Дядя Вася погиб в день освобождения Вильнюса от оккупантов. Увидев, что к его дому подбегают два гитлеровца с автоматами, он схватил имевшийся у него карабин и выскочил на крыльцо. Гитлеровцы повернули и кинулись бежать через огород. Дядя Вася — за ними. Тогда один из фашистов обернулся и выстрелил. Дядя Вася упал замертво. Старуха мать, с которой он жил бобылем, похоронила его на том самом месте, где он был убит.

…В один из майских дней 1944 года Гришка, как всегда, выкинул из окна несколько мешков. На этот раз в них были белые маскировочные халаты. Но случилось так, что один из мешков развязался. Когда Славка стал его поднимать, все содержимое из мешка вывалилось. Вдруг откуда ни возьмись появились ребятишки. Человек двадцать отчаянных, горластых сорванцов. Облепили Славку, как мухи.

— Ага! Мешки со склада? С бельем? (Маскхалаты они приняли за белье.) Воруешь? Делись!

— Делиться не буду. А вы лучше помалкивайте, ребята!

— Тогда давай деньги!

Чтобы избавиться от назойливых ребят, Славка раздал им все деньги, которые у него имелись. Что-то около ста марок. Ребятишки зажали деньги в грязные кулаки и, довольные, умчались. А Славка поднял мешки и понес в дом. Там его ждал Лагеня, в обязанность которого входило наблюдение из окон третьего этажа за улицей. Вдвоем они спрятали маскхалаты в одной из пустых квартир. Затем Славка рассказал Лагене о случившемся, о том, что налетели ребятишки, увидели мешки и, чтобы они помалкивали, не выдали, пришлось их задобрить деньгами.

— Может быть, Амеле об этом рассказать? — спросил Лагеня.

— Зачем? Ведь все обошлось.

Но не прошло и часа, как с улицы послышался крик:

— Славка!

Славка вышел на балкон. На улице стоял незнакомый мальчишка.

— Ну, что тебе?

— Спустись вниз, чего-то скажу!

Славка спустился.

— Говори!

— Ты всем ребятам деньги дал, чтобы молчали. Дай и мне.

— Ах ты наглец! Вот тебе — получай!

И Славка влепил маленькому вымогателю звонкую пощечину.

Мальчишка заревел. А Славка повернулся и пошел назад в дом.

Уже поднимаясь по лестнице, услышал на улице разговор. Замедлил шаг. Прислушался.

— Ты чего это, мальчик, плачешь? Кто тебя обидел? — спрашивал сочувственно женский голос.

— Славка Мартынов! Украл у немцев со склада нижнее белье, всем ребятам дал по пять марок, чтобы молчали, а когда я тоже попросил, обругал да еще ударил.

— Ладно, мальчик, успокойся, ступай домой.

Голос, был очень знакомый. Славка выглянул осторожно из лестничного окна, посмотрел. Так и есть — Верка Воронцова!

Теперь пропали!

Обеспокоенный, Славка поднялся на третий этаж к Лагене.

— Воронцова обо всем узнала. Выведала у парня, тот все и выложил. Донесет Верка жандармам!

И точно — вскоре узнали Славка с Лагеней, что Воронцова отлучилась куда-то со двора.

— За гестаповцами пошла, — сказал Славка. — Бежать надо.

Но куда бежать, спрашивается? Некуда! Пока решили оставаться на месте. А там видно будет. В крайнем случае, можно будет спрятаться на чердаке, а затем уйти по крышам в соседний дом.

До вечера, однако, все тихо было. Когда стемнело, к дому подъехала автомашина. Остановилась у ворот. Не иначе — гестаповцы. Но двор оставался пустым. Никто не появлялся. Это показалось странным. Машина постояла немного и отъехала. Славка с Леонидом пришли к выводу: утром надо уходить.

С трудом дождались рассвета. Как только поднялось солнце, вышли крадучись из дома и бегом — в Новую Вилейку: так назывался один из пригородов Вильнюса. В Новой Вилейке жил приятель Славки — некий Вильгельм Минкевич.

— Выручай, Вилька! Пожить у тебя немного требуется.

А на другой день в Новой Вилейке узнали о событиях в доме на улице Страшуна, о том, что были гестаповцы, произвели обыск, арестовали Емельяна Якименко и Славкину мать — Анну Кузьминичну Петрову.

Славка опечалился. Помрачнел.

— Продала все-таки Верка! Что-то теперь с матерью будет? С гестапо шутки плохи.

Вильгельм тоже неизвестно почему забеспокоился. Сказал — надо сходить в город и обратиться в гестапо, узнать, что с арестованными. Даже предложил свои услуги. Никто обычно по своей доброй воле в гестапо не ходил — опасался. А Вилька почему-то хотел пойти. Такое усердие показалось ребятам подозрительным. Лагеня решил: надо и отсюда уходить. Нельзя больше ни одной минуты оставаться в Новой Вилейке. Славка же медлил. Сказал, что можно, пожалуй, немного и подождать. Лагеня ответил: «Чего ждать? Чтобы и сюда жандармы нагрянули? Ты, как хочешь, а я сматываюсь». Он попрощался со Славкой и ушел. Ушел и Минкевич. Славка остался один. А через несколько часов к дому подкатили на машине гестаповцы. Славку арестовали. В тот момент, когда машина отъезжала от дома, Славка увидел Вильку. Он стоял, прячась за телеграфный столб. Славке стало нехорошо: еще один предатель!

На допросе его спросили: сколько ему лет? Славка решил соврать, скрыть истинные годы. Ответил, что одиннадцать: с маленького, дескать, меньше спроса. Славка надеялся, что гестаповец, который допрашивал его, увидит, какой он худенький, щупленький, и поверит, что ему одиннадцать. Но гестаповец не поверил. Он ударил Славку по лицу так, что тот свалился, и произнес:

— Врешь! Тебе не одиннадцать, а шестнадцать. Или даже семнадцать. Ты — молодой партизан!

И приказал увести Славку в подвал. По пути Славка спросил у конвоира, который час. И вдруг из-за двери одной из камер услышал:

— Славочка, сыночек, никак и тебя взяли?

Славка так и обомлел: мать!

Крикнул:

— Да, мама!.. Вилька продал!

— Молчать! — рявкнул конвоир.

Он втолкнул Славку в одиночку. Лязгнул засов. Славка сел на нары, прислушался. В коридоре слышался топот ног, скрип отворяемых дверей. Потом все стихло. А часа через два по коридору кого-то проволокли и бросили в соседнюю камеру. Послышался стук падающего тела.

Затем грубый голос произнес по-русски:

— Петрова, выходи!

Стало ясно: мать повели на допрос. Славка впервые за все это время заплакал. Неужели и мать будут бить? Изверги! Палачи! Позже он узнал, что мать на допросе действительно били. Плеткой. Били так, что вся спина у нее почернела. Допытывались, что она знает о партизанах.

От Славки тоже требовали, чтобы сказал, кому он и Якименко передавали украденное со склада обмундирование. Во время одного из допросов растянули на столе головой вниз и плеткой хлестали по спине, выкрикивая:

— Будешь говорить?

— Ничего не знаю, — твердил Славка.

Ему устроили очную ставку с Якименко. Когда Емельяна ввели в помещение, Славка ужаснулся. Вил у Амели был страшный. Все лицо в синяках, в кровоподтеках. Два солдата держали его под руки: сам он стоять уже не мог. И говорить был не в состоянии.

Славка подумал: неужели это Амелю тащили по коридору? Наверное, его. Видно, после допроса, сопровождавшегося побоями, пытками, Амеля потерял сознание — вот его и волокли в камеру.

Через два дня арестованных отправили из гестапо в тюрьму. Участь их была решена — всех ожидал расстрел. Но случилось чудо. Неожиданно пришло спасение. Вильнюс был освобожден от фашистского ига Советской Армией. Как только загрохотали пушки, тюремная охрана побросала свои посты и разбежалась. Заключенные стали выходить из камер. Вышел и Якименко. Он освободил Славку, сбив замок с двери ломом. Затем выпустили на свободу кладовщика Гришку, который тоже был арестован. Первыми, кого увидели заключенные, когда вышли за ворота тюрьмы, были солдаты в плащ-палатках со звездами на касках.

Через несколько дней Славка встретил на улице Леонида Лагеню, который избежал ареста. Обнялись, расцеловались неуклюже, по-мужски.

Разговор зашел о Воронцовой.

— Таких шкур фашистских уничтожать надо!

— А что! Давай так и сделаем. Айда на улицу Страшуна!

По пути к дому Лагеня подобрал на улице винтовку. В те дни в городе валялось много брошенного фашистами оружия.

Воронцову они нашли на дворе.