени гибели популярного Уайли Поста газеты не знали подобных «сенсаций». В окна консульства врывались вопли: «Экстренный выпуск! Местонахождение Амелии установлено!.. Экстренный выпуск! Амелия радирует — самолет медленно погружается в воду…» Все это было вымыслом. Правда же заключалась в том, что Эрхарт со своим механиком стартовала в очередной этап — над Тихим океаном — и пропала; никаких радиограмм от нее не поступило, район предполагаемой аварии можно было определить только приблизительно. Ни сбитые с толку читатели, ни те, кто в угоду издателям наспех придумывали фантастические подробности катастрофы, — никто ничего не знал о подлинной судьбе летчицы, которую газеты называли национальной героиней США.
Положение Амелии Эрхарт волновало наших пилотов. Им хорошо помнилась дружеская радиограмма, полученная Чкаловым после посадки: «От всего сердца поздравляю с великолепным достижением. Надеюсь скоро увидеть знаменитых русских героев и лично пожать вашу мужественную руку. Амелия Эрхарт». В то время она находилась на одном из первых этапов своего перелета, так внезапно прерванного спустя полторы недели на подходах к финишу.
— Всего вероятнее, Эрхарт совершила вынужденную посадку в океане, но это вовсе не значит, что она и механик погибли; по словам конструкторов, самолет способен держаться на плаву не меньше двух суток, — сказал Беляков.
— В том-то и дело, — отозвался сумрачный Чкалов. — Надо было сразу же направить десятка два-три гидропланов и обследовать предполагаемый район аварии. Да и теперь не поздно, есть еще шансы! Почему медлят? Вот где проявить бы американские темпы, о которых столько писалось и говорилось.
В нашей памяти были свежи дни спасения челюскинцев. Никаких усилий и средств не пожалело государство, чтобы вырвать их из власти льдов. А самоотверженность советских людей, стремившихся в далекое Чукотское море на выручку соотечественникам!..
Время шло, но участь Эрхарт оставалась загадкой. Тянулся удивительный торг: кто должен заняться спасением, кому нести связанные с этим расходы? Одни доказывали, что это обязанность фирмы, которая из рекламных соображений послала Эрхарт в переплет. Им возражали эгоистичные, бездушные стяжатели: «Но ведь затраты на розыски не принесут фирме никаких выгод, напротив, это чистый убыток!» Иные утверждали, что организацию поисков должны взять на себя государственные учреждения США, по тут вступали новые голоса: «Правительственные оффисы — это не общество спасания и не благотворительная ассоциация, им нет дела до летчика фирмы…»
