Голос Льва дрогнул, и он помотал головой. Старуха, довольная ответом, вернулась на мягкие подушки.

– Мне того достаточно. И всё же ты умудрился попасть в немилость двум важным особам в башне. Ключнику за неумелость, мастеру ткачей за наглость.

– Наглость? – промямлил Лев.

– Говорят, с нахалами, которые удумали забрать его посох, Распутин расправлялся весьма изощрённо.

– Я-я не нарочно.

– Ха! Куда тебе тягаться неучёному и пугливому! Вот ведь старух боишься, аж трясёт. Я бы могла вышвырнуть тебя за ворота и наказать Киноварного за скверный подбор слуг. О подобном меня просят пара самовлюблённых мужланов. Тем не менее ты успел обзавестись симпатией с главой Бором и Вапулой.

От напряжения Лев открыто усмехнулся. С трудом верилось в благосклонность вихля, когда тот в обед оттаскал за ухо своего помощника. Трубочист не считал себя повинным в том, что суп Проши успевает остынуть по дороге в котельную.

– Лицо у тебя не расцарапано. Считай, вы дружки с Вапулой, – настаивала Кагорта. – Потому исправно работай в котельной и усерднее учи то, что даёт тебе Собор. Своим пренебрежением ты разобьёшь не одно старушечье сердце.

Хозяйка башни замолчала, вынуждая мальчика бешено вникать в её речь.

– Ну и тугодум, – разочарованно выдохнула она. – Слышала, тебя прямо к воротам моя давняя подруга приволокла. Отчего же она не зашла на чай?

– Баб… госпожа Вежда сказала, что врата перед ней закрыты.

– Вот ведь до рвоты верная она! Сама правила придумала, сама их и придерживается, – покривилась старуха.

Сложно представить двух настолько разных женщин за кружкой чая, подумалось Льву.

Если Баба Яра была неотъемлемой частью уютной светлой гостиной с пахнущей сдобой печью, то Кагорта под стать башне – древняя и мрачная. Баба Яра пылала стариковской бойкостью, Кагорту же отяжеляли оковы возраста.

– Прям тошно от её правильности, – зевнув, повторила хозяйка Трезубца.

Подбородок старухи поник, и волосы укутали лицо. Лев оставался в недоумении пару минут, боясь пошевелиться. Он был готов просидеть всю ночь у спящей Кагорты, только бы не накликать на себя её гнев.

Впрочем, после пробуждения старухи, не вызовет ли присутствие малознакомого слуги неловкость?

Лев робко заговорил:

– Простите, госпожа, могу я идти? Глава?!

Кагорта медленно подняла веки.

– А? Ты ещё здесь? – спросонок изумилась она. – Решил, что у меня дел нет, кроме как нянчиться с тобой? Ступай.

Льва не надо было заставлять. Он неловко поклонился и устремился к выходу. Сердце точно высвободилось из клети, страх отступал.

И чего все боятся старую женщину?

– Хотя постой! – раздалось за спиной Льва.

Голосом, который пробирался под кожу.

Лев обернулся и не поверил своим глазам. Словно наконец-то он разглядел Кагорту, а до того видел её лишь через грязное стекло. Бодрость точно вернулась вместе с парой десятков лет. Лицо наполнилось мышцами, изгладив большинство морщин, а под густыми треугольными бровями глаза прояснились.

– Чуть не забыла, зачем за тобой послала, – Кагорта ловко забивала одной рукой изящную курительную трубку. – Сделай милость – никогда не старей.

Перемены в хозяйке Трезубца вернули во Льва трепет. Старуха дурила его своей старостью.

– Наследил ты в Соборе изрядно, – Кагорта затянулась из трубки, и когда выпустила дым, оскалилась белозубой улыбкой. – Ты осторожен, хотя тебе не хватает выдержки.

– Простите, госпожа, впредь я…

– Молчи!

Кагорта крутила трубку, и пространство вокруг неё начало рябить. Дым скакал по миражу, извиваясь в причудливых формах. Лев не мог остановить мурашки, пробившие его тело, а под толстой тканью сюртука он ощутил, как янтарь бесновался в световом представлении. Старуха улыбнулась шире и костлявой рукой указала на грудь мальчику.

– Достань свою безделушку. И, прежде чем соврёшь мне, вспомни, под чьей ты крышей живёшь. Чьими благами пользуешься.

Лев подчинился и вытянул за тесёмку мешочек Бабы Яры, в котором носил янтарь. Сияние камня просачивалось сквозь ткань. Дрожащие пальцы не сладили с узлом на мешочке.

– Простая, но действенная хитрость, – похвалила Кагорта. – Куль, прошитый металлической ниткой. Подарок из Златолужья?

Лев кивнул. Пот выступил на его лице, узел никак не поддавался.

– Антонина на выдумку горазда. Да только тебе невдомёк, что если воспользоваться блюстителем даже на секунду, то взбаламутишь пространство вокруг. Особенно таким мощным. И часто ты балуешься им?

– Иногда. Когда работаю в темноте.

Кагорта громко рассмеялась:

– Фонарь для трубочиста! Праматери премудрые, вы только послушайте несмышлёныша.

Старуха не сдерживала смех, пока Лев наконец-то не справился с узлом. Свету янтаря было тесно за рогожей, и когда камень освободился, то все лучины в зале померкли.

Кагорта вскрикнула от боли, прикрывая глаза. Наотмашь она трубкой рубанула воздух, и янтарь погас.

Кагорта хихикнула:

– В следующий раз, когда полезешь в трубу, будь любезен, пользуйся шахтёрским фонарём. Даже ткач средней руки, вроде Распутина, рано или поздно унюхает твою игрушку.

Лев почувствовал себя обречённо, тонущим в цветных волнах ковра.

– От кого тебе достался… фонарь?

– От мамы.

– Так ты вымесок пригретый моей подругой?

– Вымесок?– повторил Лев. Незнакомое слово оставило на языке неприятный привкус.

– Твоя мать явно не из знатных, но держала при себе такую дорогую игрушку. Самый простой вывод: ты незаконный сын какого-нибудь князька. Я повидала множество подобных историй. Что скрывать, сама была на столько же безродной, сколь красивой. Бестолковые наследники великих родов, а то и сами их отцы сулили дорогие подарки в обмен на благосклонность. Глупцы с глупыми мамашами, для которых породниться с простолюдинкой равнялось бесславию прошлых и будущих поколений. Твоя мать была красива?

– Да...

– Сдаётся мне, и своего отца ты ни разу не видел. О, представляю, как над твоей грустной историей всплакнула Антонина. Так на что она рассчитывала? Будто выведав всю подноготную, я устрою тебя в страту Огня, где, возможно, бегает твой братик иль сестрица.

Жар в речи Кагорты предназначался не Льву. И он решил, что юлить будет опасно:

– Госпожа, возможно, Баба Яра хотела, чтобы у меня появились все документы, и я стал полезен обществу.

– Ха! У Каспара иное мнение на твою полезность. Мне же нет дела до происхождения слуги, – хозяйка постепенно успокаивалась. – Лишь бы родня твоего любвеобильного папаши не докучала Собору. Что до камня с деревом внутри… то у пары мастерских водятся деньги. Да и Киноварный охоч до разных погремушек. Если поторгуешься с ними, то выбьешь из них златых, чтобы сделать все нужные грамоты и жить годик другой в достатке.

– Нет, – тихо слетело с губ мальчика.

Кагорта увлечено поёрзала на подушках.

– Что-то ветер сквозит, или я не ослышалась?!

– Простите, госпожа, но янтарь мне дорог.

– Смелости перечить мне у тебя в избытке. Хватит ли духу чаровать таким блюстителем? Видел ли ты хоть раз, как плетут узоры подобными инструментами. Как струны прошивают тело…

Лев едва кивнул. Он хорошо помнил руку на своём горле, и узоры, которые исходили от всего, что наполняло маленькую комнату. Потом был взрыв, а за ним освобождение.

– Подобным блюстителем ткутся мощные чары. Приглядись к ковру. Видишь?

Только теперь мальчик начал различать в пёстром полотне примитивный рисунок. Волны пронизывали всё на своём пути. Проходя через людей, цвет нити преломлялся и далее устремлялся в других людей, животных, самоходные механизмы и даже парусные лодки между звёзд.

– Многие в Соборе мечтают увидеть подобные узоры наяву, – продолжала Кагорта. – И у немногих хватает дерзости плести волшбу. Теперь ступай, сегодня я не позволю тебе забрать тайны ткачей.

– Госпожа…

– Ступай! И скажи Каспару, чтобы выдал тебе сменные сапоги. Впредь не желаю видеть отпечатки твоих ног там, где бродили величайшие умы древности.