— Вот он — самый короткий путь из Москвы на американский Запад, в Калифорнию, — пояснял Валерий Павлович. — Славное дело — проложить трассу через полюс!
Миновала осень, шла к концу зима, и тут произошло событие, подкрепившее расчеты чкаловского экипажа.
Пасмурным мартовским утром 1937 года из Москвы на Крайний Север вылетела воздушная экспедиция академика Отто Юльевича Шмидта. Флагманскую машину «СССР Н-170» вели известные всей стране полярные пилоты Михаил Васильевич Водопьянов и Михаил Сергеевич Бабушкин.
Экспедиция прибыла на остров Рудольфа — самый северный в архипелаге Франца-Иосифа. Здесь, за восемьдесят второй параллелью, в девятистах пятнадцати километрах от Северного полюса, заранее были оборудованы база и посадочная площадка.
21 мая «Н-170» достиг Северного полюса и опустился на дрейфующее ледяное поле. Между Землей Франца-Иосифа и северным побережьем Америки появился важный метеорологический пункт, откуда четыре раза в сутки сообщали о состоянии погоды в центре Полярного бассейна.
В эти весенние месяцы я часто встречал Чкалова, Байдукова и Белякова; довелось даже полетать с каждым из них в отдельности. Георгий Филиппович Байдуков, занятый в то время испытаниями скоростных бомбардировщиков, предложил мне совершить с ним полет. Мы поднялись с заводского аэродрома. В задней кабине сидел военный инженер, в носовой — штурманский — отсек поместили меня. В широком меховом комбинезоне, с двумя парашютами, я насилу протиснулся через нижний люк кабины. Байдуков включил внутренний телефон.
— Гляди, как быстро набираем высоту, — прозвучал его голос в наушниках.
Поднялись до четырех тысяч метров. На горизонтали Байдуков дал полный газ и, весело крикнув: «Держись!» — перевел самолет в пике. Машина молниеносно потеряла тысячу метров, выровнялась, вошла в правый боевой разворот, опять спикировала, развернулась влево, и снова началось: рывок вперед, прыжок вправо, влево, носом вниз… Мне казалось, что летчик-испытатель со своего места не так отчетливо видит землю, как я сквозь стекла штурманской кабины, — земля неслась на нас с безумной скоростью. На выходах из пикирования я чувствовал, как могучая сила инерции прижимает меня к спинке кресла. Не успев в полной мере вкусить все эти прелести, я услышал насмешливый голос Байдукова:
— Жив? Идем на посадку.
Полет занял пятьдесят минут и с избытком насытил меня впечатлениями для корреспонденции «Испытание бомбардировщика». Летчикам и авиастроителям я откровенно признался, что мою заметку можно было бы назвать: «Пятьдесят тягостных Минут».
Неделей позже мне удалось полетать с Валерием Павловичем. Народный комиссариат тяжелой промышленности подарил ему комфортабельный двухместный «У-2». Чкалов повел легкую, окрашенную в нежный кремовый цвет машину над каналом, который лишь за несколько дней до того связал Москву с Волгой и сделал нашу столицу портом пяти морей.
Кое-где еще работали строители. Чкалов резко снижался, на крутом вираже дружески махал рукой; строители в ответ подкидывали шапки. Горизонт потемнел. «Московское море»! Внизу сновали лодки и моторные катера. «Пойдем вверх по Волге», — написал Чкалов на планшете. Но не так-то легко было отыскать волжское русло в разлившемся до горизонта водоеме. Повернули к Москве…
С Александром Васильевичем Беляковым я летал на репетицию первомайского авиационного парада. Он был главным штурманом. В этом ответственном полете счет шел на секунды. Не спуская глаз с хронометра, непрерывно поддерживая радиосвязь с командирами колонн, штурман стягивал к себе воздушные корабли, взлетевшие с разных подмосковных аэродромов. А 1 Мая одновременно с боем часов на кремлевской башне над Красной площадью появился головной самолет: Беляков вел авиационную колонну.
Вскоре мне довелось участвовать в полете на побитие международного рекорда скорости. Летчик Николай Кастанаев только что закончил испытания мощного четырехмоторного самолета. Для своего времени машина обладала выдающейся скоростью, большим радиусом действия и могла принять многотонный груз. На борту находилось семь человек, в кабине уложили мешки с пятью тоннами песка. Байдуков и Кастанаев условились вести самолет посменно; Георгий Филиппович взял на себя и воздушную навигацию. Стартовав с подмосковного аэродрома, Кастанаев прошел над столичной астрономической обсерваторией, где спортивные комиссары засекли время, и взял курс на юг, к Мелитополю, близ которого, ровно в тысяче километров от Москвы, находился второй пункт спортивных комиссаров. Полет проходил на высоте четыре тысячи метров. Достигнув южного наблюдательного пункта, Кастанаев развернулся и пошел обратно. Дистанцию в две тысячи километров, при пятитонной нагрузке, самолет прошел со скоростью более двухсот восьмидесяти километров в час.
Поздравляя Байдукова с новым международным рекордом, Чкалов многозначительно заметил:
— Наше дело, Егор, в порядке!
Понятно, речь шла о трансполярном перелете.
Вечером 25 мая я позвонил Чкалову.
— Валерия вызвали в Кремль, Георгий Филиппович ушел с ним, — ответила Ольга Эразмовна.
Часа полтора меня мучили сомнения: «Неужели им не разрешат? Ведь все подготовлено… Нет, не откажут!..» Звонок прервал размышления. Я услышал торжествующий голос Чкалова:
— Полет разрешен! Мы с Егором прямо из Кремля. Саша тоже здесь… Скорее ко мне!
На письменном столе были раскинуты географические атласы. Клубы дыма окутали летчиков. Они намечали неотложные дела, Беляков записывал: «Машину перегнать в Щелково… На аэродроме подготовить комнату… Вызвать инженеров и метеорологов… Связаться со станцией «Северный полюс»… Договориться с астрономами… Врачам подобрать продовольствие… Раздобыть новую литературу об Аляске и Северной Канаде…»
— Как будто все? — спросил Александр Васильевич.
— А кто поможет организовать связь со стороны Америки? — сказал Чкалов. — Хорошо бы специально послать людей.
— Михаил Беляков, брат Александра Васильевича, сейчас в Париже, на конференции метеорологов, пусть он едет в Вашингтон, — предложил Байдуков.
— Правильно! Ну, а еще кто? — сказал Валерий Павлович и неожиданно обратился ко мне: — Поедешь в Америку? Сможешь хорошо поработать для газеты, а заодно Михаилу Васильевичу пособишь в организации связи. Думаю, редакция возражать не станет?..
Чкаловский самолет стоял на стартовой горке аэродрома. Вблизи алели крылья его «родного брата» — второго «АНТ-25», на котором к рекордному перелету на дальность тренировался экипаж Михаила Михайловича Громова.
— Больше задерживаться нельзя, — сказал мне Валерий Павлович. — До встречи в Америке!
На рассвете 18 июня Чкалов стартовал со Щелковского аэродрома. Мне удалось выехать лишь накануне.
Впервые оказался я за рубежом. Пройдет несколько дней, и я увижу Америку. Какой предстанет она моим глазам? Что чувствует в этой заокеанской стране человек, не помнящий капитализма в России, воспитанный советским строем? Представления о Соединенных Штатах сложились у меня по американской литературе. Но книги, разумеется, не могут дать всего того, что приносит личное знакомство со страной, ее порядками и нравами, встречи с людьми.
Экспресс «Митропа» пересекал Германию. Грохоча на стрелках, поезд подкатил к главному вокзалу Берлина. На перроне Маячили гестаповцы, слонялись хмурые носильщики.
Купив в газетном киоске «Берлинер Цейтунг ам Миттаг», я принялся отыскивать сообщения о чкаловском перелете. Над ухом заскрипел голос вокзального охранника:
— Вернитесь в вагон!
В купе я снова перелистал газету: портреты фюреров, реклама искусственного меда, статья по расовому вопросу… Неужели ничего нет о перелете?.. Где-то на задворках оказалась четырехстрочная заметка: «Русские пилоты, вылетевшие в Америку, вчера около полуночи находились в двухстах километрах от Северного полюса». И всё!..
Поезд прибыл на парижский вокзал Сен-Лазар. На улицах французской столицы голосистые газетчики выкрикивали: «Русские летчики над Америкой! Северный полюс побежден!..» Корреспонденты телеграфировали из США: «Советский самолет прошел без посадки по маршруту Москва — Баренцево море — Северный полюс — Полюс недоступности — северное побережье Канады и идет к Тихому океану». Я безнадежно опаздывал к финишу.
