На вокзале Златолужья ранних путешественников оказалось в несколько раз меньше, чем чиновников и стражей разных мастей. Досмотры, расспросы, подозрительные взгляды не задели пожилую пару провожающего «внука».

В суматохе на билетной стойке, знакомый прыщавый чиновник едва взглянул на подорожную грамоту Льва. Рядом образовалась толкучка, чаровники выпрашивали доступные билеты.

– Прошёл слух, будто город закрывается. Иноземцы стараются выехать в любом направлении, – торопливо объяснил молодчик. – Вашему внуку повезло, на «Изымяречной—Собор» осталось место в третьем вагоне.

Его старший коллега лихорадочно отбивал сообщения наподобие телеграфа. По невиданным Льву путям от станции Маревой дороги рассылался указ об остановке поездов в Златолужье.

– Припомню подобное лишь однажды, – без волнения сказал Флор. – Кто натворил пакости, равные чуме?

Чиновник, словно боясь замараться, оттолкнул от себя листовку с нарисованным человеком в маске:

– Мятежники, сударь.

– Негусто, – Флор без особого любопытства повертел листовку. – Разве маскарад не закончился до следующего Ряженья.

– Все мы носим маски, муженек мой, – Дина подхватила за локоть Флора и повела его от стойки. – Просто некоторые не скрывают их.

Распрощавшись с добрыми стариками, Лев поспешил к последней капсуле на перроне. Мальчик желал спрятаться от маячивших по вокзалу соглядатаев. Третий вагон в отсутствие пассажиров зачастую превращался в грузовой. Лев почувствовал себя почти в безопасности за баррикадой из тюков. Позади в клетке тихо блеяла козочка.

Смотритель во всю глотку кричал об отправлении, когда у люка капсулы послышался перестук трости. В захламлённый вагон протиснулся господин в приталенном сюртуке-визитке. Мужчина путешествовал франтом и налегке: в одной руке трость, в другой кожаный саквояж.

– Приемлемо, – оценил обстановку Феоктист Киноварный и, заметив Льва, добавил: – И спутники приятные.

Поверенный Собора разложил газету на скамейке рядом со Львом и уселся на неё.

– Какой поутру шум на вокзале, – продолжил Киноварный. – Хорошо, что мы успели урвать место. Нельзя Собору без нас начинать подготовку ко второму полугодию. До меня доходила весть, будто трубочист стал заметной частью общины.

Льву нечем было парировать: как трубочист он не достиг необходимых высот, а вот мастером вляпаться в передряги стал хорошим.

– Рад вашему возращению в Собор, сударь.

– Не сказать, что слишком скучал по своему морозному кабинету. И всё-таки свербела совесть. Ведь в башне ждут незаконченные изыскания. В том числе и наше общее, Лев.

– Оно мне уже не к спеху, сударь.

Киноварный приподнял бровь и сунул под неё монокль:

– Судя по всему, я запоздал. И всё же ты возвращаешься в Собор.

Под стеклом монокля Лев каждый раз чувствовал жар. Киноварный досконально изучал трубочиста, будто впервые его видел.

– Ты изменился, Лев. Вытянулся и ввысь, и в плечах, но главное – окреп духом. Чего ты хочешь от Собора сейчас?

– Я хочу быть полезным Трезубцу, – Лев желал иметь родной угол и защиту. – Хочу научиться обладать янтарём.

Лев жаждал знания, какие обещала женщина в янтаре.

Киноварный задумчиво погладил рыжину острой бородки.

– Хм, дабы обладать таким блюстителем, надобно иметь талант и мужество. Ведь любой инструмент раскрывается лишь в умелых руках. Не надумал ли ты вступить на путь ткача?

Киноварный не ждал ответа, вопрос был риторическим. Он открыл саквояж и достал фляжку-термос.

– Меня предупредили, что в третьем вагоне не подают горячий взвар, – он повернулся к козочке. – Прошу прощения, у меня всего две кружки.

Давление в капсуле-вагоне выровнялось, и мир за иллюминатором тронулся с места. Отпив напиток, Киноварный продолжил разговор:

– Чем смогу, тем помогу, Лев. Ты пей, пей. Мой навар успокаивает. Скажу по секрету, не переношу я поездки сквозь изломы пространства.

Киноварный впрямь вёл себя необычно. Его разговор перешёл на посторонние темы и скоро вовсе превратился в беседу с самим собой. И, прежде чем поезд пробил Пелену, Лев погрузился в сон без сновидений.