Мар-Априм, расставаясь тогда, еще пошутил:

— Поверь, мы ненадолго расстаемся. Скур-бел-дан отошлет тебя ко мне при первой же возможности. Судьба Ашшур-аха-иддина решается не на Табале, и даже не в Ниневии, а здесь, в Урарту.

Как в воду глядел.

«О боги, молю вас, дайте мне хоть раз, перед смертью, увидеть сына», — мучился нехорошими предчувствиями Арад-Син.

18

Зима 681 — 680 гг. до н. э.

Ассирия. Город Изалла. Население — не менее 30 тыс. человек

С наступлением сумерек на главных улицах Изаллы напротив каждого дома зажигались светильники. Следил за этим уличный староста. Он же заботился о том, чтобы непредвиденные обстоятельства, такие, например, как отъезд соседей из города, не нарушили заведенный порядок. Для старосты Инвии это были приятные заботы. На родной улице он знал все: кто как живет, с кем ссорится, чем промышляет, на кого можно накричать, а кому лучше не перечить. Пятнадцать лет — большой срок.

Черное пятно, единственное на всей улице, староста заметил сразу. Там жил повар Омид. То, что он вчера уехал, Инвия, конечно, слышал. Чего не мог понять — почему Нисан, управляющий повара, вдруг стал таким забывчивым.

«Странно, очень странно», — подумал Инвия, ускоряя шаг.

Три года назад Омид согласно своему высокому статусу купил богатый дом, обзавелся двумя десятками рабов, но из слуг взял только Нисана, намеренно отказавшись от конюшего, повара и охраны, которая нужна была не столько ради безопасности, — в Изалле крайне редко кого-то грабили и убивали, — сколько из престижа. Инвия из природного любопытства пытался одно время разговорить управляющего, мол, к чему подобная бережливость, но так ничего и не добился.

Два этажа, высокий забор из обожженного кирпича, ворота окованы бронзой... Калитка оказалась открытой. Инвия вошел с опаской, не понимая, что заставило всех так рано лечь спать. В сенях он нашел бурдюк с пивом, подвешенный на крюк, не удержался, чтобы не отпить из него, двинулся дальше. Миновал двор, обошел весь первый этаж — никого. Инвия уже не сомневался: здесь произошло что-то ужасное, но уйти, не найдя ответов, он тоже не мог, все-таки староста, а не какой-нибудь пустобрех, который лезет во все щели, только бы раздуть большой пожар на ровном месте. А тут еще выяснилось, что в хозяйских комнатах на втором этаже все перевернуто верх дном, явно что-то искали.

«Похоже, надо идти за стражей, пусть они разбираются», — подумал Инвия, поворачивая к лестнице. Но тут, откуда не возьмись, выросли два огромных бородатых стражника, заломили ему руки, повели вниз, заставили кланяться своему господину.

— Ты кто? — спокойно спросил рослый сановник, по говору — не местный.

Это был Набу-шур-уцур.

— Я Инвия, — гордо ответил староста, так, будто его имя гремело по всей Ассирии.

К его удивлению, сановник о нем действительно знал:

— А-а-а-а, так ты уличный староста? Ты-то мне и нужен. Рассказывай все, что тебе известно об Омиде. Кто к нему ходит, где бывает, какие привычки?

Разговор между старостой и начальником внутренней стражи Ассирии продлился больше часа. Инвия оказался полезен, а в конце своего рассказа доложил о писце, который раз в неделю, как только стемнеет, навещает Омида.

— Совсем мальчишка, и когда только клинописи обучился! Думаю, между ним и Омидом есть связь. Тем более что женщин у хозяина дома отродясь не было.

— Знаешь, где он живет?

— А как не знать…

Вскоре привели испуганного взъерошенного девятнадцатилетнего мальчишку, дрожавшего как куриный студень, едва к нему прикасались чьи-то руки.

Набу-шур-уцур, желая ускорить дело, повел писца в барак, где жили рабы. Инвия, все это время неотступно следовавший за сановником, только тут и понял, почему дом повара Омида так внезапно опустел. Все его обитатели оказались здесь. Но если рабы были лишь связаны по рукам и ногам и тихо сидели в углу, то управляющего подручные Набу подвергли пыткам и распяли на стене барака. Юноша от этого зрелища едва не потерял сознание и пообещал рассказать обо всем без утайки. Допрос затянулся еще на два часа и дал первые результаты. Подручные Набу-шур-уцура вернулись в дом писца, нашли разбитые, но не уничтоженные таблички, свидетельствовавшие о переписке между Омидом и Ашшур-дур-панией, что смогли — соединили черепок к черепку.

Инвия неожиданно подал голос:

— Однажды на нашей улице появлялся кравчий наместника.

— И что же в этом необычного? — посмотрел на него Набу. — Омид — его повар. А это — кравчий.

— Обычно из дворца прибегал гонец, а если вместо него пришел Ардэшир, значит, было что-то такое, что другому доверить нельзя, — здраво рассудил Инвия.

Набу усмехнулся:

— И то верно…

О том, что Набу-шур-уцур прибыл в Изаллу, в городе мало кто знал, хотя в этом и не было ничего предосудительного: Аби-Рама отправился в Руцапу на переговоры с Зерибни, а кравчего Ардэшира, главного распорядителя в отсутствие наместника, никто просто не поставил в известность. И внезапное появление молочного брата Арад-бел-ита вызвало во дворце настоящий переполох. Караул усилили, одеться всем было велено в сверкающие доспехи, к министрам отправились гонцы с приказом поспешить в тронный зал, начались приготовления к пиру. Напрасные хлопоты… Кравчий встретил высокого гостя на дворцовой лестнице льстивой улыбкой, низким поклоном, а в ответ услышал грубое:

— Где Омид? Знаешь?

— М-м… За городом, отправился прикупить свежих продуктов. В последнее время поставщики совершенно обнаглели, так и норовят подсунуть… то, чему давно место в помойной яме, — тут же вспотев, стал зачем-то оправдываться Ардэшир.

— Ну да, — Набу смерил его взглядом с головы до пят. — А как иначе. Кругом одно ворье… Взять его.

Ардэшира тут же повалили на мраморный пол, намяли бока, свернули нос.

Ашшур-дур-пания на допросах, говоря об Изалле, назвал только одно имя — Омид. Клялся, что больше никого не знает. Лгал, конечно, — не сомневался Набу. Входил ли в этот змеиный клубок Ардэшир? Вероятнее всего, да. «Повар — кравчий» — чем не связка? Тем более что благодаря старосте появились косвенные улики.

— Как думаешь, что может избавить тебя от мучительной смерти? — надавив ногой кравчему на горло, спросил Набу.

— Я ничего не знаю… Мне было велено лишь помочь Омиду с местом повара.

— Это не совсем то, что я хотел бы услышать.

— Омид всегда носит с собой яд, — захрипел Ардэшир, чье лицо от удушья стало пунцовым, а губы посинели. — Он всегда говорил, что не перенесет пыток.

— Вот, уже лучше, — похвалил беднягу Набу.

В этот момент в зал ворвалась раскрасневшаяся Шаммурат с годовалым сыном на руках (еще одно свидетельство исключительного таланта Кары как лекарки), набросилась на Набу, стала требовать объяснений: почему схватили кравчего, к которому она всегда относилась как к другу, и знает ли об этом ее отец.

— Разумеется, моя госпожа, — почтительно отвечал Набу. — Ардэшир — изменник, и я здесь только для того, чтобы тебя и твоего мужа уберечь от предательства.

Омида было решено брать, соблюдая все предосторожности и без промедления, пока он не узнал о визите Набу или не хватился кравчего.

Повара перехватили еще у городских ворот, направили посыльного, мол, его немедленно ждут на кухне. Во дворце Омиду по-прежнему кланялись, давали дорогу, улыбались в лицо, а вслед смотрели, будто провожали покойника. Все уже знали об аресте Ардэшира, и почти все догадывались, что это еще не конец.

Чтобы сбить шпиона с толку, Набу даже переоделся в повара.

— Ты кто такой? — зайдя на кухню, не узнал его со спины Омид. — Я тебя спрашиваю! Стоило мне на один день отлучиться!

И, подхватив деревянную скалку — первое, что попалось под руку, — он пошел на чужака, явно намереваясь преподать хороший урок. Набу оказался проворнее, каким бы тяжеловесным он ни выглядел: перехватил занесенную над его головой руку, выкрутил ее, завел противнику за спину, так, что хрустнули кости.