– Слово, наставник, – попросил он. – Мы же безродные. Нам ничего с правдой не поделать!

Захар сдавленно простонал, когда поднялась ладонь Клима.

– С-слово, наставник. Они задирают нас без причины.

– Нападают исподтишка, – у Пимена сил поднять руку не осталось.

Вдогонку на наставника посыпались возгласы других вьюнов. Жалобы, мольбы, укоры. Вольноступ улыбался, Лев мог бы поклясться, что он того и добивался. Точно проколол нарыв, чтобы очистить рану. И, похоже, гной зрел в страте Ветра долгое время. Унижения и нападения от подмастерьев, пренебрежение и безразличие от учителей. Лев слышал лишь малую долю того, с чем столкнулся каждый вьюн в Соборе.

– Потому что мы «никто»! – голос Захара перекрыл остальных.

Вьюны затихли, и Вольноступ перестал ухмыляться.

– Потому что у них деньги, привилегии и их большинство. Что толку ныть?

– Без толку, – согласился Вольноступ. – Как и напрасно сидеть в норе, рассчитывая, что кошка сегодня отобедала кем-то другим.

Захар наигранно-прилежно поднял ладонь:

– Так как нам быть, наставник?

– Ответ прост, как кулак, готовый заехать надменному задире, – недобро усмехнулся Наставник. – Похоже, вы не уяснили смысл нашего урока! Если разум не доходит напрямую в голову, то через ноги непременно дойдёт.

За спиной Вольноступа вяло зарукоплескали. Ключник выступил из тени колонны механического судьи.

– Чего тебе?

Грубость наставника Каспар проглотил с кислой физиономией:

– Приятно видеть, как старый воин учит отроков прямой и возвышенной мудростью.

– На арене мы пресекаем любые козни и плутовство, которыми изрядно пропитан Собор.

– Жаль, нашим войскам на рубежах не хватает толики хитрости. Уж слишком часто с Дальних Осколков прибывают вагоны с урнами праха.

Наставник расправил плечи, и ремни, стягивающие доспехи, заскрежетали. Двое крепких мужчин замерли друг напротив друга. Две заряженные пружины. Клим неосознанно заскользил от них подальше.

Вольноступ был крепче телом, ключник же пугал ухмылкой перед дракой. Вскоре лицо Каспара сгладилось.

– Собственно, сударь, я явился в ваши стылые владения по поручению начальства. Трубочиста желают видеть немедля, – после ключник обратился на Льва. – Поторопись, парень.

Ноги Льва не слушались, и дело было отнюдь не в усталости. Вольноступ продолжал излучать сдерживаемый гнев.

– Наставник, позвольте… – пролепетал Лев.

– Свободен, – скомандовал он. – Оставшиеся же хорошенько разомните ноги. Мы продолжим.

Под стоны и завистливые взгляды вьюнов Лев скинул коньки и направился к Каспару.

– Благодарю за преподнесённый урок моему подопечному, сударь, – нарочито уважительно обратился тот к наставнику. – Хорошего вечера.

Уже у выхода из купола Лев заслышал Вольноступа:

– Отлично держишься на льду, трубочист. Если захочешь выпустить пар, то я найду тебе снаряжение.

Лев, забывшись, кивком попрощался с наставником и стоявшими за ним вьюнами и выскочил из арены. Он словно летел за ключником. Боль и тяжесть в ногах забылись по дороге к Киноварному. Наконец-то Поверенный сдержит обещание.

Ключник, разрушив надежду, свернул с коридора, ведущего во дворец. Они углубились к сердцевине башни. Через узкий проход Каспар вывел Льва к одинокой двери.

– Веди себя, как подобает верному слуге, – Каспар потянул за рычаг, и двери отворились. – Кажется, скоро тебя и меня освободят от нашего общего бремени.

Лев ступил в крохотное помещение. Завыла старая лебёдка, и лифт начал поднимать мальчика и его зарождающийся страх на самый верх башни.

Глава 4. Узоры.

Лифт с трудом поднимался, словно протискивался в дымоход.

Страх перед встречей сменился ужасом перед падением. Темнота сопровождала мальчика почти до самого верха, и лишь в последний миг в лифт ворвались лучи красноватого солнца. Закат пронизывал башню сквозь высокие, узкие окна и очерчивал контуры громадного мёртвого механизма с его огромными шестерёнками и маховиками.

Лифт покинул свет, и перед Львом появилась дверь, обитая железом и украшенная серебряными символами. Глубокая тишина дала понять: путь наверх окончен. Напрасно мальчик считал, что за дверью ему станет легче дышать.

В плохо освещённом каменном коридоре сквозило. Лев замер перед развилкой и тут же ощутил, как в спину задул лёгкий ветерок. Точно касанием ладони его бережно вели по коридору без дверей. Путь вился вверх, и в итоге мальчик вышел в просторный зал. Потолок уходил в темноту, кое-где виднелись стропила крыши.

Выше только звёзды, сообразил Лев.

По стенам располагались книжные стеллажи, верстаки и столы из лабораторий волхвов. Длинный разноцветный ковёр делил круглый зал пополам. На другом его конце чернела груда квадратных глыб.

Из-за приглушённых лучин Лев не сразу различил на камне движение.

– ПОДОЙДИ ЖЕ, – прошелестел ветер.

Лев задрожал всем телом, каблук сапога отбил ритм подступавшего ужаса.

– СМЕЛЕЙ!

Сквозняк толкнул в спину, и ноги мальчика сами зашагали по ковру к угловатому старинному седалищу. Там в подушках и шалях куталась старая женщина.

– Так вот кто истоптал сажей весь мой дом! – ворчливо проскрипела Кагорта.

Лев глянул на свои сапоги: один серый от пепла, на другом налипла паутина. Он в безумной лихорадке попытался вытереть носок сапога об пёстрый ковёр.

– Праматери, помилуйте! – поразилась Кагорта. – Сотня лучших прях сотню дней ткали этот кусок тряпки в дар основателям Собора.

Лев припал к пятну и попытался рукавом его стереть. Получилось лишь размазать сажу.

– Замри! – прикрикнула Глава. – Протрёшь дыру и прикажешь заплаты шить? Когда царь наш опять явится за подаянием, хороша будет хозяйка Трезубца с дырявыми коврами?

– Извините, госпожа… – бормотал онемевшими губами мальчик.

– Довольно!

Кагорта махнула рукой и вжалась в мягкий настил и темноту. Лев с опозданием осознал, что сжимает янтарь через сюртук.

– Ближе, – сонно скомандовала хозяйка Собора. – Дай тебя хорошенько разглядеть.

Газовые лучины в зале милостиво засияли ярче, но свет не принёс Льву смелость. За троном на стене висел сплетённый из тысяч металлических колец крылатый змей. В глазницах серебряного черепа горели огоньки.

– Невежливо хлопать зенками по сторонам, когда беседуешь с сударыней.

Лев заставил себя посмотреть на Кагорту. Никогда в жизни он не встречал подобную старость. Её длинные волосы белы, как первый снег. Лицо с глубокими морщинами походило на глиняную маску, неспособную на малейшую мимику. И только веки изредка мутные глаза. Одну руку старуха прятала за мантией, вторая же покоилась на грубом подлокотнике трона, и тощие пальцы скребли камень жёлтыми ногтями.

Вблизи постамента Лев оступился.

– Чего тебя ноги не держат? – удивилась Кагорта и с усилием скинула на пол одну подушку. – Сядь и помни: такой милости мало кто одаривался.

Мальчик послушно расположился на ступенях в шаге от подола мантии Главы.

– И как мне тебя величать, переносчик сажи?

– Я Лев. Лев Трубочист, – опомнился мальчик.

Кагорта, кряхтя, рассмеялась:

– Не такой ты хороший мастер, чтобы к имени приписывать своё дело.

– Простите, госпожа…

– Я привыкла, что Киноварный поставляет нам умелые руки и непустые головы.

– Простите…

– Впрочем, силком тебя под Трезубец никто не гнал. Редко к нам просачивается новая кровь. Все чураются закрытости нашего общества, обособленности от царского надзора и жёсткого соблюдения традиций. Да и Собор не питейный дом. В последние годы повадилось к нам разное отребье. Кто тайны желает поценнее растащить, а кто от длани закона укрыться.

Старуха тяжело оторвалась от подушек и склонилась над мальчиком. Её белые волосы ниспали на пол, совсем близко от Льва. На удивление они пахли не затхлостью башни, а летним полем.

– Надеюсь, ты не затем явился в Собор? – прошептала Кагорта.