— Ты понимаешь, что это недопустимо? Если поступит жалоба от родителей…

— Понимаю! Я не хотела! Мне просто померещилось…

Женщины вышли из палаты, сухо улыбнулись Ксюше и пошли по коридору. Девочка уловила обрывки их фраз:

— Может, стоит Анне Николаевне…

— … нажалуется…

— … ведь детдомовская…

— … по-русски не говорит…

— А если…

— … ерунда

Глава 3

Пашка угасал. Митхун с Петюном не отходили от его кровати, изо всех сил стараясь взбодрить. Смотрели вместе стримы игр, натужно хохотали, таскали ему из столовки сладкие рогалики, которые врач Павлу есть запретила, и скармливали по кусочку, как коту.

Потом к нему подселили мать, переведя мальчиков в освободившуюся плату, и им оставалось только приходить в гости.

— Позовите ее! — хрипел Паша, стараясь унять клокочущую в легких жидкость, — Мне надо извиниться…

— Кого это? — с подозрением спрашивала мать.

— Мы звали, — виновато отвечали друзья, — Она не идёт…

— Силой тащите!

Мальчишки боязливо переглядывались. Тащить девочку силой никто не хотел. Включая Лизку, которая после недавней потасовки, вообще старалась не выходить из палаты и целыми днями занималась тем, что расчесывала свой парик или смотрела сериалы.

Ксюша же старалась вернуться «в колею» и, несмотря на ухудшающееся самочувствие, упорно ходила в игровую, помогала тете Зое в столовой и всячески пыталась ободрить отца, который теперь, когда самое страшное уже было сказано мамой, приходил каждый день и приносил дорогие подарки.

Эти встречи были самым тяжелым в её и так непростой жизни. С мамой было иначе. Для мамы она по-прежнему была полноценным, живым человеком. Для отца же она уже лежала в гробу под двумя метрами земли. Это ей на могилу он приносил айпенсилы, кукол, тонны конфет и мягкие игрушки. И единственное, чем она для него отличалась от других мертвецов — это противоестественной способностью двигаться и говорить.

Пока что…

— Ну, успокойся, — стыдливо упрашивала она его, — Посмотри… видишь, того малыша?

Отец, играя желваками, кивнул.

— Еще совсем недавно говорили, что у него нет шансов. Я сама слышала, что…

Ксюша вдруг запнулась и умолкла, всматриваясь в пацанёнка лет четырёх, которого возбужденные родители кутали в сто одёжек на выход.

Ведь именно в его палате после потасовки Чусюккей спряталась от Лизы. И именно его мама взяла потом девочку под свою опеку, в то время как остальные мамаши продолжали инстинктивно детдомовских сторониться. Она попыталась вспомнить, какой был у мальчика диагноз, но не смогла. А может, и не интересовалась никогда. Помнила только из пересудов, что его собирались переводить на паллиатив, как вдруг… Что-то во всем этом было, но Ксюша никак не могла собрать в единый узор и чудесное исцеление, и байки о распространяющей рак девчонке.

— Ты тоже выздоровеешь! — с фальшивой горячностью воскликнул отец. Ксюша отвлекалась от своих мыслей и взглянула на него. Сердце сжалось. Было в нем и сочувствие папе, но куда больше тоскливой злости. Как ей бороться и не терять веру, если даже он в нее не верит?

А через пару дней кошмар с сонным параличом повторился.

…

У Павлина днем случился отек легких, и его едва откачали. В реанимацию не забрали, но одного взгляда на него хватало, чтобы понять: реанимация — дело одного-двух дней.

Они пришли перед сном повидать его и, насколько возможно, поддержать перепуганную мать, которая, судя по плавающему взгляду и невнятной речи, находилась под мощным успокоительным.

Ксюша едва узнала мальчика, настолько его раздуло.

— Вот, ребятишки, — пытаясь улыбнуться, промямлила его мама, — Уснул, наконец…

По проглядывающим из-под неплотно прикрытых век белка́м было ясно, что Пашка не спит, а погружен в наркотическую отключку, но ребята закивали, что-то затараторили наперебой ободряющее, дескать, сейчас выспится, отдохнет и…

— А мы уже подарки на Новый год…, - невпопад пробормотала женщина и, затрясшись в рыданиях, отошла к окну.

Дети примолкли, смущенно переглядываясь, а Ксюша, повинуясь мгновенному импульсу, шагнула вперед и приподняла простыню над ступнями мальчика.

— Что ты делаешь? — шепотом одёрнула ее Лиза.

— Ничего…, - Ксюша отпустила простыню и почувствовала неясное разочарование. Ступни, как ступни. Ни гангренозной черноты, ни вен, ни соплей.

Они посидели еще немного, тихонько переговариваясь. Девочки принесли с маленькой кухни чай и печенье для мамы, потом удалились.

В своей кровати Ксения еще долго ворочалась, пытаясь прогнать тягостные мысли. Слишком много безнадёги. В прошлый раз все было не так. Их положили целой ватагой, и целой ватагой же и выписали. Было больно, тяжело, тошнотно, но и весело, дружно! Никто в отделении не ушел, а в этот раз…

Она изо всех сил старалась следовать советам Насти и концентрироваться только на положительных моментах — выписка того малыша, новые друзья, еще не распакованный айпад, назначенный на следующей неделе первый курс химии… Но сосредоточиться мешала боль в спине и ногах, крутило колено.

Болело всё!

Кетапрофен ей сначала заменили дексалгином, но разницы Ксюша не почувствовала. Тогда ей на ночь назначили минимальную дозу трамадола, и первое время он помогал идеально. Буквально спустя час боль полностью исчезала, и девочка отключалась до самого утра. Но уже пару дней действие его ослабело, и это пугало ее. Неужели ее состояние так стремительно ухудшается?! Что дальше? Оксикодон? Морфин? Таргин? Фентанил?…

Ей страшно было переходить на тяжелые опиаты, и поэтому она решила терпеть боль, пока та не станет совсем невыносимой. И только тогда попросить увеличить дозу.

В ожидании, когда обезболивающее хоть немного подействует, она крутилась и не всегда успевала сдержать стон, каждый раз слыша с соседней койки недовольное: «Уймись уже, а? Я спать хочу…».

На глазах невольно выступали злые слёзы. Паинькой Лизка пробыла разве что несколько дней. Когда ухудшения, которого она так боялась, не наступило, девочка расслабилась. Действительно, как знать, Ксюшин ли подарок «задобрил» ведьму или… все на самом деле лишь больничные байки? Сами придумали — сами испугались. Поэтому она каждую ночь неустанно брюзжала и сетовала на Ксюшину несдержанность.

Ксюша обижалась не на отсутствие благодарности. Она обижалась на то, что подружка была совершенно глуха к ее боли. Да, Лизке повезло. Вовремя обнаруженная опухоль, быстро назначенная операция и несколько химий вдогонку, чтобы наверняка зачистить организм. Толком и прочувствовать свою болезнь не успела и даже не представляет, чего ей посчастливилось избежать!

Впрочем, от болей здесь никто не застрахован. И, кто знает, быть может, ухудшение вскоре случится у самой Лизы. И как она сама будет тогда переносить боль?

Отгоняя злые мысли и изо всех сил стараясь вести себя тихо, она перевернулась на бок и ощупала полыхающую поясницу. Сердце пропустило пару ударов, когда под горячей кожей она обнаружила новое уплотнение. Да еще и температура явно поднялась… Если она подцепила вирус, то не видать ей химии, как своих ушей… А в ее случае каждый день промедления дает фору проклятой саркоме.

Она откинулась обратно на спину, невольно всхлипнула и тут же сжалась, ожидая раздраженного шипения с соседней койки.

Но Лиза уже беззаботно посапывала.

«Один баран… Два барана…», — начала Ксюша мысленную мантру, тоже пытаясь уснуть, — «Пять баранов… восемь…»

Дыхание сбилось, когда послышался щелчок дверного замка. Девочка с трудом приподняла голову с подушки и взглянула на дверь. В проеме явственно выделялся темный силуэт кого-то, кого она сначала приняла за… барана.

«Хорошо, что я не считала слонов!», — промелькнула у нее почти веселая мысль, но веселье тут же пропало: «Нет… я не сплю, я бы просто не успела…»

«Баран» сделал шаг и тут же перед плывущим взглядом девочки трансформировался в Чусюккей. Рога — лишь куцые хвостики на круглой голове, тело — стрёмное трикотажное платье, копытца — тоненькие ножки в теплых тапках…