И тут между ними и тем далеким-далеким потолком возникло огромное лицо. Оно качалось над ними, улыбающееся, страшное в наступившей ти­шине.

— Это твоя мама? — спросил через секунду удивленный голос, и Ар­риэтта шепнула от двери:

— Да.

Это был мальчик.

Под вылез из кровати и стал рядом, дрожа от холода в одной ночной рубашке.

— Вставай, — сказал он Хомили, — не можешь же ты оставаться в по­стели.

Еще как могла! На Хомили была старая ночная рубашка с заплатой на спине, и ничто на свете не заставило бы ее двинуться с места. В груди ее закипал гнев: ее застали врасплох, с папильотками на голове, и она вдруг вспомнила, что вчера из-за всей этой сумятицы впервые в жизни не вымы­ла посуду после ужина и та стоит грязная в кухне на столе всем на обо­зрение. Хомили сердито уставилась на мальчика — в конце концов, он был всего лишь ребенок.

— Положи крышу на место! — сказала она. — Немедленно! — Глаза ее метали молнии, папильотки тряслись.

Мальчик стал на колени, но и тогда, когда его большое лицо совсем близко наклонилось к ней, она не отступила. Она увидела его нижнюю губу — розовую и пухлую — совсем как у Арриэтты, только во много раз больше; губа задрожала.

— Но я вам кое-что принес, — сказал он. Хомили все так же сердито смотрела на него.

— Что? — спросила Арриэтта.

Мальчик взял что-то у себя за спиной и, держа так, чтобы не перевер­нуть, осторожно стал опускать к ним какой-то деревянный предмет.

— Вот что, — сказал он.

Он тяжело сопел от напряжения и даже высунул кончик языка. Дере­вянный предмет оказался кукольным буфетиком с двумя ящиками и пол­ками внизу, полными столовой посуды. Мальчик поставил его в ногах кро­вати, на которой сидела Хомили. Арриэтта подбежала поближе, чтобы по­лучше рассмотреть.

— Ах! — восторженно вскричала она. — Мамочка, погляди! Хомили кинула быстрый взгляд — буфет был из темного дуба, посуда разрисована от руки — и тут же отвела глаза.

— Да, — холодно сказала она. — Очень мило.

Наступило короткое молчание, никто не знал, как его нарушить.

— Дверцы внизу открываются по-настоящему, — сказал наконец мальчик, и к ним опустилась большущая рука, пахнувшая банным мылом. Арриэтта прижалась к стенке, а Под тревожно воскликнул:

— Осторожно!

— Верно, — через секунду сказала Хомили. — Вижу. Открываются. Под облегченно вздохнул — огромная рука исчезла.

— Ну вот, Хомили, — стараясь умиротворить ее, сказал он, — ты всегда хотела иметь что-нибудь в этом роде.

— Да, — сказала Хомили. Она все еще сидела торчком на постели, об­хватив колени руками. — Большое спасибо. А теперь, — холодно продол­жала она, — будь любезен, опусти крышу.

— Подождите минутку, — умоляюще произнес мальчик. Он снова по­шарил у себя за спиной, рука снова опустилась к ним в комнату — и вот рядом с буфетиком стояло крошечное креслице, обтянутое красным бар­хатом.

— Ах! — снова воскликнула Арриэтта, а Под смущенно сказал:

— Как раз мне впору.

— Попробуйте, сядьте, — попросил мальчик. Под тревожно взглянул на него.

— Ну же, папа, — сказала Арриэтта, и Под сел — прямо в ночной ру­башке; его босые ноги чуть-чуть не доставали до земли.

— Очень удобно, — сказал он.

— Оно будет стоять у очага в столовой! — воскликнула Арриэтта. — Оно будет так мило выглядеть на красном ковре…

— Давайте попробуем, — сказал мальчик, и рука снова опустилась. Под еле успел соскочить с кресла и поддержать закачавшийся буфетик, в то время как кресло взмыло у него над головой и опустилось, по-види­мому, в соседней комнате. Арриэтта выбежала из спальни родителей и пом­чалась по коридору.

— Ах! — раздался ее голос. — Идите посмотрите. Просто прелесть! Но Под и Хомили не двинулись с места. Мальчик потолком нависал над их головами, им были видны пуговицы на его ночной рубашке, как раз на животе. Видимо, он разглядывал столовую.

— Что вы держите в горчичнице? — спросил он.

— Уголь, — раздался голос Арриэтты. — И я помогала добывать этот новый ковер. Вот часы, о которых я тебе говорила, и картины…

— Я тебе принесу марки получше, — сказал мальчик. — У меня есть юбилейные с видом на Тадж-Махал.

— Погляди! — снова послышался голос Арриэтты, и Под взял Хоми­ли за руку. — Вот мои книги…

Хомили крепче вцепилась в Пода, в то время как огромная рука опу­стилась рядом с Арриэттой.

— Тихо, — прошептал Под, — сиди спокойно… Мальчик, видимо, рассматривал книги.

— Как они называются? — спросил он, и Арриэтта одним духом вы­палила все названия подряд.

— Под, — шепнула Хомили, — я сейчас закричу…

— Нет, — шепнул Под в ответ. — Не надо. Ты уже кричала.

— Я чувствую, что крик подступает мне к горлу.

Под встревоженно взглянул на нее.

— Задержи дыхание, — сказал он, — и считай до десяти.

— Ты не можешь почитать их мне? — спросил мальчик у Арриэтты.

— Могу, — ответила Арриэтта, — но я бы лучше почитала что-нибудь новое.

— Но ты же не приходишь ко мне, — жалобно протянул мальчик.

— Верно, — сказала Арриэтта. — Теперь буду приходить.

— Под, — шепнула Хомили, — ты слышал, что она сказала?

— Да-да, — шепнул Под, — не волнуйся…

— Хочешь посмотреть кладовые? — спросила Арриэтта, и Хомили при­жала руку ко рту, чтобы заглушить крик.

Под взглянул наверх.

— Эй! — позвал он, стараясь привлечь к себе внимание мальчика. — Положи крышу на место, — попросил Под, стараясь говорить убедитель­но и деловито, — мы замерзнем.

— Хорошо, — согласился мальчик, но голос его звучал нерешительно: он потянулся за куском пола, служившим им потолком. — Заколотить гвоздями снова? — спросил он и взял молоток.

— Конечно, заколотить, — сердито сказал Под.

— Понимаете, — сказал мальчик, — там, наверху, у меня есть еще вещи…

Под заколебался, а Хомили толкнула его локтем:

— Спроси — какие? — шепнула она.

— Какие? — спросил Под.

— Вещи из старого кукольного дома, который стоит на верхней полке шкафа возле камина в классной комнате.

— Не видел там никакого кукольного дома, — проворчал Под.

— Он стоит под самым потолком, — сказал мальчик, — вам снизу не видно; надо встать на полку, чтобы добраться до него.

— А какие вещи есть в этом домике? — спросила Арриэтта из гос­тиной.

— О, самые разные, — отозвался мальчик. — Ковры на полу и на сте­нах, и кровати с матрасами, и птичка в клетке — ненастоящая, конечно, — и кастрюли, и столы, и пять позолоченных стульев, и пальма в кадке, и блюдо с тортом из папье-маше, и еще одно — с бараньей ногой…

Хомили наклонилась к Поду.

— Скажи ему, чтобы он прибил потолок… чуть-чуть, — шепнула она. Под вытаращил на нее глаза, и она изо всех сил закивала головой и крепче стиснула руки. Под обернулся к мальчику.

— Хорошо, — сказал он, — прибей потолок, но легонько, если ты по­нимаешь, что я хочу сказать. Пару гвоздиков тут и там…

И вот в их жизни наступила новая пора, такое им и во сне не снилось! Каждую ночь крыша взлетала вверх и появлялись новые сокровища; настоящий ковер для столовой, крошеч­ный совок для угля, жесткий диван с подушками, обтянуты­ми узорчатой тканью, двуспальная кровать с покрывалом, односпальная ей в пару с полосатым матрасом, картины в ра­мах вместо марок, плита, которую нельзя было топить, но которая так «мило» выглядела в кухне, овальные столы, и четырехугольные столы, и маленький секретер с одним ящиком, два платяных шкафа из кленового дерева (один с зеркальной дверцей) и комод с изогнутыми ножками… Хомили не только привыкла к тому, что крыша над ее головой поднимает­ся каждую ночь, но дошла до того, что предложила Поду приделать к ней петли.