Именно с ее помощью Субудай-багатур собирался заставить джихангира отказаться от промедления и сдвинуть с места. Тем более, что ее совет или пророчество должно было стать девятым, а значит – счастливым...

Перед палаткой джихангира замерла охрана из «непобедимых», и сам Арапша Ан-Насир прохаживался рядом, в ожидании приказов повелителя. Он – увидел перед собой Субудай-багатура, и поторопился придержать ему коня, подчеркивая такой услугой свое уважение аталыку. Хотя, месту темника тургаудов джихангира, мог бы позавидовать и нойон не из рода чингисидов.

– Хан в шатре?

– Да, Раненый Барс...

– Один?

– Один... Примчался сломя голову. Ворвался в палатку. Никого к себе не зовет и сам не выходит. Случилось что-то?

– Это хорошо... – промолвил задумавшись Субудай-багатур.

– Хорошо? – не понял Арапша.

– Что? А… Имею в виду, что у меня есть новость, от которой наш повелитель вскоре опять развеселится. Кстати, пошли кого-то в шатер к Юлдуз-хатун... Пусть готовится. Могу поклясться, что вскоре хан пошлет за ней.

Арапша лишь кивнул в знак того, что все понял и приказ будет выполнен, а еще спустя какое-то мгновение Ору-Зан, один из доверенных охранников, уже спешил предупредить любимую жену джихангира.

Молчаливый раб из китайцев торопливо отклонил перед Субудай-багатуром завесу ханской палатки. Аталык, хотя и не был должен, покашлял громко несколько раз и вошел внутрь, уважительно наклонив голову. Как учитель юного хана он пользовался многими привилегиями чингисида.

Саин-хан сидел на высокой куче беленых бараньих шкур, вперив невидящий взгляд в тонкую, вышитую золотом шелковую завесу, которая отделяла эту часть шатра от спальной. Пальцы его бессознательно забавлялись золотой пайцзой с вычеканенной на ней головой тигра, которую он получил в наследство от своего отца – славного Джуччи-хана – любимого сына Большого Воина.

– Чего тебе, учитель? – недовольно буркнул джихангир, выныривая из своих не слишком веселых дум. Оно и понятно – почему радоваться? Монголы поверили в его счастливую зарю, − объединились под его знаменами, выражая почет талантливому воину и любимому внуку Потрясателя мира. А он... Сидит около порога чужой страны и никак не может осмелиться на решительный шаг. Ожидает благословения богов, и побаивается сделать то, что действительно важно, как малый ребенок, не отваживается на самостоятельные поступки, без предыдущего согласия родителей.

– Ты поспешил выйти, самый Мудрый, – еще раз уклонился аталык. – И все, что предназначалось для твоих ушей, досталось мне.

– Ет, – пренебрежительно отмахнулся Бату-хан, и только теперь заметил, что держит в руке пайцзу. Уважительно коснулся устами реликвии и повесил ее на шею. – О чем там еще можно было говорить... Похоже на то, что добрые духи отвернули от нас свои лики. И даже бессмертный Тенгри, прародитель всех чингисидов не хочет говорить со своим правнуком...

– Можно ли быть в этом уверенном? А может, голос Тенгри раздается только в ушах достойных услышать его?

– Что ты хочешь этим сказать, учитель? – заинтересованно поднял голову молодой хан, потому что хорошо знал, − темник не принадлежит к тем, кто любит играть словами, и никогда не открывает рот ради красного словца. Он так устал от тяжелых дум, что готов был ухватится и за самый невероятный совет – лишь бы как-то освободиться из сетей неразрешимых проблем.

– Вспомни, Надежда великого полководца, кто предупредил тебя о ловушке, которую, в день принесения присяги, устроил коварный Гуюк-хан? Не Тенгри ли тебя тогда остерег?.. Вот и мыслю я, может, тот, кто однажды смог внять голосу Духа, услышит его и во второй раз?..

– Юлдуз? – подался вперед Батый.

– Да, повелитель молний?

– Возможно, возможно... – и Батый громко хлопнул в ладони.

Еще один раб, согнувшись так, что косичка его волос касалась пола, вырос будто из-под земли.

– Позвать Юлдуз-хатун! Пусть поторопится сюда! Как есть! Не переодеваясь!

Раб так же молча попятился из шатра.

Ожидая жену, Саин-хан беспокойно похаживал палаткой.

Субудай-багатур своей верой в то, что маленькая Юлдуз может предвещать будущее, все-таки заронил зерно надежды в его больную душу. Поэтому молодой джихангир прямо себя не помнил от нетерпения. Нет, он не сомневался в благосклонности богов или силе своего войска, но как передать эту уверенность простым воинам, если даже не все ханы согласились принять его сторону и признать его превосходство. Невзирая на завещание славного деда! Проклятый Гуюк-хан, пользуясь тем, что приходится старшим сыном Великому кагану монголов, постоянно мутит воду и пытается отобрать власть у джихангира... Но зря!.. Батый уже один раз показал наглецу его место, − сможет и теперь. А нужно будет – не остановится и перед казнью ослушника! Завещание Потрясателя мира ясно и недвусмысленно! Только он, Саин-хан, имеет священные права продолжить завоевания, начатые Чингизом.

* * *

«Седьмая звезда» вошла в палатку в сопровождении своей неизменной китаянки. Одетая в платье из золотистой парчи, украшенное, как это заведено в Поднебесной империи, драгоценными камнями. А в высоко зачесанные, густые смолистые волосы женщины, служанки умело вплели замечательные жемчужины. Чуть рябое лицо Юлдуз, последовав совету И Лахе, густо выбелила, а миндалевидные раскосые глаза подвела черной краской. От этого они значительно увеличились и выглядели как-то загадочно, таинственно.

Юлдуз-хатун приблизилась к мужу и уважительно поклонилась.

– Мой повелитель звал меня?

– Да, Зорька, – мягко, но нетерпеливо, ответил Батый, рукой подзывая к себе. – Я ожидал тебя.

– Мое счастье безгранично от того, что за заботами дня хозяин не забыл об одной из наименьших жемчужин в своем бесконечном ожерелье.

– Это невозможно, моя хурхе, – засмеялся Саин-хан. – Но прежде, чем я скажу свою волю, присядь рядом... Русы говорят, что в ногах правды нет, и это действительно так.

Женщина подошла ближе и уселась возле кипы шкур, касаясь волосами синего бархатного чапана, в который был одет хан.

– А звал я тебя, Зорька, чтобы спросить, что ты думаешь о походе нашего войска в западные земли?

– Я? – удивление женщины было совершенно искренним, потому что хоть ее и предупредили о возможном вызове к хану, и она успела привести себя в надлежащий вид, но причину не сообщили. А сама она разве могла хотя бы на мгновение допустить, что ее повелитель захочет спрашивать у нее совета в ратном деле? Чего угодно ожидала Юлдуз – пылких объятий, неожиданной немилости, даже – смерти, но только не роли советника.

– Субудай-багатур заверяет меня, что тебе открыто будущее.

– Мне? – Юлдуз растерянно подняла на мужа карие глаза. – Но откуда взялось такое предположение?

– А кто предупредил меня о ловушке под ковром, в день избрания джихангира монгольского войска и провозглашения завещания Священного Правителя? Разве не ты, Блеск глаз моих?

– Так это же... – простодушно начала было объяснять Юлдуз, но остающаяся на чеку китаянка И Лахе в это мгновение легко дернула за край одежды свою хозяйку и быстренько прошептала:

– Госпожа, только не вспоминайте о Керинкей-Задан! Эта маленькая тайна вам еще понадобится, чтобы сохранить благосклонность хана! – пленная принцесса хорошо знала толк в искусстве интриги.

– Что ты хотела сказать? – нетерпеливо переспросил хан.

– Это... это сон мне приснился, – не растерялась женщина. – Вещий сон...

– Бывает, – согласился Саин-хан.

– Но лишь с теми, кому дух Тенгри желает их показать. – вмешался в разговор Субудай-багатур. – Мне, вон, почему-то, вещие сны не снятся. Правда, мне никакие сны не снятся...

– Мне тоже, – со смехом докинул Батый. – Поэтому и спрашиваю у тебя... Расскажи нам, Зорька, о чем говорят духи в ночной тишине? Будет ли наш поход удачным или придется выжидать лучших времен?

– Но, Повелитель моего сердца, толкования снов, – это так сложно.