Надя, увидев, что следователь не отступает, продолжает поиски, в конце концов не выдержала, призналась: «Записку к Галине Федоровне дала мне моя сослуживица — Валя Л.».
«Популярность» у Николаевской была большой. Одна женщина посылала к ней другую. Татьяне М. показалось, что она забеременела. Этими своими опасениями она поделилась с сослуживицей своей сестры — Б., и та незамедлительно направила ее на «консультацию» к Николаевской. После этого Татьяна, в свою очередь, составила «протекцию» родственнице одного из своих знакомых. Валя Р. повстречалась на улице с подругой, с которой не виделась долгое время. Встреча закончилась тем, что подруга получила адрес Николаевской.
Почти всех «клиенток» Николаевской удалось выявить Федосеевой. И только тогда, когда у нее скопилось достаточное количество фактов, она вызвала Николаевскую.
Уже первые ее ответы на вопросы следователя показали, что у этой женщины чрезвычайно узкий кругозор. Ее взгляды, суждения выдавали в ней человека ограниченного, обывательницу до мозга костей. Главным в жизни Николаевской были деньги. Пользуясь безвыходным положением, в которое попадали некоторые женщины, по тем или иным причинам не желавшие обращаться в больницу, она обирала их без стыда и совести. Брала за аборт двадцать, тридцать, сорок и больше рублей. Женщины же, боясь получить отказ, беспрекословно отдавали ей деньги. Иные буквально на коленях слезно умоляли Николаевскую «помочь» им, соглашаясь на все ее требования.
А требования у Николаевской росли. Аппетиты увеличивались. В конце концов она стала брать по восемьдесят рублей. Чтобы набить себе цену, придать солидный вес в глазах «клиентуры», Николаевская выдавала себя за врача, работающего «на одной из кафедр Военно-медицинской академии». На самом же деле никакого отношения к медицине, за исключением того, что она была женой врача, Николаевская не имела. Правда, по ее словам, она окончила в 1932 году акушерский техникум в Новгороде, работала в родильных домах, но никаких документов, подтверждающих это, у нее не было.
Муж Николаевской большей частью пребывал вне дома, так как работал где-то на Крайнем Севере. Он не знал, что жена берет у него из письменного стола чистые бланки, выписывает рецепты и по ним получает в аптеке препараты, которыми пользовалась при производстве абортов. Ничего не знали и две дочери Николаевской — одна из них замужняя, имеющая ребенка, другая — еще школьница-десятиклассница. Николаевская скрывала от семьи не только преступные действия, но и «заработки».
Соседи тоже ничего не знали. Планировка квартиры, где жили Николаевские, была такой, что три комнаты, которые они занимали, были как бы изолированы от остальных. Правда, кое-кто из жильцов обращал внимание, что к Николаевской часто звонят по телефону какие-то женщины. Но мало ли почему они могли звонить, тем более, что Галина Федоровна была человеком общительным, с необычайной легкостью заводившим знакомства, особенно такие, из которых можно извлечь выгоду. В числе ее знакомых были продавщицы, портнихи, парикмахеры, и со всеми из них Николаевская была знакома не просто так, а «на всякий случай», чтобы что-то достать, получить.
Николаевская любила «красивые» вещи. Она приобретала люстры, диваны. Одевалась пестро, крикливо. «Клиенток» встречала в ярком китайском халате с большими цветами, а потом уходила в другую комнату и переодевалась в белый, медицинский. Это действовало на женщин убеждающе, заставляло думать, что она и в самом деле специалист в области гинекологии.
А затем она опускала плотные, темные шторы, которые завела, чтобы из окон расположенного напротив дома ничего не было видно, и строго приказывала: «Только не кричать!..»
Без малого десять лет продолжалась ее преступная деятельность.
— Назвать всех женщин, которым я делала аборты, не могу, так как почти не общалась с ними, — говорила Николаевская на следствии. — Фамилий своих они мне не называли. В общем, всех женщин не помню. Много их было…
Галя М., как мы знаем, после искусственного прерывания беременности, сделанного Николаевской, попала с заражением крови в больницу. Не миновала больничной палаты и Ираида Д., причем это случилось уже во Владимирской области, по пути в деревню, куда она поехала, чтобы провести там отпуск. Попала в больницу и Лира Р. Анастасия К. после аборта долгое время чувствовала себя плохо. Ольга М., которая побывала у Николаевской, больше уже не может иметь детей.
Однако Николаевская ни в чем не хотела признаваться сама. Лишь когда Федосеева сообщала изобличающие ее факты, она говорила со вздохом: «Да, в этом я сознаюсь». А потом опять шли запирательства, сопровождаемые слезами. Вот вам и «несложное» абортное дело!
Николаевскую пришлось арестовать еще во время следствия. Уж слишком очевидной была ее вина.
ЖИВЫЕ МЕРТВЕЦЫ
…Они одеты так же, как и мы, они ходят по улицам, ездят в трамваях и поездах, едят, пьют. И в то же время их жизнь совсем не похожа на нашу. Мы радуемся весеннему солнцу, цветам, смеху детей, а они прячутся от яркого света, жмутся по темным углам, вздрагивая от малейшего шороха, пугаясь обращенного на них взгляда, боясь даже собственной тени.
На такое существование они обрекли себя сами — своими поступками, не совместимыми с нашими понятиями о морали, стремлением жить за счет чужого труда. У них нет совести: она умерла. Нет у них и сердца. Да и сами они — мертвецы, живые мертвецы, путающееся под ногами нормальных людей и подчас еще мешающие им идти прямой дорогой труда и счастья.
С ФАЛЬШИВЫМ ДИПЛОМОМ
Семен Гендлин рос в семье баловнем. Ему все позволялось, даже учиться на «двойки». А между тем нельзя сказать, чтобы отец — Лев Исаакович или мать — Евгения Семеновна были плохим примером сыну. Отец во время Великой Отечественной войны воевал, а когда вернулся в родной город — Харьков, стал начальником цеха на одном из заводов. Мать работала санитарным врачом. Оба были по-настоящему культурными, интеллигентными людьми. Сами они в свое время упорно учились, чтобы получить высшее образование, принести пользу государству и народу, а вот дать правильное воспитание сыну, привить ему вкус к учебе, к труду не сумели. Дело в том, что, испытав в детстве и юности изрядные трудности, они хотели, чтобы у их ребенка зато было «золотое детство».
Еще в раннем возрасте Сеня Гендлин обнаружил склонность к разного рода проделкам. Однажды мама Сени поехала лечиться в Крым, в санаторий. Не прошло и нескольких дней, как, выйдя рано утром в парк, она увидела перед собой… ухмыляющуюся физиономию сына. Сперва она даже глазам не поверила: он ли? Нет, Евгения Семеновна не обозналась: это был Сеня — собственной персоной. Вместо того чтобы пойти в школу, одиннадцатилетний парень взял, без спросу немалую сумму денег, отправился на вокзал, сел в поезд и преспокойно покатил в Крым, полагая, что путешествовать куда более интересно, чем сидеть в школе за партой.
Другому бы за такое самовольство крепко попало, а Семену эта его проделка сошла с рук.
Безнаказанность всегда чревата нехорошими последствиями. Не мудрено, что спустя два года Семен Гендлин вновь пожелал путешествовать. Пока отец и мать были на работе, он взял четырнадцать рублей, прихватил на несколько дней продуктов и скрылся в неизвестном направлении.
Долгое время никаких сведений о беглеце не было. Родители, отчаявшись увидеть когда-нибудь своего любимого сына, не знали, что и подумать. Разные мысли приходили им в голову: убит, утонул, заблудился в лесу… Розыск, объявленный по всей стране, ни к чему не привел. И вдруг через девять месяцев пришло письмо. Сын писал родителям, что жив, здоров, живет в Ташкенте и учится в Горном техникуме.
Адреса он своего не сообщил — то ли по рассеянности, то ли по какой-либо другой причине. Тем не менее Лев Исаакович немедленно выехал в Ташкент. Нашел Горный техникум, но Семен Гендлин в списках его учащихся не значился. Не было никаких данных о нем и в справочном бюро. Значит, опять обманул, решил отец. Случайно в его кармане оказалась фотокарточка сына. Лев Исаакович показал ее в техникуме. Тотчас послышались голоса: «Да ведь это никакой не Семен Гендлин, это Владимир Шалягин. Он учится у нас на первом курсе, живет в детском доме».
