Если же речь все-таки идет о чуде… Быть может, есть какие-то правила, которые она по незнанию, нарушит и упустит свой шанс. Это чудовище что-то говорило… Что-то… Она не запомнила ни слова из клокочущей рычащей речи монстра, а ведь возможно, он и предупреждал о молчании…!

Она застегнула рубашку и в растерянности вышла в коридор. Открытая дверь к детдомовцам пугала, но и манила. На всякий случай, не забывая прихрамывать, она подошла к ней и заглянула внутрь.

Там, несмотря на распахнутую дверь, было душно, воняло мочой и лекарствами. Теневая сторона здания не пускала в помещение солнце, от чего утро за окном выглядело пасмурным и стылым, совсем не похожим на утро в ее собственной палате.

На одной кровати две девочки уныло играли в куклы, на другой мальчик, подключенный к рыжему пакету с тромбоцитарной массой, листал журнал.

— Где? — спросила Ксюша, кивнув на третью кровать. Некоторое время малыши молча смотрели на нее, потом мальчишка нехотя ответил:

— Увели. Ей хуже стало.

— Когда?

— Ночью.

Перед глазами всплыл силуэт на фоне слабо освещенной двери, который она сперва приняла за барана. Почувствовав неожиданный укол вины, она спросила дрогнувшим голосом:

— Она… выходила из палаты?

Дети молчали, сверля её глазёнками. Ксюша почти физически ощущала исходящую от них ауру враждебности и… зависти?

Так и не дождавшись ответа, она еще немного потопталась на пороге, потом вернулась к себе.

— В столовку ходила? — спросила Лиза. Парик она уже сняла. Ее голая голова походила на белое куриное яйцо, нацепившее очки.

— Нет еще… После обхода перекушу…

— А я сейчас сбегаю. По четвергам у теть Зои на завтрак шикарные блинчики!

В смятении Ксюша дождалась врачей и сдержанно сообщила, что чувствует себя лучше.

— А что с той детдомовской девочкой? Буряткой? — спросила она, когда Анна Николаевна собралась вслед за коллегами на выход.

— Она — тувинка, а не бурятка, — ответила врач, помялась, потом добавила, — С ней все будет в порядке. Небольшое кровотечение. Думаю, к обеду уже вернется в палату.

— А… ее отец? Где он?

Анна Николаевна присмотрелась к пациентке.

— Почему ты интересуешься?

Ксюша пожала плечами.

— Странно просто. Она ведь не сирота, а лежит вместе с детдомовскими…

— Это временно, пока ее папа не сможет к ней присоединиться. Он ведь тоже в больнице.

— О, боже…, - Ксюша подалась вперед, — Тоже онкология?

Анна Николаевна замялась, потом отрицательно покачала головой и вышла, оставив Ксюшу в состоянии тягостной неопределенности. Ей был просто необходим совет умного, спокойного человека…

Мама! Надо все рассказать маме!

Глава 4

— … А утром я обнаружила, что шишки ушли! Ноги и спина не болят! Я даже хромать перестала!

Свой рассказ она начала осторожно и сдержанно, тщательно выверяя каждое слово, но под конец ее понесло, и она почти кричала, задыхаясь и активно жестикулируя.

Некоторое время мама молчала, ожидая продолжения. Потом принялась вытаскивать из рюкзака свертки.

— Это очень хорошо, — только и произнесла она.

— Что именно? — не поняла Ксюша.

— Что ты чувствуешь себя лучше, конечно! — улыбнулась та, — Запомни это ощущение и старайся как можно чаще его в себе культивировать. Помни про позитивное мышление. Оно горы свернет.

— Мам…, — Ксюша запнулась и осторожно произнесла, — Мне стало лучше не из-за позитивного мышления, а потому что…

Женщина замедлила движения и посмотрела Ксюше в глаза.

— Потому что тебе в ночи облизывало ногу чудовище, в которое превратилась соседская девочка?

— Да… Только оно не облизывало, а…

— Ты помнишь, что говорила Настя? Не мисти…

— И еще ни разу от позитивного мышления не рассасывались метас…

— … фицировать свою болезнь! — мама ее даже не слушала. Говорила, как всегда, цепко и уверенно, держа зрительный контакт. Удивительно. Эти мамины сила и уверенность всегда поддерживали Ксюшу, вселяли веру в себя, в семью, в будущее. Порой казалось, что она выздоровеет на одной только маминой воле. Но сейчас ей было бы куда теплее и спокойней, если бы та напугалась, распсиховалась, накричала на нее, может, даже заплакала…

— Не отвлекайся на нелепые фантазии, — продолжала та с внушительным спокойствием, — Ты прекрасно знаешь, что твоя болезнь — поломка. Все результаты — и положительные, и отрицательные — лишь борьба организма и его реакция на лечение. Сохранять концентрацию, держать эмоциональное равновесие, строго следовать предписаниям Анны Николаевны и Насти — вот залог успеха. А подростковым забавам ты будешь предаваться, когда выйдешь в ремиссию.

— Ты со мной давно так не говорила…

— Как?

— Как с ребёночком.

Мама изменилась в лице. Ноздри раздулись, глаза помертвели.

— А как прикажешь с тобой говорить? Ты еще летом ясно дала понять, что взрослого в тебе лишь месячные и необходимость носить лифчик.

— Мама!

— Ты, зная о своем диагнозе, почувствовала ухудшение в конце июля. Но не сказала об этом, предпочтя немедленному лечению гульки с подружками и запись идиотских видосиков для Тик-Тока, чем и занималась до ноября, пока уже не прижало, как следует, — процедила она деревянным, полным тихой ярости тоном, — По-твоему, это поведение зрелой личности или… неразумного ребёночка?

Ксюша отвела глаза. Вот оно. Она так долго ждала, когда мама ей выскажет все, что думает. Удивительно, что она столько продержалась и ни разу еще не попрекнула за глупость и инфантильность.

— Мам… Но ведь эту байку не я придумала, — пробормотала она, — Если не веришь, можешь спросить ребят…

— Зачем? Больничные страшилки — это мило, но совершенно неконструктивно, — мама уже снова взяла себя в руки и вернула спокойную уверенность, — Хорошо, что ты не стала делиться этими глупостями с врачами, потому что…

— Откуда ты знаешь? — Ксюша сначала задала вопрос, и только потом подумала. Ну, конечно, она ведь на круглосуточной связи с Анной Николаевной и в курсе каждого дочкиного чиха.

Женщина строго кивнула, явно читая ее мысли, потом лицо ее расслабилось, обмякло, и Ксюша увидела, как, на самом деле, за эти полтора года ее молодая, красивая и спортивная мама постарела.

— Тебя лечат квалифицированные врачи. Позволь им делать свою работу. Помни, что через четыре дня у тебя химия. Помни, что в эту самую минуту тебе подбирают таргетный препарат. Множество людей трудится над твоим выздоровлением. Ты хочешь своими фантазиями сбить их с толку? Окончательно упустить время и шансы?

— Но если я, действительно, выздоровела, какой смысл химичиться?

— Если у тебя, действительно, улучшение, они увидят это, ведь ежедневно мониторят твое состояние. Просто так никто тебя пичкать химией не будет.

— Ты мне не веришь.

Мама замялась, почесала переносицу.

— Я верю, что ты веришь, что тебе лучше. Но без тщательного обследования я не позволю ни тебе, ни себе, ни папе вскрывать шампанское. Я поговорю с Анной Николаевной. Не уверена, что она сможет пропихнуть тебя в ближайшее время на ПЭТ КТ, но…, - она с подозрением посмотрела на дочь, — Мы попробуем хотя бы решить вопрос с твоими кошмарами.

…

Павлина провожали в реанимацию всем отделением. Его мать с видом лунатика следовала за каталкой и затравленно озиралась, словно стараясь сохранить в памяти эти светло-зелёные стены, которые теперь — в преддверье зыбкого будущего — казались оазисом благополучия и стабильности.

Другие мамочки прижимали к себе своих малышей и моргали полными слез глазами. Митхун с Петюном, увешанные пакетами и сумками, следовали по бокам каталки, подобно почетному караулу. Лизка стояла позади Ксюши, положив острый подбородок ей на плечо. Правда, давление на плечо пропало в ту же секунду, когда в коридоре появилась Чусюккей. Лиза по-прежнему сторонилась тувинской девчонки.

Та выглядела хуже некуда. Губы запеклись, щеки провалились, противное коричневое платье болталось, как на вешалке, неизменные хвостики совсем истончились. Казалось, волосы на её голове можно запросто пересчитать по пальцам. Удивительно, что при таком истощении она еще была способна самостоятельно ходить.