Все вокруг замерло, стихли приглушенные голоса медиков в коридоре. Лизка распростерлась на постели в неестественной позе и натянулась. Ксюша попробовала пошевелить пальцами. Двигались они плохо и потеряли большую часть чувствительности, но, слава богу, никакого паралича! Значит, ее догадки о «чудодейственных свойствах» обезболивающего оказались верными! Анальгетики почти не играли роли, но опиаты…

Азалар опустился на колени, подставив свету уличных фонарей свой чудовищный хребет и, странно подтягивая себя на руках, подполз к кровати. Ксюша перевела взгляд на его ноги и поняла, что ног, как таковых, у него вовсе не было. Начиная с поясницы, тело теряло последние сходства с человеческим, переходя в скрученный, узловатый столб с единственным «коленом» посередине. Основание этого столба терялось в кучке кожи, мяса и тряпья, в которое превратилось теперь тело тувинской девочки. И оно составляло единое целое с монстром, вызвав у перепуганной Ксюши ассоциации с джином и лампой Алладина. Кучка волочилась вслед за чудовищем, и, невероятно, все еще цеплялась за дурацкий айпад…

Простыня поднялась парусом, послышалась возня и правильные — сосущие — звуки. Ксюша выдохнула. На этот раз все, как надо…

Оглядевшись, она заметила прислоненный к одной из коек костыль. Самое то!

Стараясь двигаться бесшумно, она дотянулась до него и подтянула к себе. Теперь только дождаться подходящего момента…

….

Азалар «сосал» долго. Так долго, что Ксюше казалось, что время остановилось, и эта ночь никогда не закончится. Так и будет она стоять на непослушных, дрожащих ногах, прижимать вялыми руками к груди чей-то костыль и слушать омерзительное чмоканье скорчившегося перед ней чудовища. Перед глазами плыло, сознание то и дело норовило отключиться, но она не смела шевельнуться, чтобы не привлечь к себе внимание монстра, пока он не закончит дело.

В какой-то момент она вздрогнула от новых звуков. Где-то там — в городе здоровых людей — загремели фейерверки, захлопали петарды, послышались крики и смех.

Новый Год наступил…

Или эти же звуки отвлекли Азалара, или он закончил свою «работу», но чмоканье сначала замедлилось, а потом прекратилось. Гребнистая спина заворочалась, начала расправляться, и Ксюша, собрав все оставшиеся силы, сделала шаг вперед и, как следует, замахнувшись тяжелым костылем, обрушила его на спину чудовища. Раздался хруст, и ей сначала показалось, что она сломала монстру хребет, но тут же поняла, что сломался только сам костыль.

Чудовище, вытянув шею, обернулось через плечо и, на мгновенье, застыло, уставившись черными провалами глазниц на Ксюшу. Перепуганной девочке показалось, что в этих глазницах мелькнуло изумление, а потом она нашарила за спиной дверную ручку и вывалилась в коридор.

Ей удалось сделать всего два или три шага, а потом ноги заплелись, и она упала. Перевернувшись на спину, она посмотрела на дверь. Несколько мучительных секунд ничего не происходило, а потом через порог перекинулись одна за другой многосуставчатые, огромные ладони, следом показалось венчающееся пухлым розовым бутоном рыло.

Инстинкт выживания молил тело подняться или хотя бы ползти, или звать на помощь, но она понимала, что это пустое. К добру ли, к худу ли, но пока все получалось так, как она и запланировала. Взгляд на мгновенье метнулся к сестринскому посту, и она ничуть не удивилась, увидев, что там, навалившись грудью на стол дружно спят и дежурный и медсестра.

Чудовище, подтягивая себя на руках, уже целиком выбралось в коридор. Бедняжка Чусюккей, которая теперь, по сути, была всего лишь его стопой, волочилась следом. Азалар что-то гневно заворчал, из пухлой присоски на скошенный подбородок выплеснулось немного студенистой с кровавыми нитями жижи.

«Он срыгнул Лизкину опухоль!», — пронеслось в мозгу перепуганной и, одновременно, зачарованной Ксюши. Тело, против воли, все еще норовило подобраться, отползти, спастись, но она, подавляя эти порывы, вытянула левую ногу навстречу пухлой, отвратительно чувственной пасти и зажмурилась.

Все, что ей оставалось — только надеяться, что скотч не отклеился.

Она вскрикнула, почувствовав, как на лицо легла горячая, воняющая террариумом, ладонь, придавливая голову к прохладной плитке пола, а с ноги слетел шлёпанец. По пятке дыхнуло горячей влагой, а потом она целиком погрузилась в жадный, пульсирующий вакуум.

Теперь или всё, или…

Демон замер, издал кашляющий звук и вдруг выплюнул Ксюшину ногу. Всхлипывая, она отползла к стене и расширившимися от ужаса глазами наблюдала, как тот, потеряв к девочке всякий интерес, ковыряется в пасти обеими лапами и, одновременно, то ли кашляет, то ли пытается срыгнуть. Казалось, он безуспешно пытается вытащить застрявшую между дальними зубами косточку.

Азалар заметался по коридору, заклокотал, в последней попытке спастись и, не переставая хрипеть, вдруг сбросил Чусюккей, как паук-волк порой в моменты опасности сбрасывает таскаемое на брюшке яйцо. И, подобно червяку с руками, пополз прочь, скрывшись за поворотом на лестнице.

Ксюша больше всего на свете не хотела идти за ним, смотреть, что с ним стало, проверять, не удрал ли… Но кто, если не она?

Уставшая, перепуганная и пьяная от наркотиков, она взглянула на кучку перекрученного тряпья, в которое превратилась Чусюккей и уверилась, что та мертва. Но девочка вдруг тоненько застонала, пошевелилась, захрустели, вставая на свои места, косточки, с приглушенным шелестом начали срастаться изорванные ткани.

Ксюша потрясла плывущей головой и, встав на четвереньки, двинулась следом за монстром.

На лестнице его не оказалось, и она испугалась, что придется ползать по всей больнице, но вдруг заметила, как на одной из ступеней что-то тускло блеснуло. Выпавшая у кого-то из кармана монетка или…

Она подползла и пригляделась. Присыпанный горсточкой серого пепла поблескивал тот самый камгалакчар — медальончик с бубна шамана, который Митхун накануне выкрал из палаты Чусюккей, пока та ходила обедать. Он был изрядно погнут и оплавлен, а выгравированный орнамент коня почернел. Значит ли это, что она, Ксюша, победила монстра? Или он, избавившись от «облатки» просто удрал? Шаман ничего не говорил на этот счет.

Заслышав какие-то звуки сверху, она испуганно съежилась и оглянулась. На площадке стояла, покачиваясь на тоненьких ножках, Чусюккей.

— Где я? — жалобно спросила она.

Ксюша расслабилась, а то ей на секунду померещилось, что азалар обвел ее вокруг пальца и снова вернулся в тело девочки. Говорить было тяжело и лениво. Она потеснилась на ступеньке, приглашая девочку сесть рядом. Та послушалась и прижалась к Ксюше, вздрагивая худеньким тельцем в изодранном, коричневом платье. Именно состояние платья почему-то убедило Ксюшу, что все получилось.

— Ты в больнице, солнышко, — пробормотала она, укачивая маленькую степную княжну, — Но теперь пошла на поправку.

— А мама где? Братья…? Где папа?!

Ухватившись за последнее слово, Ксюша покрепче прижала к себе девочку.

— Папа тебя очень любит и ждет. И совсем скоро ты его увидишь.

Сверху из коридора послышались шаги и голоса.

— Ничего себе, нас вырубило! Елена Сергеевна, гляньте-ка, и эти спят! Вот так справили Новый год!

— Вызовов, Люся, надеюсь, не было?

— Нет. Кажется, этой ночью все спят, как сурки…

Девочки, опасаясь, что проснувшиеся медики обнаружат их, поднялись и, поддерживая друг друга, стали потихоньку спускаться на свой этаж. Теперь и им можно поспать…

Эпилог

— Офигеть…, - только и смогла произнести Лиза, когда Ксюша закончила свой рассказ.

Ребята перед выпиской пришли ее навестить, и она по очереди оглядела каждого. Порозовевший, округлившийся Митхун, с нескрываемым нетерпением дожидающийся, когда за ним приедет мама. Ксюша с просветленным лицом, смело глядящая ей в глаза. И Чусюккей.

На ней Лиза надолго задержала взгляд. Девочка изменилась до неузнаваемости. И не столько внешне, сколько внутренне. Все те же тоненькие ручки-ножки, те же куцые хвостики, но лицо, прежде выражающее только уродливую, угрюмую пустоту, теперь лучилось живым умом и простой, понятной человечностью.