— Другое дело, — одобрил мастер. Приподнял за волосы голову еретички, поглядел в глаза, но видимо не узрел там раскаяния, потому что пробормотал что-то, вроде: «Ну, ну…», и повернулся к заскрипевшей двери. Та приоткрылась примерно на ладонь, а в щель осторожно заглянула голова в круглом шлеме арбалетчика.

— Бог в помощь, мастер Теодор.

— А, это ты, Ганс? Заходи, бездельник. Велели Боги, чтобы вы помогли. Деньги есть? Или опять в долг просить будешь?

Дальше я не слушал. Во-первых, — глаза от дыма щипало так, что слезы горохом катились. Во-вторых, — вроде, всех запомнил. А главное, только сейчас сообразил, что это мне вовсе ни к чему. Достаточно одного раскрыть. Максимум — двух. А уже у них узнать настоящие имена остальных палачей и помощников. Ну, и в-третьих, — кто-то приближался, и лучше чтобы меня не увидел. Кому нужен свидетель того, что я интересовался таинством допроса? Не дай Бог, вспомнит потом нашу встречу. Когда среди инквизиторской братии неожиданный мор начнется.

Шаги приближались довольно стремительно, и у меня хватило времени только чтоб отпрыгнуть на пару шагов от стены и изобразить праздношатающегося воина, неспешно фланирующего замковым двором. Мало ли кому захотелось вечерним воздухом подышать?

— Господин рыцарь! — обрадовался при виде меня, выбежавший из-за угла то ли паж, то ли оруженосец. — Господин рыцарь! Как хорошо, что я нашел вас! Пойдемте, скорее! Все уже собрались. Его преосвященство только вас ждет!

И только теперь я заметил, что одет не в привычную уже байдану, а в настоящий рыцарский доспех. С каким-то вензелем на нагруднике. А поверх доспеха, мне на плечи наброшен белый плащ. Украшенный большим красным крестом.

— Мама дорогая…

* * *

— Опять маму зовет…

Знакомый и очень приятный женский голос доносился как сквозь слой ваты. Наверно, я когда спать ложился, уши заткнул. Сосед у меня буйный. В смысле, фанатик ремонта. Вроде и далековато вилла от виллы стоят, плюс забор, елки… А все равно, звук доносится. Особенно дрель раздражает. Упорно вызывает в воображении бормашину, зубной кабинет, вонь карболки… Сто лет всего этого уже нет в нормальных стоматологических клиниках, а почему-то вспоминаются именно эти ужасы. Не зря говорят, что впечатления детства самые яркие…

М-да… Сон, во всяком случае, на раз снимают. Лучше холодного душа.

Кстати о душе? Что это за фемина в моей комнате, а то и в кровати? Сплю я всегда один. И не изменяю этому правилу уже лет семь. Сразу после похорон… А для приходящих подруг есть гостевая комната.

— Чему ты удивляешься? — раздается второй голос. Тоже женский и тоже знакомый. Хотя уже и менее приятный. — Это они только с виду такие большие и сильные. А случись что, сразу мамку вспоминают.

— Очнулся, что ли?

На этот раз мужчина. Уже лучше, чем гарем в спальне. Хотя, если вникнуть в суть вопроса, то не слишком. Очнулся кто? После чего? Стоп! Это они обо мне говорят?

— Нет… — ответила «приятный голосок». — Бредит. Но кожа уже теплая и влажная. Румянец горячечный тоже сошел.

— Румянец… Говорил же, сразу отвар давать! У басурман каждая вторая стрела отравлена. Они специально в колчан гнилое мясо кладут. Вроде, царапина, пустяк. А потом лихорадка. И либо руку отрезать, либо хоронить. Хорошо хоть кровь пустить догадались.

— Типун тебе на язык, Кирилл! — возмутился еще один голос. — Лекарь, а того не знаешь, что врачевать надо с чистым сердцем и добрыми мыслями. Иначе все твои снадобья, что мертвому припарка. Тьфу ты, прости Господи. Никак заразилась.

— Так, с кем поведешься, Оксаночка…

Еще один мужской. Сколько ж их здесь? Кирилл, Оксана… Имена знакомые. Вот только никак не вспомню откуда. А надо вспомнить. Непременно надо. Заодно, глядишь, всплывет и почему я здесь валяюсь на подобии бревна. Не то что рукой или ногой пошевелить не могу — глаза и те не открываются.

— Тихо вы… — опять мужской голос. Еще один! По интонациям, привычный распоряжаться. — Разгуделись, чисто шмели. Шли бы вы отсюда, а? Дышать в курене нечем. Мелисса, не зыркай. Тебя это не касается. Мы все знаем, что от атамана ты ни на шаг не отступишь. А остальным тут нечего делать! Или я недостаточно громко говорю?

Послышался шорох и шарканье ног. Причем, судя по звукам, людей в… Как он сказал? Курене? Неважно. Внутри людей было больше, чем я слышал голосов и имен. Но и без сопротивления не обошлось.

— Знаешь что, Мамай! — возмутился тот, которого Кириллом называли. — Иди черкесами своими командуй. Думаешь, если Антон тебя наказным атаманом над ними поставил, то ты теперь всюду распоряжаться будешь?!

Угу… Кое-что проясняется. Меня зовут Антон и я — атаман. Интересно чего… Шайки благородных разбойников или кровожадных и беспощадных пиратов? Хотя, тогда меня называли бы капитаном.

— Сам уйдешь или помочь? — невозмутимо поинтересовался Мамай. — Понадобишься, Мелисса позовет.

— Я-то уйду… — проворчал угрожающе Кирилл. — Но и ты попомнишь. Придется лечить, я тебе не обычных пиявок приставлю, а конских!

— Испугал молодку толстым хреном… — фыркнул Мамай. Но, поскольку Кирилл таки подчинился, тему эту развивать не стал. Заговорил с Мелиссой. Причем, голос его потерял большую часть строгости. — Он твой, сестра… Думаю, тебя учить не надо. Сама знаешь, как с казаком обойтись. Чтобы побыстрее на ноги поставить.

— Спасибо, — проворковала та самая, чей голосок мне понравился сразу. — Я уж сама хотела повыгонять лишних, но у тебя лучше получилось. А за Антона не беспокойся. И согрею, и кровь по жилам разгоню. К утру, как новенький будет.

— Твои бы слова да Господу в уши, — ответил тот. — Делай, что должно. Я у входа черкесов поставлю. Никто не побеспокоит. А понадобиться что — им же и скажи. Хоть из-под земли достанут.

После этого еще одни шаги удалились, а рядом словно сбрасываемая одежда зашуршала. Интересно зачем? С меня сейчас толку даже меньше, чем с козла молока. Только уши работают… и мозг. А поскольку в моем курене запала сонная тишина, его и напряжем в полной мере. Пора эти пазлы собирать в одну картинку. Если к утру я хочу быть не просто новеньким, а еще и при здравом уме и памяти. Итак, вопрос! Что со мной случилось? Где именно и когда?

«Герой был тяжело ранен и вынесен с поля боя на руках товарищей»

Этот голос звучал не как прежние. А будто, прямо в голове. Тоже, к слову, что-то смутно напоминая.

«А еще что скажешь?» — попытался я разговорить неведомого собеседника. Но тот больше не отозвался.

Понятно. Дело ясное, что дело темное. И спасение утопающих в руках самих утопающих. Ух, ты… Похоже, не все чувства атрофировались. Тепло, исходящее от примостившегося рядом женского тела, я почувствовал. Не жар, а именно легкое, приятное согревание. И сразу накатила сонливость.

Нет, нет! Мы так не договаривались! Отставить сон! Сперва я должен вспомнить, что со мною случилось. Ну же, давай! Сосредоточься! Что ты помнишь?

Вспышка! Яркая вспышка… Потом удар. Похоже, наконечник копья скользнул по щиту и только краем задел шлем. Но по голове будто обухом топора засадили…

Обухом… Обухович! Воевода смоленский… У меня с ним был уговор… Так-так… Не торопись. Тяни дальше за этот кончик. Договор… Что-то я должен был сделать по именному приказу короля для Речи Посполитой… Но что именно?

Вспомнил. Я согласился сжечь Маслов Брод… Что за бред? Как можно сжечь брод? А, это не тот брод, что через реку, а деревню с таким названием. И что? Я согласился? Японский городовой! Вот уж не ожидал от себя такой подлости. Не верю! Не мог я подписаться на убийство мирных жителей. Должно быть какое-то объяснение!

— Тише, тише… — проворковала Мелисса, еще плотнее прижимаясь. — Это всего лишь плохой сон. Выспишься, отдохнешь и снова будешь крепким, сильным. На радость друзьям и на страх врагам…

Сон?! Нет, милая, ошибаешься. Сон был о инквизиторах, а Маслов Брод я таки сжег. Правда, перед этим вывел из деревни людей. Ф-фу… Вспомнил. Даже от сердца отлегло. И жителей спас и наварился на этом неплохо. Воевода мне грамоту на владение селом Замошье, с прилегающими к нему землями, передал. И еще денег посулил. А гетман Войска Низового Запорожского сразу торбу червонцев отсыпал. Да и то, лишь аванс. Обещал, при личной встрече, еще добавить. Неплохо, неплохо…