Рохлин выяснил, что Семенов — необыкновенно ревнивый и мнительный человек. Он и с первой женой разошелся, главным образом, из-за этого. Ревновал Семенов и Герасимову. На этой почве между ними часто происходили ссоры. Был даже момент, когда они всерьез поругались, разошлись, но потом опять помирились. Герасимова не могла долго помнить обиды: сердце у нее было мягкое и отходчивое.
В тот год осенью Герасимову вместе с группой рабочих депо послали в колхоз на уборку овощей. В этой группе находился и Евгений Богданов. В депо всячески подтрунивали над Семеновым: «Ну, все, прощайся со своей Верочкой, отобьют!» Семенова это бесило. Он ревновал Герасимову ко всем, а пуще всего к Богданову. То, что между мужчиной и женщиной могут быть просто хорошие, дружеские отношения, ему и в голову не приходило. Он считал: если женщина остановилась на улице поговорить со знакомым, значит, она уже замыслила измену. Во всем Семенов видел только плохое. Не принимал он во внимание и то, что Богданов был значительно моложе Герасимовой. «Знаем мы этих молодых!» — говорил он. Напрасно наиболее рассудительные люди успокаивали его, доказывали, что нельзя быть таким, — Семенов ничего и слушать не хотел. «Я тоже поеду в колхоз», — настаивал ревнивец, но его не пустили: он нужен был в депо.
Нашлись, однако, мелкие, пакостные людишки. Они стали писать Семенову из колхоза анонимки. В них говорилось, что Герасимова ведет якобы разгульный образ жизни, что она сожительствует с Богдановым. Кто писал эти письма, так и осталось, к сожалению, тайной. Однако Семенов поверил клевете. Он позвонил в колхоз, вызвал к телефону Герасимову и потребовал, чтобы она немедленно возвращалась домой.
Герасимовой не разрешили бросить работу в колхозе. Тогда Семенов дал ей телеграмму: так, мол, и так, серьезно заболел, сейчас же приезжай.
Телеграмма подействовала. Вера оставила работу и приехала встревоженная. Но Семенов и не думал болеть. Он был здоров и встретил Герасимову градом упреков. Кончилось тем, что в этот же вечер, напившись, Семенов избил Герасимову.
— А если что еще про тебя услышу, знай — убью! — пригрозил он.
Рохлин допросил очень многих людей. Никто из них не сказал про Герасимову чего-либо плохого. Наоборот, упрекали Семенова. За грубость. За упрямство. За подозрительность. За то, что терзает и мучает Веру ревностью, как терзал и мучил первую жену.
Следователь решил, что настала пора поговорить с самой Герасимовой. Ведь не на чьих-либо, а именно на ее показаниях строилось обвинение Богданова, на этом основании он и был осужден. Что скажет по этому поводу Вера Александровна?
— Я попрошу вас быть откровенной, — обратился Рохлин к Герасимовой, когда она пришла к нему в кабинет и села напротив. — Нам надо восстановить истину. Страшно даже подумать, что, быть может, по чьей-то вине человек несет тяжкое наказание, которого он совсем не заслужил.
И тут Герасимова заплакала. Слезы потекли по ее лицу. Она закрывала его руками, но слезы все текли и текли, по подбородку, по пальцам. Никогда еще Рохлин не видел, чтобы люди так неистово плакали. Он подал стакан с водой, Герасимова схватила его, но не в силах была сделать даже глотка: зубы ее стучали о край стакана.
— Не думайте обо мне плохо, — наконец заговорила Вера Александровна. — В первое время после тяжелого ранения я действительно ничего не помнила. Ни того, что со мной произошло, ни того даже, с кем я шла тогда, в то страшное утро… Со слов Семенова я считала, что стала жертвой нападения именно Богданова. Так об этом и говорила следователю. Но прошло время, и, постепенно приходя в себя, я стала припоминать: как же все было на самом деле?.. И тогда впервые передо мной возник вопрос: а при чем тут Богданов, откуда он мог появиться, с какой стати? И тут в моей памяти все прояснилось, я вспомнила…
Утром 15 ноября я вышла из дома вместе с мужем. Было 7 часов 50 минут. Муж попросил меня взять с собой хозяйственную сумку, чтобы забрать из депо мотор, который он собирался похитить. Я возражала, говорила, что никогда не сделаю этого, не стану участвовать в воровстве, но он настаивал. Мне надоело спорить, я взяла сумку и пошла. Чтобы сократить расстояние, муж повел меня прямым путем — к забору, в котором имелось отверстие. Этим ходом, я знала, пользуются многие. Первым пролез в дыру муж, за ним стала лезть и я. В этот момент он и ударил меня по голове чем-то тяжелым… Я потеряла сознание и больше уже ничего не помнила. Позже, воспользовавшись моим болезненным состоянием, Семенов стал внушать, что ударил меня якобы Богданов. Это он-де рассчитался со мной за неверность, за обман, за то, что я перестала гулять с ним и вернулась назад, к мужу…
— А когда память к вам возвратилась, когда вы вспомнили, как все это происходило, неужели вы никому не сказали, что Богданов тут ни при чем, что во всем виноват Семенов? — спросил Рохлин. — Не пытались восстановить истину?
— Почему не пыталась — пыталась. Я вызвала в больницу следователя и рассказала ему, что покушение на меня совершил Семенов. Но следователь не поверил. Он подумал, что кто-то подговорил меня. Он сказал, что Богданов уличен и я своими новыми показаниями ему не помогу, только сделаю хуже. Так что пускай все остается по-старому.
— Но доказательства, где доказательства, что вы говорите сейчас правду? — воскликнул Рохлин.
— После того как я узнала, что Семенов оговорил Богданова, я решила порвать с ним всякие отношения. Я это сделала еще в больнице. Попросила не пускать его больше в палату, не принимать от него передач. Своему сыну поручила отобрать от этого мерзкого, подлого человека ключи от квартиры, отдать ему все его вещи: пусть уходит от меня. Разве этого мало?
— Мало, — вздохнул Рохлин сокрушенно. — Может быть, вы, придя в сознание, рассказывали о том, как все произошло на самом деле, кому-нибудь в больнице: соседям по палате, сестрам, врачам?
— Рассказывала! — обрадованно воскликнула Герасимова. — Рассказывала! Можете проверить.
Рохлин допросил тех, кому довелось в те дни разговаривать с Герасимовой, слышать ее откровенные, правдивые признания. Они удостоверили, что Герасимова сильно переживала от того, что стала безвольным орудием в руках клеветника, задумавшего таким хитрым и коварным путем расправиться с Богдановым, к которому он ее ревновал.
Рохлин назначил судебно-медицинскую экспертизу, и та пришла к выводу, что Герасимова в результате полученной травмы головы «могла забыть обстоятельства нанесения ей ранения, а затем их вспомнить». В медицинской литературе такие состояния описаны. Получив тяжелые повреждения, Герасимова могла неправильно оценить и воспроизвести обстоятельства, связанные с ее ранением. Этим и воспользовался Семенов.
Рохлин уточнил, где находился Семенов в тот момент, когда Герасимову нашли в бессознательном состоянии у забора. Оказывается, он уже был на своем рабочем месте в цехе. Но когда ему сообщили, что с женой случилось несчастье, он отнесся к этому с поразительным безучастием и даже не пошел к ней, что было само по себе подозрительно и странно. Но никто не обратил на это внимания. Рохлин тщательно вымерил расстояние от места, на котором Герасимовой были нанесены удары, до рабочего места Семенова, подсчитал, сколько времени требуется, чтобы пройти это расстояние, и доказал, что Семенов вполне мог успеть расправиться с Герасимовой и появиться в цехе, прежде чем ее обнаружили. В тот день он вышел из дому в 7 часов 50 минут. Если б Семенов прямо из дому поехал на работу, он должен был бы прийти в цех значительно раньше, чем пришел. Где же он был все это время? А вот Богданов, наоборот, в цехе появился раньше обычного и поэтому быть возле забора никак не мог.
Произведя скрупулезную проверку, начальник следственного отдела со всей убедительностью доказал, что нанес травму Герасимовой не Богданов, а Семенов на почве необоснованной ревности.
Таким был финал одной житейской драмы. Все в ней переплелось: болезненная подозрительность мужа, у которого эгоистические чувства преобладали над любовью к женщине, его покушение на убийство, оговор, к которому он прибегнул, свалив всю вину на Богданова, аморальное поведение тех, кто писал анонимки, разжигая ревность Семенова. В железнодорожном депо, где работали Семенов и Герасимова, не нашлось, к сожалению, никого, кто бы вмешался, дал отпор анонимщикам, предотвратил печальный случай с Герасимовой, который мог бы привести к трагическому исходу. Вот что значит проявлять сухость, черствость, оставаться равнодушным наблюдателем того, что происходит рядом с тобой, с твоими товарищами по работе. Не оказалась на высоте и Герасимова. Оправившись, вспомнив ход событий, она, правда, пыталась вначале сообщить об истинном виновнике случившегося, но сделала это недостаточно настойчиво, а потом молчала до тех пор, пока не вмешался прокурор.
