— К Богуну иду… Казак мне… вернее жизнью обязан. Может, один раз и пронесет. А уж будучи рядом, что-нибудь да узнаю. А, может, и вы со мной? Богун, хоть и скор на расправу, но рыцарского гонора. Сгоряча всем головы рубить не станет. Особенно, если наплести ему что-то подходящее.

(Внимание! Вам предложено принять участие в судьбе Елены Курцевич. Вы согласны? Да/Нет? Задание репутационное, по результатам возможно изменение в отношениях с персонажами Ян Скшетуский, Иван Богун и фракцией Речь Посполитая)

— Рассказ о том, как была сорвана облога шведами монастыря в Ченстохове сгодится?

— Монастыря? — переспросил Заглоба и дернул себя за ус. — Гм… Такого даже я бы не выдумал. А что? Вполне… Если не поверит — пусть скачет проверять. А пока его в стане не будет, мы каждый закамарок проверим. И если панна Елена там — найдем. Чай, не иголка в стогу. Спрятать девицу среди сотни казаков так, чтоб никто о ней не прознал — куда сложнее. Добро. Уговорили. По рукам. Беру вас с собой.

Пан Заглоба приосанился так, словно не он только что просил помощи, а мы слезно умоляли у него разрешение влезть в чужие дела. М-да… Колоритного персонажа придумал Сенкевич. Если этот НПС даже сам по себе так здорово играет.

— Спасибо. Не подведем…

— А мне, может, удастся обет исполнить… не дожидаясь путешествия в заморские страны… — грустно прибавил Логинус Подбипента и так тяжело вздохнул, что даже Заглоба не стал шутить по этому поводу.

* * *

— Стало быть, расстаемся… — расстроено произнес новгородец. — Жаль.

— Если только ты не передумаешь.

Купец вздохнул и мотнул головой.

— Извини, атаман. Ты человек вольный, можешь поступать, как велит рыцарский долг. А я — связан такими клятвами, что не только ради чужой девицы, ради собственной дочери не задержался бы в пути ни одного лишнего дня.

— Серьезно у вас… — удивился я. — Прям, не торговый город, а какая-то осажденная крепость.

— Так оно и есть, — пожал плечами купец. Мол, ничего странного не вижу. —Чем прибыльнее торговля, тем богаче мы живем. А чем богаче Город, тем больше вокруг охочего до легкой наживы люду вьется. И если не беречься, не быть все время на стороже — налетят, аки волки голодные на стадо, и не просто ограбят — опьянев от крови, вырежут всех. От мала до велика. Тем славен и силен Новгород, что жители его не просто горожане, собравшиеся внутри каменных стен, а одна семья, один род. И каждому наш Великий Господин не хозяин, а отец родной. За которого и помереть не страшно, и убить не грех. А потому, еще раз извини, атаман, но если ты решил заняться спасением панночки, наши пути расходятся.

(Новгородский купец Сергий покидает ваш отряд)

— Что ж, — обнял на прощание купца. — Значит, не судьба. Ну, да ничего. Как ты говорил? Земля круглая. Увидимся еще…

— Кто ж такую глупость сморозил? — хмыкнул пан Заглоба, и словно для проверки, топнул. — Круглая… Эка, сказанул… Умеют же… А мне, чтоб так брехать, столько и не выпить.

— Ну, положим, это вопрос спорный. Но проверять не станем, — усмехнулся я, вспомнив анекдот про слона и вагон апельсинов. — Лучше расскажи нам еще раз о Елене.

Проводив отряд новгородцев, мы сидели у костра, дожидаясь нехитрого завтрака, решив основательно подкрепиться перед дорогой, чтоб потом не терять время.

Благодаря не так давно просмотренному фильму Ежи Гофмана, я мог сам в подробностях пересказать судьбу панны Курцевич, но прежде чем влезать со своим знанием, имело смысл выслушать версию Заглобы. Вернее, понять, какой именно из вариантов развития выбрали разработчики для игрового сценария.

— Да чего рассказывать-то? — несколько разочарованно от того, что никто не будет пробовать его напоить, протянул шляхтич. — Уже все сказано. Богун ее похитил.

— Лично?

— Ну, да… Как узнал о сговоре Курцевичей с паном Скшетуским и что сам Вишневецкий их благословил, умчался на хутор свататься. А как получил отказ — осерчал и всех порубил. Хутор сжег, а панночку увез неизвестно куда.

— И то хорошо… — пробормотал я.

— Бойся Бога, пан Антоний! — не сдержал эмоций обычно спокойный, как лом, Подбипента. — Что ж в этом доброго?

— Очень много… — ответил я вполне серьезно. — Мог ведь закричать: «Так не доставайся же ты никому!» и саблей с плеча…

Сидящие вокруг костра шляхтичи вздрогнули.

— Тьфу… тьфу…

— Вот. А мог, и того хуже — натешиться девушкой, а потом казакам отдать.

— Матерь Божья, — перекрестился старый шляхтич. — Что пан такое говорит? Богун, конечно, тот еще зверь… в бою. Но рыцарь, и чтоб вот так...

— Гадко слухать, — по обыкновению произнес литвин и перекрестился. Забыв при этом что держит в руке меч.

— Чего не сотворишь сгоряча, пока кровь кипит от ярости и застит разум. После, конечно, опомнился бы… переживал. Как, наверняка, уже жалеет о сожженных Розлогах. Но сделанного не поправить. Отрубленную голову не пришить.

— Истинно так, — согласился Заглоба. — Но мне и в самом деле нечего добавить. Рассказал все, что знаю.

Угу… То есть, игра предлагает мне брать бразды в собственные руки? А, может, в этом и смысл квеста? Типа, проверка на общее развитие? Если человек знаком с творчеством Сенкевича, то сообразит, что дальше делать. А если не читал и даже не смотрел — то и заморачиваться не станет. Мало ли кого там кто похитил. Всех драконов не убьешь, всех принцесс не… не спасешь.

— Что ж, панове, тогда давайте думать… Вот как вы считаете, Богун держит Курцевичну при себе в лагере?

— Может, — тут же отозвался Заглоба. — У полковника в отряде такая дисциплина, что даже швейцарцам не снилась. Панночка может неглиже по лагерю ходить, ни один казак на нее даже не посмотрит без приказа, если будет знать, что то девица Богуна.

— Э, нет… Не верю, — тут же возразил пан Шпычковский.

— Кому?! Мне?! — петухом вскинулся старый шляхтич, хватаясь за саблю, которую Ян ему же и подарил. — Это я вру?! Сейчас же рубиться! Через пояс!* (*имеется в виду очень опасный тип дуэли, когда супротивники держатся свободной от оружия рукой за края распущенного пояса и не могут разорвать дистанцию больше чем его длина. Отпустить пояс — поражение и позор).

— Успокойся, пан. Никто тебя в лжи не обвиняет, — опустил ладонь на запястье Заглобы Лонгинус. — Пан Шпычковский лишь хочет сказать, что то противно человеческой натуре. Только слепец не посмотрит во след красивой панночке. Тем более, раздетой… Разве не так, святая сестра? — обратился за поддержкой к Мелиссе.

Говоря все это, литвин даже зажмурился и только-только не облизнулся.

— Совершенно справедливо, брат мой… — одобрительно улыбнулась монахиня. — Господь наш в своей мудрости создал людей не цельной натурой, а лишь половинками. И с тех пор, каждый из нас от дня вхождения в зрелость телесную ищет недостающую часть. А что людей, как листьев в лесу, процесс этот непрерывен и закономерен, как смена дня и ночи. Ведь никто не может знать, когда именно на жизненном пути суждено встретить ту самую… или того самого — кто составит с нами единое целое.

— Ого! — не сдержался я от ухмылки и тихонько, чтоб девушка не расслышала, произнес на ухо Немому. — Как хорошо сказала. Я, раньше, в простоте душевной думал, что это бл*дство. А оказывается — философия.

— Но ты же, пан Логинус, держишься, — озадаченно покрутил головой Заглоба на такие слова давнего приятеля и монахини. — Четвертый десяток цнотливость хранишь во имя обета. И никакая половинка не ввела до сих пор в искушение.

— А ты не равняй урожденного шляхтича с казаками… — с некоторой обидой ответил литвин. — В отличие от Богуна, большая часть их подлого роду-племени и о чести понимание имеют весьма своеобразное. Прошу прощения, пан Иван… — покосился на Немого.

Но казак лишь плечами пожал. Мол, все так и есть. Разного люду на Запорожье хватает. Есть и шляхтичи, есть и беглые, и даже выкрестов можно сотнями считать. И честь они по разному разумеют. А как иначе… Мужику-гречкосею, всю жизнь гнувшему шею на панщине, рыцарские политесы, что мертвому припарка. Ни пользы, ни понимания. Тем более, теперь, когда по всему миру кровь как водица в половодье льется, а в казнях и пытках враги словно соревнуются, кто еще жутче и страшнее кару придумает. Четвертование или сажание на кол, уже как милость считается.