Девушка дрожала. Было и в самом деле очень холодно и очень рано для каких-либо дел. Наверное, вожделенный чердак все еще в клубах табачного дыма, запахе пива и парах виски. А старый хлам покажется липким от въевшейся грязи, многолетней пыли, но она и не ожидала ничего иного. В любом случае сортировать старые вещи Джо Парле будет куда менее хлопотно без Гема Моралеса.

Джин привычно свернула на Райский бульвар у здания суда и увидела впереди желтые огоньки кафе «Нью-Йорк». Она скользнула внутрь и села у стойки рядом с сопящим рабочим фермы, все еще осоловелым после ночной пирушки. Она тихо пила кофе и жевала пирожное, поглядывая на себя в зеркало за стойкой - очень красивая девушка с густыми коротко остриженными черными волосами, кожей цвета старой слоновой кости, большим бледно-розовым ртом и изящным подбородком, огромными черными глазами, которые порой распахивались от возбуждения, а иногда становились узкими щелочками под густыми ресницами… «Я буду красивой очень долго,-подумала Джин,- если не дам себе выдохнуться. И дело не в том, что мне только семнадцать, можно сказать, расцвет девичества. Все дело в моей жизненной силе».

Она покончила с кофе и вышла обратно на Райский бульвар. Мейн-стрит уже пронизывали бело-голубые утренние лучи, все углы, все выступы ловили свет и светились сами, словно в огнях Святого Эльма.

Впереди, темный и облезлый, вырос фасад таверны «Старый Ацтек», первого ее жилища.

Джин обошла вокруг и последовала хорошо знакомым путем: сперва на крышу сарайчика-пристройки для продуктов, затем дернуть за жалюзи, с виду казавшиеся прочными,- и открывался проход внутрь. Спрыгнуть на лестницу, перевести дыхание и, держась за стену, по узеньким ступенькам взобраться на чердак.

Джин вслушалась. Ни звука. Не колеблясь, она толкнула запыленную дверь. Остановилась в проеме, и тут же нахлынули воспоминания, перехватывая дыхание и переполняя жалостью к черноглазой маленькой негоднице, которая когда-то спала здесь. Девушка заморгала, затем отодвинула эмоции в сторону. Огляделась. Сквозь грязное окно сочился свет. Груда грязных коробок - все что осталось от забулдыги Джо Парле.

Как и опасалась Джин, все было пыльное, сырое и липкое и пахло эманациями бара. В первой коробке она нашла счета, расписки, оплаченные чеки. Во второй лежал фотоальбом, который она отложила в сторону, а также множество оптических дисков. Третий хранил… Она настороженно подняла голову и прислушалась. Вкрадчивый скрип пола. Джин набрала в легкие воздуха и повернулась. В дверях, глядя на нее, стоял Гем Моралес. Он слегка улыбался, скаля зубы. Очень неприятная улыбка.

- Так и думал, что найду тебя здесь,- сказал он тихо.

- И я думала, что найду здесь тебя. Гем сделал шаг в комнату.

- Вы занялись немножечко воровством… Джин увидела, что лицо его застыло как прошлой

ночью. Она напряглась.

- Гем!

- Да?

- Ты боишься смерти?

Он не ответил, но стоял наготове, как кот перед прыжком.

- Один неверный шаг, и ты умрешь,- предупредила девушка.

Он беспечно шагнул вперед.

- Стой, где стоишь!

Он приблизился еще на шаг и потянулся к ней.

- Еще два шага, Гем…- Джин показала ему то, что держала в руках,- маленький брусочек, не более спичечного коробка. Из крошечной дырочки в передней грани вылетала игла, способная на шесть дюймов вонзиться в человеческую плоть, где тончайшая нить из митрокса взрывалась. Гем замер.

- Ты не осмелишься. Ты не осмелишься меня убить!

У него не хватало умственных способностей постичь, что Вселенная может существовать без него, Гема Моралеса. Дернув плечами, он шагнул вперед. Игла щелкнула в воздухе, всколыхнула материю рубашки. Джин услышала, как внутри бармена что-то глухо хлопнуло, затем тело рухнуло на пол, слегка содрогнувшийся от удара.

Девушка поморщилась и не спеша засунула брусочек обратно в рукав. Потом вернулась к коробкам. Возможно, ей не следовало подстрекать Гема болтовней о спрятанном богатстве, не честно искушать того, кто так глуп, так слаб.

Она вздохнула и открыла третью коробку. В ней, как и в четвертой, лежали календари. Джо Парле хранил календари, отмечая красным карандашом день за днем. Джин видела, как он покрывал каракулями пустые места. Памятные записки, что ли,- Джин тогда не умела читать. Она взяла календарь семнадцатилетней давности, перелистала. Январь, февраль, март - ее глаз поймал каракули, выцветшие черные чернила: «Сказать Молли в последний раз, чтобы забрала свое чертово отродье». Молли. Имя ее матери было неизвестно. А кто такая Молли? Любовница Джо? Возможно ли, что сам Джо Парле был ее отцом? Джин подумала и решила, что нет. Слишком много раз Джо поносил судьбу, которая заставила его заботиться о девочке. И еще она вспомнила, как однажды, Джо напился до белой горячки, до кошмаров. Она тогда уронила на пол кастрюлю, звон заставил нестройно зазвучать паутину его нервов. Джо закричал голосом, тонким, как корнет-а-пистон. Он проклинал ее присутствие, ее лицо, зубы, сам воздух, которым она дышала. Он бездумно и дико кричал, что скорее убьет эту девчонку, чем посмотрит на нее, что продержит ее только до тех пор, пока та не подрастет, а потом продаст. Это разрешало вопрос. Если она частица его тела, он бы хоть иногда возился с ней, показывал бы себя с лучшей стороны. Она бы могла стать для него началом новой жизни. Нет, Джо не был ее отцом.

Но кто такая Молли? Джин подняла альбом с фотографиями и замерла. Шаги на улице затихли. Она услышала, как загремела входная дверь, как позвали кого-то, но не поняла кого. Затем снова дребезжание, шаги удалились. Тишина. Джин села на коробку и открыла альбом.

На первых двух картинках было детство Джона Парле. Десяток снимков венерианского дома на сваях, очевидно на Бренди-Бич. Маленький мальчик в рваных розовых шортах, в котором она узнала Джо, стоял рядом с пышногрудой женщиной с суровым лицом. Через несколько страниц Джо стал молодым человеком. Он позировал у старого воздушного автобуса «Дюрафлайт». На заднем плане виднелись корявые коричнево-белые кисточные деревья, местом действия все еще была Венера. На следующей странице только одна картинка: миловидная девушка с пустоватым выражением лица. Зелеными чернилами было накарябано: «Слишком плохо, Джо».