Тогда-то мы и увидели девочку, бесцельно слоняющуюся между юртами. Худая, как щепка, в каком-то рубище, босоногая, грязная и явно нездоровая. Как говорится, еле-еле душа в теле. Мы пытались ее расспросить, но она то ли не говорила по-русски, то ли сказывались шок и истощение. Валера вызвал по рации МЧС.

Мы укутали ребенка, дали ей воды и, в ожидании помощи, продолжили исследовать поселок в поисках других выживших.

Шамана мы заметили совершенно случайно — на небольшом скальном выступе — и по его стылой неподвижности сначала заключили, что он тоже мертв. Умер за камланием.

Казалось, он не ел и не пил многие недели, потому что высох, как египетская мумия. Стоял на коленях у погасшего костра. Глаза его были зарыты. Рядом валялся изорванный бубен. Когда мы его подняли, ноги его захрустели, как сухие ветки. Он тут же очнулся, слабо закричал и заскрежетал зубами с такой силой, что на губах появилась зубная крошка.

Кое-как мы перетащили его в ближайшую юрту, развели огонь. Туда же отвели и девочку. При виде ребенка он пришел в необычайное волнение, утверждал, что это его дочь, Чусюккей, и что… ей ни в коем случае нельзя покидать аал. Девочка же не выказала ни малейших эмоций при встрече с «родителем», закопалась, как зверек в шкуры и зыркала на нас своими черными глазёнками.

Валера остался с ними, а я обошел оставшиеся юрты, но больше живых не нашел. Зато нашел юрту шамана и документы его семьи. Паспорта старших, свидетельства о рождении младших и понял, что девочка, действительно, его дочь. Среди прочего я нашел и фотографии. На одной из них была в сборе вся семья.

Сам, жена и около десятка разновозрастных детей. Все — пацаны, и только одна, самая маленькая — дочка. Та самая. Удивительно, насколько девочка на фото отличалась от найденного нами «оригинала». Страшно представить, чему пришлось быть свидетелем этому несчастному ребенку прежде, чем она дождалась помощи. Да и после, если верить твоему невеселому письму, ее испытания не закончились…

Когда прибыли спасатели, мы рассказали им все, что узнали в ходе нашего небольшого расследования, и помогли погрузить шамана и девочку в вертолет. Тогда же нам сообщили, что у него свежие переломы колен и лодыжек. Свежие! Ты представляешь, Василий?! Пытаясь ему помочь, мы только навредили. Нельзя было его трогать, но кто бы знал! Это сколько же он вот так просидел без движения у потухшего костра, что его кости превратились в труху?!

На этом, в общем-то, все. Нам не хватило места в вертолете, но мы не слишком и расстроились и пошагали своим ходом до Мугур-Аксы. Это большое село неподалеку от горы.

Мы несколько раз справлялись в МЧС о судьбе мужчины и ребенка, но все, что нам удалось выяснить — это что девочка некоторое время провела в Кызыльской детской больнице, но там произошла какая-то эпидемия, и заведение закрыли на карантин, распределив детей по смежным областям.

Отец же ее, к сожалению, после длительного восстановления был помещен в Республиканскую психиатрическую больницу, где, наверное, находится и по сей день.

От тебя я с прискорбием узнал, что девочка в онкологии. Если вдруг доведется повидать её, напомни о нас — двух бородатых дядьках из Тувинской степи — и скажи, что мы молимся о ее выздоровлении, как умеем.

Так же желаю скорейшего выздоровления и твоей дочке.

С приветом,

Коновалов Алексей.

…

К письму была приложена черно-белая копия фотографии семейства Сарыглар. Видимо, Алексей щелкнул ее на свой смартфон, когда нашел. Сидящий в позе лотоса немолодой мужчина, одетый в ритуальное облачение, которое Ксюше напомнило что-то индейское. Пестрый головной убор из птичьих перьев, расшитый халат. В одной руке большущее перо, в другой — бубен, увешанный по кругу металлическими пластинами, лентами и колокольчиками. За его спиной собралась семья — семеро мальчиков от младшего школьного до старшего юношеского возраста, неприметная жена с покрытой головой и…

Ксюша с трудом признала в задорной толстощекой девчушке верхом на стриженом баране свою знакомую. Из-под конусообразной шапочки на грудь спускались две толстые, черные косы — так непохожие на куцые серые хвостики; глаза, которые она запомнила, как угрюмые и безучастные, светились веселым озорством; рот растянулся в открытой, белозубой улыбке — ничего общего с мясистой «воронкой». Крепкие икры, выглядывающие из-под кожаного кафтанчика и обнимающие бока барана, никак не вязались с теми спичками, что торчали теперь из-под подола неизменного коричневого платья.

— Как? — Ксюша откашлялась, — Что… могло там у них произойти?

— Понятия не имею, — отец собрал распечатки в стопку и постучал ей о стол, выравнивая края, — Но, думаю, ответы есть у этого Сарыглара. Отца.

— А ему… может, можно позвонить?

Отец усмехнулся.

— Сомневаюсь, Ксюха, но… в честь твоего очередного выздоровления я взял небольшой отпуск и…

Ксюша вскочила, перегнулась через стол, чудом не расплескав чай и, обняв папу за шею, звонко чмокнула его в щеку.

…

Республиканская психиатрическая больница с явной неохотой прихорашивалась к Новому Году, и ей это страшно не шло. Над высокими сугробами чуть возвышалось приземистое, выкрашенное в неуместный небесно-голубой цвет здание с решетками на окнах. Между прутьями решеток выглядывали приклеенные к стеклам бумажные снежинки, снеговики и зайчики, вызывая ассоциации с детским садом строгого режима.

Василия и Ксюшу приняла заведующая с непроизносимым именем, которое они тут же забыли, и была страшно удивлена, ведь с момента прибытия Кары Сарыглара, они были первыми гражданскими, кто пришел его навестить.

— Родственники? — спросила она, с сомнением оглядывая их.

— А сами как думаете? — ответил Василий вопросом на вопрос. Вышло несколько грубовато, и он тут же поспешил объясниться, — Моя дочка Ксения лежала в больнице с Чусыкай Са…

— Чусюккей! — поправила его Ксюша.

— Да… Так вот, она лежала в больнице с его дочкой и пообещала, если выпишется первой, то обязательно поедет и передаст привет отцу. Надеюсь, его можно повидать?

Василий достал из-за пазухи коробку шоколадных конфет и положил на стол.

— В общем-то, это не запрещено…, - женщина профессиональным жестом смахнула коробку в ящик и поправила мишуру на маленькой, искусственной елке, стоящей рядом с монитором, — Я вообще не уверена, что ему тут место, но…

— Почему же его сюда поместили?

— Ой, — заведующая отмахнулась, — он еще в ЦРБ лежал, когда к нему нагрянули из полиции — выяснять, что все-таки случилось в поселке, и он им таких небылиц выдал, что его быстренько подлатали и отправили к нам. От греха. Только они не приняли во внимание, что он все-таки шаман, и у него может быть своя — шаманская — интерпретация вполне реальных событий. Я за ним наблюдаю уже несколько месяцев, и все больше склоняюсь к тому, что ему бы в специнтернат или на поруки родне. Но бюджетные места в интернате заняты, а родня… Сколько, вы говорите, его дочке лет?

— Восемь, — ответила Ксюша, почувствовав отцовскую заминку, — Или семь.

Женщина поскучнела, явно прикидывая, что в ближайшем будущем вряд ли удастся сбыть пациента, потом со вздохом поднялась и позвала посетителей за собой.

В коридорах было прохладно и почти темно. Большинство палат не было заперто, и больные свободно перемещались по больнице. Несколько человек сидели в общей комнате у телевизора. За ними присматривала немолодая медсестра.

— Кара-оол, к вам гости, — негромко произнесла заведующая неприметному, худому человечку, скорчившемуся в инвалидной коляске. Тот оторвал взгляд от теленовостей и с удивлением взглянул на мужчину и девочку.

— Давайте ваши куртки. Потом у меня заберете, а то гардероб уже закрыт, — заведующая, нагруженная верхней одеждой, деликатно удалилась.

— Меня зовут Василий Богданов, — представился отец, — а это моя дочка Ксения.