— Приветствую, коллега.

Рейес смутился.

— А вы тоже панбиолог?

Детина ответил многозначительно:

— В каком-то смысле, в каком-то смысле. Вас же зовут…

— Рейес, к вашим услугам.

Представиться в ответ детина не спешил и продолжал всё в том же малопонятном духе:

— Тоже на «эр», значит, ну, что ж, привычка — вторая натура. Вы, кажется, куда-то спешили, коллега?

Детина ехидно указал пальцем на брошенный посреди колотого асфальта ранец.

Рейесу на этом моменте почему-то стало стыдно, пришлось понуро брести и подбирать с пола каку. А ты не мусори.

— Мне срочно нужно на юго-восточную станцию Мегаполиса. Образцы должны остаться в максимальной сохранности.

Пусть знает, что люди все занятые.

— Так мы вас подбросим, коллега Рейес, всяко быстрее будет, а ваш скаут на автопилоте доберётся.

На этот раз указующий перст детины был сориентирован строго вертикально. Рейес поднял голову и машинально поцокал языком.

Космо-атмосферный гиперзвуковой глайдер, с собственной гравигенной, а значит и накопителем к ней, а значит, способен к пассивному прыжку, если — и наверняка — оборудован биокапсулами для экипажа. Впрочем, основная позиция последнего предполагалась не лежачей, а вертикальной, со всем комфортом, климатизатором и приятной музыкой. Неплохо устроился «коллега». Безлюдная, периферийная и в общем-то отсталая Старая Терра со своими панбиологическими заморочками подобного роскошества себе позволить не могла. Значит точно — что-то прилетело, тихихонько так, как положено по инструкции безопасности, за пределами Облака Хиллса[238] в пятидесяти килотиках проклюнулось в субсвет, рассупонилось на орбите и вот, пожалуйте, над Рейесом теперь глайдер нависает. Интересно, какого класса космодура способна нести подобные излишества?

— Тяжёлый многоцелевой носитель Пространственных Сил Союза «Цагаанбат», порт приписки «Инестрав-Пятый», прошу любить и жаловать.

Рейес покосился на детину, но промолчал. Нечто от всех этих произносимых вслух загадок в голове у него шевелилось, но пока не желало становиться чем-то осознанным.

— Имплицитная память[239] — неприятная штука, особенно в нашем случае, коллега, вы уж потерпите, пока не локализуется.

В каком ещё «нашем» случае? Рейес постарался перестать морщиться на каждое услышанное слово и побрёл обратно к скауту, забирать образцы. Остальное пусть двигает своим ходом. Как там сказал самозваный «коллега» — на автопилоте? Где он только берёт такую архаическую терминологию.

Тамбур-лифт благополучно поднял обоих в шлюзовую, пока перебирались в рубку, глайдер уже набрал сверхзвук, и под ними уже разматывался весёленький пейзаж высокогорной приледниковой тундры — много сверкающего снега, спрессованного в голубеющие языки ледопадов, мало всего остального. Ну, ничего, когда будет окончательно пробит Панамский перешеек, и подпитанный северо-тихоокеанским пассатным течением Гольфстрим наконец заработает в прежнюю силу — вся эта фигня вновь оживёт на протяжении жизни пары поколений.

— Приближаемся, мин-пять-мин, сорр!

Это рапортовал флотский, что сидел в ложементе пилота слева, остальные двое присутствующих молча отсалютовали вошедшим, и, как показалось Рейесу, посмотрели при этом на него выжидательно.

Ну нет, тут я вас разочарую, буду помалкивать, даже на выразительно стрекочущий в в дальнем углу глобул коситься не стану.

Хоть оба и напоминали Рейесу что-то смутно знакомое, на уровне неприятного чувства дежавю, но сказать им всё равно было нечего — один молодой, лет пятидесяти максимум, но тоже такой, в стиле «коллеги», веселящийся, второй был предельно серьёзен, да и был хороших средних лет восьмидесяти. Вот бы у кого детине перенять манер. Рейес присел в свободное кресло и собирался там спокойно просидеть до конца полёта, но не тут-то было.

— И в каком состоянии находятся попытки восстановления Матери?

— Я не знаю, о чём вы, мы занимаемся реконструированием основных террианских биот.

— И как, получается?

Его заинтересованность казалась неподдельной, так что пришлось из вежливости вновь ступать на скользкую дорожку общения с этим типом:

— Эти образцы, по предварительным данным, содержат срезы высокогорных колоний хеймдалльархей, которые, помимо прочего, являются хорошим переносчиком и даже консервантом чужих арфанных геномов, в том числе утерянных. Так что да, получается, и очень неплохо. Коллеги с Эру, конечно, помогают, но мы и сами вполне успешно восстанавливаем как крупные формы — на прошлой неделе был шикарный доклад по плейтоценовой мегафауне[240] Австралии — так и очень пострадавшие в смысле видового разнообразия от пластикового засорения прокариотные океанические водоросли.

— А как же ледник?

— Ледник — это меньшая из наших проблем. Нам бы сперва оживить этот мир, избавив его от дурного наследия человечества. А разогреть снова мы его всегда успеем.

— Понятно.

«Коллеге» словно разом снова стало неинтересно. То есть в его глазах и был какой-то вопрос, но то ли он понимал, что Рейес всё равно на него не сможет ответить, то ли напротив, заранее знал, что именно тот ответит. И что такое эта «Мать», о которой он так настойчиво твердил?

Впрочем, детина уже сменил тему.

— Вы тут, я смотрю, Галаксом вообще перестали пользоваться?

— Насколько мне известно, на неколониальных мирах «язык отцов» вообще не в ходу, да и на Семи Мирах он стремительно выходит из оборота. Это ваши, флотские, всё никак.

Младший из троих почему-то снова хихикнул, произнеся себе под нос заковыристое выражение, но поспешил отвернуться, чтобы не обострять общий конфуз.

И тут до Рейеса дошло, что он понимает. «Раскорячку тебе в дупу». Что там, имплицитная память?

— Вы, коллега, не беспокойтесь, вы вспомните. Как я в своё время вспомнил. Просто для этого нужно время.

Да какой он ему «коллега», что между ними вообще может быть общего?!

— Вы не просто «вспомнили». Вы обо мне откуда-то узнали. Нельзя вспомнить то, чего никто не… Как вы меня нашли?

Рейес поймал себя на том, что встал из кресла, и вот уже они оба — «коллеги» — в унисон сверлят друг друга взглядами, на пару высматривая друг у друга что-то… что-то до боли знакомое.

— Улисс. В другом носителе. Это ты.

— Ты, Ромул, тоже изменился. И да, найти тебя было несложно, если знать твою слабость. Ты до сих пор думаешь, что Мать можно вернуть. Только ты один всегда предпочитал считать, что мы тогда убили её… не до конца.

Да о какой Матери он всё время твердит!

— Если мы её вернём, у нас будет шанс освободиться.

Улисс дружески потрогал Рейеса (или всё-таки Ромула?) за плечо и отвернулся. Остальные делали вид, что их тут нет. Кажется, на этот раз даже они не понимали, о чём речь.

А Ромул понимал. И он был в ярости от этого.

— Но вы не верите в то, что это возможно. Вы все, и ваши Воины.

Но Улисс пропустил эту реплику мимо ушей.

— Мы подлетаем. Твоя остановка.

— Ты мне так и не рассказал, зачем меня искал.

— Всему своё время. Тебе нужно немного остыть.

Вот придурок. И всегда таким был. Самовлюблённым, гордым, озлобленным одиночкой, готовым проломить лбом любые стены.

— А Мегаполис изменился.

Ромул бросил короткий взгляд в гемисферу.

— У него не было шансов, или ледник бы его смёл, или мы бы на него натравили серую слизь.

Сегодня же тематическая вечеринка архаичной лексики. Улисс в ответ пожал плечами.

— Да, место здесь было отвратительное.

Улисс, не этот, рыжий, а другой Улисс, был плотью от плоти Мегаполиса. Его духом, его законом, его десницей правящей и его десницей карающей. Он долгих три столетия был для Мегаполиса олицетворением одного из всадников апокалипсиса. И это всё, что ему есть сказать при виде этих иззубренных рукотворных скал, попирающих небо отсюда до самой Атлантики? Это здесь мы убили Мать. И потому здесь всегда будет тянуть несвежим трупом. Вспомнить бы ещё, ради чего мы совершили подобное.