Для чего понадобилось Римкусу мыть рано утром пол? Очевидно, чтобы уничтожить следы крови? И что он делал возле люка? Уж не бросал ли туда остатки костей Кочергина?
Во всяком случае данных у следователя было уже достаточно, чтобы произвести обыск на квартире у Римкуса. Обыскали всю комнату и в чемодане нашли часы. Сличили их номер с номером, обозначенным на паспорте часов, купленных в свое время Кочергиным, и сохранившемся у его жены. Номера совпали. Это были часы Кочергина.
Круг замкнулся. Следователь взял Римкуса под стражу.
И вот — допрос. Психологический поединок двух людей. Федосеева перечисляет улику за уликой. Она обвиняет Римкуса в убийстве Кочергина. Неопровержимых доказательств более чем достаточно. Тут и следы крови, найденные на топоре, на ломике, на резиновом коврике, и часы Кочергина, оказавшиеся у Римкуса в чемодане, и показания работников заводской охраны. Что вы на все это скажете, Римкус?
И Римкус под тяжестью собранных следователем улик вынужден сознаться: да, он убил Кочергина.
— Расскажите, как все произошло, — требует следователь.
А произошло это вот как. После окончания смены, когда гальваники скинули с себя порыжевшие от кислоты комбинезоны, резиновые сапоги и перчатки, в которых обычно работали, Римкус взял ломик, незаметно подошел сзади к мывшемуся Кочергину и ударил его по голове. Кочергин упал. Римкус нагнулся к нему и увидел, что Кочергин мертв. Тогда он вынул из его кармана деньги, снял с руки часы…
В помещении было тихо, как в склепе. Ни один звук не доносился до гальванического участка, находящегося в стороне от остальных цехов. И, может быть, поэтому особенно оглушительно гремела струя воды, лившаяся из водопроводного крана, под которым только что мылся Кочергин. Римкус подошел к крану и плотно его закрыл.
Чтобы уничтожить следы преступления, Римкус решил растворить труп Кочергина в гальванической ванне, наполненной щелочью. Поскольку труп целиком в ванну не входил, Римкус запер помещение на замок, пошел в упаковочный цех и попросил топор, сказав, что он нужен ему, чтобы открыть бочку. После этого вернулся на участок, расчленил труп и погрузил в ванну. Ванну закрыл деревянной крышкой, вымыл в серной кислоте топор, ломик, смыл следы крови с пола и ушел домой. Он делал все не спеша, с полным спокойствием, Ключ от помещения убийца унес с собой.
Утром 9 февраля Римкус пришел на работу пораньше, поднял крышку с ванны, увидел, что труп растворился полностью, остатки костей выбросил в один люк, одежду в другой, еще раз как следует промыл пол, а, документы Кочергина, находившиеся в кармане пиджака, сжег в пепельнице. Маленький обгоревший кусочек открытки залетел за одну из ванн, но Римкус не заметил этого. И этот найденный следователем клочок со штемпелем города Бузулука подтверждал, что Римкус говорит правду.
— Скажите, меня расстреляют? — первым делом задал вопрос преступник, закончив рассказ.
Сдерживая вполне понятное негодование, Федосеева промолчала. Затем спросила:
— Почему вы совершили преступление? Что вас толкнуло на это?
— Боялся, что Сергей меня выдаст, — угрюмо произнес Римкус. — К тому же в этот день выдавали зарплату. У Кочергина были деньги, а я свою получку пропил еще заранее, жил на долги…
Правда, спустя несколько дней Римкус начал выкручиваться, пытался смягчить мотивы преступления. Он сводил их к случайно возникшему между ним и Кочергиным скандалу. Дескать, получив зарплату, он, Римкус, пошел в магазин, купил маленькую бутылку водки, триста граммов колбасы, принес на завод, и вместе с Кочергиным они выпили. Кочергин опьянел, стал ругать Римкуса, угрожать, а затем ударил его. Римкус «психанул», схватил ломик и стукнул Кочергина. Убивать своего напарника он, по его словам, не хотел. Но получилось так, что удар пришелся по голове. Кочергин упал, один раз дернулся, вздохнул и больше признаков жизни не подавал…
Выслушав Римкуса, Федосеева решила произвести следственный эксперимент. Для этого она вышла из проходной завода и быстрым шагом направилась в магазин, в котором Римкус будто бы покупал водку и колбасу. Подошла к кассе, потом к одному прилавку, к другому, постояла около них ровно столько, сколько требуется для того, чтобы продавцы могли взять чеки, отпустить вино, нарезать, взвесить, завернуть в бумагу триста граммов колбасы, и тем же шагом вернулась обратно на завод.
Оказалось: чтобы сделать покупки, надо было затратить совсем не такое количество времени, какое якобы — по его словам — затратил Римкус. Да никто на заводе и не видел, чтобы он выходил в тот день из проходной до окончания работы. Вся его версия о случайном, непреднамеренном, убийстве Кочергина была ложью, попыткой спасти свою жизнь. Федосеева разоблачила его и в этой лжи.
Суд приговорил Римкуса к расстрелу.
А все материалы, связанные с расследованием дела, были переданы в криминалистический кабинет городской прокуратуры, где проходят обучение юристы. Передали их не для того, чтобы лишний раз подчеркнуть: вот, мол, какие бывают на свете преступления, — а исключительно с научно-педагогической целью. Чтобы показать на этом примере, как настойчиво, не отступая ни на шаг, должен пробиваться к истине советский следователь.
ЧЕРВЬ СТЯЖАТЕЛЬСТВА
«Прошу обратить внимание на то, что директор комбината «Трудпром» № 3 Ильин живет не по средствам. Считаю, что неплохо будет, если органы расследования поинтересуются, откуда этот человек берет деньги. Все ли у него обстоит в порядке на службе?»
«Прошу принять меры к директору комбината «Трудпром» № 3 Ильину. Он вымогает взятки со своих подчиненных, а если их ему не дают, придирается к людям и увольняет с работы: то якобы за прогул, то якобы за пьянство, которых на самом деле нет».
Таких писем, адресованных следственным органам, было несколько. Подписей они не имели. Обычно анонимки не расследуют: их без проверки отправляют в архив. Но на этот раз в милиции и прокуратуре ими заинтересовались. Чувствовалось, что каждое из них — «вопль души». Наверное, совсем невмоготу стало людям, если они решили обратиться за помощью хотя бы таким путем, не называя себя. Видно, боялись, что начальник — бессовестный вымогатель — станет им мстить.
Проверку поручили следователю районной прокуратуры Ольге Беленькой. Товарищи по работе выразили ей по этому поводу свое полушутливое сочувствие. Ведь речь шла о взятках, а юристы знают: нет ничего сложнее для следствия, чем дело о взятке. По нашим законам за взятку одинаково несут ответственность и тот, кто ее берет, и тот, кто дает. Иными словами: преступление это, как некий плод, состоит из двух половинок, которые вместе представляют собой единое целое, — плод, произрастающий на гнилой почве. Не свидетель сидит перед следователем, давая показания по делу, а такой же преступник — взяткодатель. Вот почему и тот, кто берет взятку, и тот, кто дает ее, предпочитают хранить молчание, тщательно укрываться от взора правосудия. Чтобы разоблачить как одного, так и другого, требуется немало усилий.
Беленькая привлекла себе на помощь сотрудников ОБХСС. Они установили, что директор комбината «Трудпром» № 3 действительно живет не по средствам.
Размах у Ильина был широкий. Прежние рамки семейной жизни стали для него тесными. «Мне мало иметь одну жену, — говорил он приятелям в минуты откровенности. — По своим духовным запросам я должен иметь две жены». И верно, через некоторое время Ильин завел вторую жену, взял ее на свое иждивение, хотя не оставил и первую. Так и жили — первая жена со своей матерью и вторая — на одну зарплату Павла Ильича, которая составляла 150 рублей в месяц.
На эту зарплату директор комбината ежегодно приобретал для себя и для новой жены путевки в санатории и дома отдыха. Захотелось второй супруге иметь собственную дачу — Ильин тут же исполнил ее желание: купил дом с садовым участком, правда, не на Карельском перешейке, а в менее шикарном месте — на Пороховых. Что уж там говорить о более скромных подарках! Их Павел Ильич делал не моргнув глазом. Захотела молодая супруга надеть на шею драгоценное ожерелье — пожалуйста: Павел Ильич купил ей бусы из чистейшего аквамарина, тут же выложив за них более двухсот рублей.
