Бальтазар посмотрел сначала на Нинурту, затем на Эгиби, снова на Нинурту, покачал головой и, давясь от смеха, заткнул своему стражнику рот:

— Ну уж нет! Пускай все сам покроет! И то правда, должна же быть какая-то справедливость!

Затем, успокоившись, начальник внутренней стражи взглянул на тамкара, на его умиротворенное лицо словно под другим углом.

— А теперь говори, хитрец, зачем тебе понадобилось мое расположение?

Эгиби, наблюдая за тем, как тяжелые капли рыхлят землю под деревьями, как от сильного ветра колышется крона и дождь поливает плац, а главное — не смея взглянуть Бальтазару в глаза, совсем тихо сказал:

— Я получил послание от царского кравчего. Тайный сигнал. Сегодня ночью меня ждут в усадьбе Син-Ахе, родственника Ашшур-дур-пании… Там соберутся заговорщики, которые хотят смерти Син-аххе-риба. Мятеж назначен на двадцатое тебета…

3

Осень 683 г. до н. э. — лето 682 г. до н. э.

Урарту, Ордаклоу — Ассирия, Изалла

Свет лучины среди кромешного мрака — первое, что увидела Хава после растянувшегося на многие недели беспамятства. У нее пересохло во рту, знобило, к ногам и рукам как будто привязали свинцовые гири. Затем над изголовьем кровати вдруг возникло маленькое сморщенное старушечье лицо — словно комнату посетила сама смерть. А как иначе может выглядеть Эрешкигаль¹?

— Очнулась? А я уж думала, хоронить тебя придется, — заговорила старуха. — Ну раз глаза открыла, значит, жить будешь долго. Тех, кто возвращается из царства мертвых, нескоро призывают назад.

— Пить, — шевельнулись губы Хавы.

— Это можно. Теперь можно, — ответила старуха, поднося ко рту своей подопечной миску с коричневым настоем.

Напиток был горьковатым и немного терпким на вкус. Хава сделала всего пару глотков и забылась снова.

…Кара, спасаясь от преследования Набу-шур-уцура, появилась в Ордаклоу за три месяца до штурма. Денег на дом не хватило, но изворотливый ум помог и в этот раз. Несколько дней она как губка впитывала городские слухи и сплетни, после чего наведалась к местному купцу и пообещала, что избавит его от немощи, если он даст целительнице крышу над головой да немного пропитания на каждый день. Когда выяснилось, что старуха не обманула, купец на радостях предложил ей даже больше: чистую светлую комнату в доме, расторопную рабыню в помощь и полное довольствие. Однако Кара решила обойтись малым и осталась жить в подвале, подальше от людских глаз. Во время штурма это спасло ей жизнь.

Хаву она нашла, когда рискнула выбраться наружу — набрать свежей воды. Нагая девушка явно была иноземкой, ее руки и ноги, хотя и покрытые ссадинами и царапинами, были нежны, как у младенца, и еще угадывался исходящий от ее волос аромат немыслимо дорогих благовоний. Остальное подсказала интуиция. Старуха перенесла еле живую девушку к себе. Стала выхаживать. После того ухода скифов Ордаклоу больше напоминал кладбище, чем город. Из пяти тысяч жителей уцелели всего сотня-две. Какая-то часть населения погибла при штурме, но большинство были угнаны в рабство.

— Кто ты? Чья дочь? — спросила Кара, когда Хава пришла в себя окончательно.

Принимая из рук старухи горячее питье, девушка смотрела на нее настороженно и прямого ответа не дала.

— Я родом из Ассирии. Поможешь мне добраться домой, и тебя озолотят.

Кара усмехнулась:

— Зачем старухе золото? От него одни беды. Да и в загробном мире оно бесполезно. Мне бы достаток да спокойную старость. А там, где у меня много врагов, спокойной старости не жди.

— У тебя много врагов? — расхохоталась в полный голос Хава.

— Вижу, ты совсем выздоровела.

Колдунья подошла к лестнице, ведущей наверх, поднялась на четыре ступеньки, а затем приподняла и сдвинула в сторону тонкую каменную плиту, прикрывавшую узкий вход в подвал. Снаружи светало. Хава хотела встать, но от свежего воздуха у нее закружилась голова.

— Ассирия, говоришь? — усмехнулась Кара. — Ты очень ослабла. А на носу зима. Перевалы утопают в снегу. Отправишься сейчас в путь — тебя любая хворь одолеет. Не доберешься ты до дому. Спи, ешь, поправляйся, а весной поглядим.

Зимой в городе поселился мор: люди пухли от голода, гибли от мороза либо от болезней. И только в подвале у Кары всегда было тепло и сытно.

Они оказались похожи. Никому не доверяли, не знали никаких запретов, всегда руководствовались лишь личной выгодой, обе обладали пытливым умом и могли кого угодно обвести вокруг пальца.

— Научи меня своей магии и целительству, — попросила как-то Хава.

— Это долгий путь, он может занять годы.

— Уверена, у нас найдется на это время, — отвечала девушка, намекая, что не намерена отпускать от себя старуху.

— Ну что ж, тогда первое, чему ты должна научиться, — это приготовить любое блюдо или снадобье так, чтобы никто не понял, что он ест или пьет…. Как думаешь, из чего я сварила сегодня суп?

Хава, обсасывая с косточки хорошо проваренное мясо, предположила, что это курица.

— Лягушка, которую я замариновала еще до наступления холодов, — невозмутимо сказала старшая подруга.

Девушку чуть не стошнило. Впрочем, это не помешало ей на следующий день есть суп с тем же аппетитом, что и прежде.

О том, что она принцесса, призналась только к весне.

— Я дочь наследного принца Ассирии Арад-бел-ита, внучка великого Син-аххе-риба, — подтвердила Хава то, о чем Кара давно догадывалась. — Неужели ты полагаешь, что я не смогу защитить тебя от врагов?

— С тех пор, как в твоем сердце поселилась ненависть к родному отцу… не уверена, что ты себя-то сможешь защитить.

Принцесса вспыхнула:

— Посмотри на мою руку! Посмотри на мою изуродованную руку! Думаешь, это можно простить?!

Весной они засобирались в дорогу. Хава хотела добраться до Эребуни, оттуда под охраной наместника — в Русахинили, а там вверить себя заботам мар-шипри-ша-шарри.

— Его зовут Мар-Зайя. Однажды он уже спас меня, не подведет и сейчас, — о том, что эту должность с осени занимал Мар-Априм, Хава не знала.

Однако Кара воспротивилась этому плану:

— Моя госпожа, за полгода многое могло измениться. Ты уверена, что не окажешься в опасности, когда объявишь о себе вдали от родины? Все давно похоронили тебя. Будет куда спокойней, если никто до самой Ассирии не узнает о том, кто ты на самом деле. Да и кому помешают две нищенки, странствующие по свету?

***

В солнечное утро первого дня месяца элул на двадцать третьем году правления Син-аххе-риба² Шаммурат, любимая и единственная жена Аби-Рамы, покинула дворец ради самого невинного удовольствия, которое только может доставить себе женщина ее положения: она отправилась на рынок, зная, что в Изаллу прибыл богатый караван из Урарту.

— Почему ты так поступаешь, дорогая? — каждый раз пытался отговорить ее от подобных вылазок муж. — В этом нет никакой необходимости: все лучшее, что могут привезти торговцы, окажется у нас не сегодня так завтра. А бродить по рынку среди разношерстной толпы, пусть и в сопровождении охраны, всегда небезопасно.

Но разве мужчина может понять нетерпение женщины, когда речь идет о драгоценностях, дорогих тканях или диковинных вещицах!

Покинув отчий дом, Шаммурат зажила в Изалле совсем по-другому. Как будто раньше томилась в клетке, а теперь вырвалась на свободу. Принцесса так и норовила при каждом удобном случае покинуть дворец. То поедет кататься за город — Аби-Рама подарил ей легкую и стремительную как ветер колесницу с парой гнедых кобылиц, то отправится в плавание по Тигру на лодке, построенной по ее просьбе и обошедшейся в приличные деньги, то уговорит мужа взять ее с собой на охоту. Но больше всего молодая женщина полюбила эти прогулки по рынку. Как же ей нравился трепет, который охватывал иного незадачливого купца, стоило тому узнать, с кем угораздило торговаться!

— Да как ты смеешь так задирать цену, мошенник! — обычно кричал начальник стражи. — Перед тобой жена наместника Изаллы!