Серафима Игнатьевна молча кивнула головой — да, вид Вассермана внушал доверие. Через несколько минут машина отъехала, а муж Павлюченко вернулся домой: «Все в порядке, — сказал он, — холодильник будет завтра, часа в четыре».
Серафима Игнатьевна возвращалась от Павлюченко в приподнятом настроении: вот как все хорошо получилось — и в очереди ни одного дня не стояла, и холодильник приобрела!
Но в обещанный срок холодильник почему-то не привезли. Поздно вечером раздался телефонный звонок. «Серафима Игнатьевна? — услышала Карельских солидный бас. — С вами говорит Самуил Моисеевич. Мы лично с вами не знакомы, но я хочу сказать, чтобы вы не беспокоились. Деньги уплачены, холодильник доставят вам завтра в два часа, будьте в это время дома».
Нет, напрасно ждала Серафима Игнатьевна обещанный холодильник. Он не давался ей в руки, словно синяя птица. В два часа Вассерман сообщил по телефону, что холодильник будет доставлен позже, к вечеру. Вечером он позвонил снова и сказал, что доставку отложили на завтра. На третий день, на четвертый и пятый повторилось то же самое. Вассерман регулярно звонил, обещал, разыгрывал сцены возмущения: «Как? До сих пор не привезли? Что за люди! Мошенники! Безобразие! Ну, я им покажу!» А 4 мая позвонил и сконфуженным тоном произнес: «Понимаете, какое дело, холодильника «Саратов-2» сейчас нет, есть «Ока». А «Ока» дороже. В общем, нужно еще 70 рублей». — «Хорошо, — нетерпеливо и уже с некоторым раздражением ответила Серафима Игнатьевна. — Как вам их передать?» — «Я сейчас сам приеду за ними», — торопливо сказал Вассерман. «А как я вас узнаю?» — спросила Карельских. «Вы меня сразу узнаете. Я — самый толстый дядя в Ленинграде», — пошутил Самуил Моисеевич.
Вассерман, как и в первый раз, прикатил на такси. «Мне так неудобно, я причинил вам столько беспокойства, — произнес он, шумно дыша, взял 70 рублей, не пересчитывая, положил в карман и успокаивающе погладил Серафиму Игнатьевну по руке. — Не волнуйтесь, дорогая. Завтра холодильник будет стоять у вас в квартире. Я — порядочный человек и обманывать вас не собираюсь». Он сел в машину, улыбаясь помахал Серафиме Игнатьевне. Шофер включил газ — и машина умчалась.
Но Серафима Игнатьевна и на этот раз осталась без холодильника. Наконец у нее появились сомнения, и когда Самуил Моисеевич еще раз попытался получить от нее 70 рублей — под тем предлогом, что холодильник, дескать, не «Саратов-2» и не «Ока», а какой-то другой, — она оказалась более стойкой и денег не дала. Больше того, она категорически потребовала вернуть ей все остальные деньги, заявив, что от холодильника отказывается. Напрасно Вассерман божился и клялся, что уж теперь-то холодильник у нее будет обязательно. Подождав еще некоторое время и убедившись, что от Вассермана не получишь ни денег, ни холодильника, Серафима Игнатьевна обратилась в следственные органы.
Встреча со следователем была для Самуила Моисеевича не из приятных. Он непрерывно вытирал платком лицо и толстую шею, по которой градом катился пот, и с тоской поглядывал на дверь. Он предчувствовал, что из кабинета следователя ему придется выйти не одному, а в сопровождении милиционера. У него уже был в этом отношении большой опыт.
— Ваша профессия? — задал ему вопрос следователь.
— Мошенник, — откровенно признался Вассерман и вздохнул. — Что поделаешь, если есть еще доверчивые люди, настолько доверчивые, что сами приносят тебе деньги. На блюдечке с голубой каемочкой, как говорил мой любимый литературный герой Остап Бендер.
Простаков ему даже не надо было специально ловить. Они сами шли к Самуилу Моисеевичу чуть ли не косяком, привлекаемые его внешним видом, импозантностью, умением быть приятным собеседником: такой человек не может обмануть! Для маскировки Вассерман работал, правда, отыскивая небольшие, не очень приметные учреждения, вроде высших кулинарных курсов или учебной базы главного управления торговли, где он преподавал основы советского права. «Лекции, читаемые С. М. Вассерманом, строятся на высоком идейном уровне, с использованием текущего законодательства, судебной и арбитражной практики», — такую лестную аттестацию давали ему руководители учебной базы. На самом же деле «практика» у Вассермана была хоть и основательная, но несколько односторонняя: он проходил ее в тюрьмах и исправительно-трудовых колониях, куда попадал за мошенничество.
Первый раз это было в 1955 году, когда Самуил Моисеевич занимался мутоновыми шубами, — они были в то время мечтой многих модниц. Он охотно брался доставать их через своих мнимых знакомых в «Пассаже». Легковерные особы, желавшие стать «по знакомству» обладательницами модных, красивых шуб, бегали по всему городу в поисках денег, беря их в долг, получая под заклад вещей в ломбарде, и, достав, наконец, необходимую сумму, торопливо вручали Самуилу Моисеевичу, который принимал ее с галантностью старого ловеласа и добродушием «милого, толстого дядюшки». Понятно, что никаких мутоновых шуб обманутые женщины не получали, так же как и денег, отдавать которые в расчет Вассермана просто не входило.
У молодой работницы ресторана Европейской гостиницы Лидии Ельцовой Вассерман выманил 900 рублей вообще без всякого труда. Только он заикнулся, что ему нужны «до зарезу и срочно» деньги, как Ельцова тут же побежала их доставать. Чтобы набрать нужную сумму, она продала кое-какие личные вещи, в том числе нейлоновую шубку, часы мужа, а часть денег взяла у знакомых в долг. Жулик, никак не ожидавший такой прыти от человека, который его даже почти не знал, был искренне растроган, со слезами благодарности целовал Ельцовой руки. «Ну зачем вы, Самуил Моисеевич, право же, не надо», — смущенно говорила Ельцова, не подозревая, что через некоторое время ей самой придется проливать перед Вассерманом слезы, причем не фальшивые, а настоящие, в тщетных попытках вытребовать у него назад свои же деньги.
Но этот случаи не был для Вассермана типичные. Обычно он не просто брал деньги, а работал тонко, артистично, усыпляя бдительность своих жертв. Когда соседка по квартире купила холодильник, Самуил Моисеевич чуть ли не ежедневно стал приводить к себе домой различных лиц. Показывая им стоящий на кухне холодильник, он говорил, что продает его, и получал деньги. Не исключена возможность, что в один прекрасный день соседка действительно лишилась бы холодильника, который был бы продан Вассерманом и увезен. Помешало лишь то обстоятельство, что Вассерман, против его воли, был вскоре снова лишен на некоторый отрезок времени возможности заниматься аферами.
Когда по истечении этого срока слегка осунувшийся Самуил Моисеевич вновь появился в Ленинграде, первым, кого он встретил на улице, был его знакомый Ефим Наумович Вайперман. Последний с ходу спросил, не может ли он, Самуил Моисеевич, посодействовать в приобретении автомашины, желательно марки «Москвич». Самуил Моисеевич, который был просто не в силах удержаться от искушения, ответил, что, конечно, может. «Вам повезло, — хлопнул он Вайпермана по плечу, — так бывает только в сказках. Я как раз стою в очереди на автомашину, но вам, как хорошему знакомому и интеллигентному человеку, могу уступить». О том, что он отбывал наказание в исправительно-трудовой колонии и стоять в очереди на автомашину никак не мог, Самуил Моисеевич, понятно, умолчал, а Вайперман этим, увы, не поинтересовался. Ему важно было, что кто-то «уступает очередь» на машину. На другой же день он вручил Самуилу Моисеевичу 2000 рублей. Тот пересчитал деньги и сел писать расписку. Имея известные юридические знания, Вассерман понимал, что это его ни к чему не обязывает. Расписка нотариусом не заверялась и поэтому никакой силы не имела. Бумажка, простая бумажка!
Расписки, расписки, расписки… «Получил взаимообразно столько-то…», «Долг обязуюсь вернуть тогда-то…» Десятки таких ни к чему не обязывающих бумажек раздавал Самуил Моисеевич направо и налево. Его бумажник был набит письмами. Они начинались стереотипно: «Уважаемый Самуил Моисеевич!» и так же стереотипно кончались: «…прошу вернуть не позже такого-то срока». Это писали обманутые им люди, тщетно пытавшиеся вернуть сбои деньги.
