— Да что вы так возитесь, как будто в штаны наделали!
Облепили стены, точно муравьи. Полезли наверх, взбегая по лестницам, цепляясь за сброшенные веревки, карабкаясь по головам.
— Почему отстаем?! — рявкнул Гиваргис, приметив одного из своих новобранцев, бежавшего последним.
Тот растерялся, что-то заблеял. Сотник поманил его к себе.
— Видишь этого караульного? Оттащи его в укромное место и постереги там до моего возвращения. Я с его семьей знаком; негоже, если он тут как собака будет валяться и какому-нибудь проходимцу вздумается над ним надругаться.
И, отдав приказ, полез наверх. В уме он уже подсчитывал, за сколько удастся продать доспехи, которые, по-хорошему, стоили половину его годового жалования.
Сопротивление стражи за стенами подавили играючи. Когда Гиваргис подоспел к своим, все было кончено. Рамана, завидев приятеля, на этот раз не скалился, а сразу подошел, чтобы обсудить дальнейшие действия.
— И куда теперь? — спросил озадаченно. — Тут ведь и заблудиться можно.
— Нам бы провожатого, — смекнул Гиваргис. — Отправим несколько человек поискать слуг, заставим набросать план…
Перед ними был дворцовый комплекс — десятки, если не сотни входов и выходов, галерей, террас, помещений. И везде могла ждать засада. Нет уж, лучше знать, куда и зачем идти.
***
После очередной атаки на главный вход, когда в узких коридорах нельзя было ступить без того, чтобы не наткнуться на чей-нибудь труп, враг дал короткую передышку.
Тиглат отправил гонца к принцу — скоро придется отойти, долго им не продержаться.
Подсчитывали потери, зализывали раны. Убитых оттащили в сторону: своих бережно занесли в ближайшее помещение, из чужих сделали еще одну баррикаду, без сожаления добивая тех, кто еще дышал. А еще прислушивались к тому, что происходит на площади перед дворцом: ждали подкрепления. Когда же?!
Сам Тиглат тоже был ранен. Один из нападавших достал его копьем, снес шлем, а с ним и кожу с головы вместе с волосами. Кровь залила лицо, доспехи. В бою было не до того, а как вышло затишье, дал себя осмотреть — выяснилось, что рана-то серьезная. У него был проломлен череп. Но, посмотрев на солдата, ошалевшего от увиденного, Тиглат лишь усмехнулся и приказал не трепать языком.
Когда штурм возобновился, подоспел гонец от Арад-бел-ита.
— Принц сообщает, что нас обошли с южной стены. Приказал отступать…
В глазах вдруг потемнело. Тиглат пошатнулся и едва не упал. Гонец поддержал его под руку.
— Прочь, — разозлился командир.
Отдышался. Оперся на копье. Приказал позвать Салмана, своего заместителя. Потом снова провалился в никуда, как будто умер на пару минут. Когда открыл глаза, оказалось, что уже лежит на полу, в каком-то помещении, а на лбу — мокрая повязка. Повторил:
— Где Салман?
— Здесь я, командир. Ты сознание потерял…
— Ты отвел людей?
— Да.
Даже умирая, он не забывал о своем долге.
Подошел Арад-бел-ит.
— Мой господин, — Тиглат попытался встать.
— Лежи.
— Мы взяли верх?
— Нет. Но стало легче. Ашшур-ахи-кар с двумя сотнями отборных воинов прошел во дворец через потайной ход.
Откуда-то из других помещений послышался шум, зазвенело оружие, кто-то закричал:
— Они идут!
Вокруг дворца завязалось сражение. Кисир Ишди-Харрана, укрывшись за стенами, с одной стороны отбивал атаки царского полка, а с другой — сам пытался овладеть резиденцией Арад-бел-ита и пленить принца, тоже оказавшегося в кольце.
Затишье наступило ближе к утру. И все не сомневались, что враг что-то затевает, были напряжены, готовились умереть и все-таки надеялись на счастливый исход.
13
Зима 681 — 680 гг. до н. э.
Столица Ассирии Ниневия
Спать не хотелось. А ведь обычно Басра засыпал, едва голова касалась подушки. Сейчас же на душе было тягостно, тревожно, гадко… Какой уж тут сон…
Поворочавшись, Басра наконец встал и пошел в конюшню. Он нередко сам проверял, ухожены ли лошади, все ли в порядке, иногда не гнушался сам взять в руки щетку и скребок, лишь бы побыть с кем-нибудь из своих любимцев наедине, погладить по холке, пошептаться.
«Вот уж кого не заботят все эти дворцовые интриги», — с досадой думал он.
Стража, охранявшая царскую конюшню, пропустила колесничего безропотно. Он прикрыл за собой ворота. Один из коней, узнав хозяина, призывно заржал. Басра поднял факел выше.
— Ну что ты, Сипар?! Что ты, дорогой друг! Ждал меня?! Неужто и тебе не спится…
Сипар, стройный гнедой жеребец, забил копытом. Кажется, он тоже был рад видеть человека.
Басра принес ему пару яблок. Стал кормить с руки, делиться сокровенным: этот не выдаст.
— Как ты тут без меня? Прости, утром никак не мог тебя навестить. Царь отослал меня за город по неотложным делам. Потом встречался с кравчим… Помнишь его? Он еще как-то нахваливал тебя, хотел задобрить финиками. А ты их не любишь...
Конь словно догадался, о ком речь, вздрогнул, засопел. Басра с горечью усмехнулся:
— Это ведь из-за него я вляпался во всю эту историю. И, похоже, пути назад нет… Знал бы царь, что я против него замышляю… Он вчера говорил со мной, как с товарищем, а я, веришь, в глаза ему смотреть не смел… Была бы моя воля, прямо сегодня б и уехал из Ниневии, только бы не участвовать во всем этом. Как думаешь, куда бы нам податься? Может, к тебе на родину? Ты ведь из Мидии?.. А что, нашли бы тебе красотку, да и мне заодно…
Спроси кто, как он оказался среди заговорщиков, Басра, наверное, и не смог бы дать вразумительного ответа. Разве он не готов был умереть за Син-аххе-риба без раздумий, разве не преклонялся перед его мудростью… А все равно встал на путь цареубийства, словно поддавшись чужим чарам. И теперь его терзали сомнения — вдруг он поступает неправильно, что, если все наветы и уговоры Ашшур-дур-пании на самом деле пропитаны ядом…
Ашшур-дур-пания — вот кто с первого дня, как Басру назначили царским колесничим, стал для него лучшим товарищем и во всем помогал советом, что для человека, не искушенного в придворной жизни, особенно ценно.
— Надо уметь трезво смотреть на то, что происходит в стране, вне зависимости от того, на чьей ты стороне, — говорил царский кравчий. — На протяжении почти ста лет Ассирия ведет бесконечные войны, и конца этому не видно. Наши города скоро обезлюдеют. Здоровых мужчин почти нет, одни калеки остались, еще немного — и ассирийские женщины станут совокупляться с рабами, только бы продлить род. Тукульти-апал-Эшарра, Шаррукин, Син-аххе-риб17… А теперь вот и Арад-бел-ит!
— Ты правда веришь, что Ашшур-аха-иддин в этом отличается от Арад-бел-ита? — несмело пытался возразить ему Басра.
— Воевать можно по-разному. Довольно сынам Ашшура класть свои головы на поле брани. Пусть за них это делают инородцы. Хватит им отсиживаться за нашими спинами, пока мы добываем для них славу!
И он же убеждал:
— Ты же знаешь, как я люблю нашего повелителя. Ни при каких обстоятельствах я не допущу, чтобы с головы Син-аххе-риба упал хотя бы один волос…
Тем более обескураживающим стал для Басры итог их совещания в усадьбе Син-Ахе, когда были сказаны страшные слова: умертвить царя.
Басра тогда побелел и едва удержался, чтобы не покинуть собрание, вопросительно посмотрел на кравчего: «А как же твое обещание?!»
На что Ашшур-дур-пания спокойно ответил, видимо, прочел этот вопрос в его глазах:
— Кто-то должен положить этому конец. Пусть даже на нас обрушится гнев богов! Это жертва, которую мы должны принести ради процветания Ассирии!..
Как приоткрылись ворота, Басра не услышал, об опасности предупредил Сипар. Конь вдруг замер, по его телу пробежала крупная дрожь, а широкие ноздри стали раздуваться, как будто он только что проскакал галопом несколько стадиев.
Басра прислушался, положил руку на меч.
