– Да это все понятно! – с веселым смехом отозвался Дорофеев. – Но ведь одной честью мундира сыт не будешь, правильно? Давай, кстати сказать, за нее выпьем, за честь мундира.

Дорофеев снова налил коньяк в пластиковый стаканчик Полундры, тот поморщился, цинизм его бывшего командира казался ему крайне неприятным. Однако предложенный коньяк североморец выпил.

– Мама, я домой хочу! – тихо проговорил маленький Андрюшка. – Когда мы пойдем домой?

– Скоро, скоро пойдем. А сейчас сиди тихо, – вполголоса одернула его Наташа. – Не видишь, папа занят.

– А долго он еще будет занят? Я домой хочу, я устал.

– Тише! Не мешай папе!

Алексей Дорофеев, с усмешкой наблюдавший за этой сценой, одобрительно кивнул головой.

– Хорошая у тебя жена, Серега, – сказал он. – Тактичная, с пониманием. Мне бы вот такую же.

Полундра скроил недовольную гримасу, но промолчал.

– Жаль только, что посидеть по-хорошему не получается! – продолжал между тем Дорофеев. – Вы с ребенком, да и я за рулем.

– Мы приехали сюда не пьянствовать, а отдыхать, – возразила Наташа.

– А мы разве пьянствуем?

– А разве нет?

В ответ Дорофеев ослепительно улыбнулся.

– Извините, но вы не правы! – сказал он. – Вы поймите, Наташа, мы с Серегой, с вашим мужем, прослужили на флоте энное количество времени. Прошли с ним огонь и воду, медные трубы и чертовы зубы. Первое, второе и третье в самом буквальном смысле слова. И вот теперь мы встретились на берегу после такого перерыва. И что же, мы теперь посидеть по-мужски не имеем права?

– Нам давно пора возвращаться в санаторий, – сказала Наташа. – Мы обед пропустили, теперь хотя бы к ужину успеть.

– Так я вам о том и говорю! – радостно воскликнул Дорофеев. – Я же сейчас на машине, правильно? Ехать отсюда до вашего санатория, ну, с полчаса. Это самое большее. И вот, я вас отвожу в санаторий, там вы с маленьким остаетесь. А Серегу я забираю с собой! Как хотите, а встречу нам надо отметить по-настоящему, по-морскому!

– Да где вы будете отмечать? – недовольно воскликнула Наталья, чувствуя, как все прежние опасения и тревоги оживают в ее груди. – В притон какой-нибудь пойдете, последние деньги просадите. Еще что-нибудь случится там с вами.

– Да боже упаси! Какой притон? – рассмеялся Дорофеев. – Никуда, ни в какой притон мы с Серегой не пойдем! Только ко мне домой! У меня же домик тут неподалеку, два этажа, несколько комнат... А я в них один. Иногда бывает скучновато.

– Значит, семью надо заводить. Тогда вам в собственном доме не покажется скучно! – ответила белокурая жена Полундры.

– Тоже правильно! – усмехнулся Дорофеев. – Только ведь такую, как вы, еще повстречать надо. На каждом углу такие не стоят! – Дорофеев рассмеялся, Наталья недовольно поджала губы. – Вы как-нибудь тоже в этот мой домик заходите, посмотрите, – продолжал он невозмутимо и весело. – Непременно зайдите. Я вас приглашаю. Завтра, послезавтра – в любой день, когда захотите. Но сегодня мы пойдем туда только с Серегой! Мальчишник, так сказать. Я кое-кого из старых друзей приглашу, кого найду вот сейчас по телефону.

– В самом деле, Наташа. – Полундра глядел на жену просительно. – Я не могу отказаться, нехорошо получится. Алексей все-таки мой бывший командир, мы с ним столько времени не виделись.

Его жена молчала, сжав губы, не говорила ни да ни нет.

– Ладно, вы пока решайте, – весело заметил Дорофеев, оглядывая обоих супругов. – А мне надо позвонить. Предупрежу кое-кого из наших прежних сослуживцев. Приглашу их ко мне домой, скажу, что ты в городке объявился.

Он вытащил из кармана мобильный телефон, встал из-за стола, отошел к дальнему краю кафе и повернулся спиной. Того, что Дорофеев говорил по телефону, Сергею с Наташей решительно не было слышно.

– Ну что ты опять надулась? – извиняющимся тоном заговорил Полундра. – Понимаешь, я в этой ситуации просто должен согласиться. Грех нашу с Алешкой встречу как положено не отметить.

– Не нравится мне этот тип! – торопливо проговорила Наташа. – Сама не знаю, почему так, но не нравится.

Полундра посмотрел на жену удивленно.

– Да брось ты! Алешка – нормальный парень!..

Однако она только покачала головой, ничего не возразила более.

Алешка Дорофеев уже возвращался к ним, сияя своей ослепительной улыбкой.

– Все, договорился я с ребятами, обещали быть, – объявил он радостно. И тут же добавил, заметив печальное и напряженное лицо Наташи: – Да не пугайтесь вы! Мы много пить не будем! Мне завтра самому с утра на работу, да еще за рулем. Так что я по-любому должен быть как стеклышко. Серега переночует у меня, а наутро я его привезу в санаторий, доставлю в целости и сохранности. Честью клянусь!

Он подал руку Наталье, помогая ей встать из-за столика. Выражение ее лица ничуть не смягчилось, однако жена старлея Павлова понимала, что поделать уже ничего нельзя, ее Сережка в любом случае отправится со своим бывшим сослуживцем отмечать встречу, а ее протесты только вызовут у него раздражение и испортят настроение им обоим.

Глава татарской национальной общины в Крыму Муслетдин Аблабердыевич Киримханов, всеми своими домашними, близкими родственниками и друзьями именуемый просто Муслетдин, одетый в пестрый просторный халат и мягкие туфли, неторопливо прошелся по расстеленным на полу дорогим персидским коврам с затейливым рисунком, морща свой низенький смуглый лоб, рассеянно глядя себе под ноги.

Больше всего на свете он не любил современной европейской одежды. Она неприятно стесняла и сжимала его пухлое, с огромным животом, широкой отвислой задницей и толстыми руками и ногами тело, делая его внешне какой-то карикатурой на человека, чем быть особенно не хотелось в глазах подтянутых и спортивных американцев, с которыми ему так часто приходилось иметь дело. Зато, оказываясь дома, Муслетдин всегда расслаблялся, снимал ненавистные рубашку и брюки и менял их на старинное татарское одеяние – мягкие шелковые шаровары, просторный балахон, в которых он выглядел особенно представительно в роскошных, на восточный манер убранных покоях своего большого, напоминающего дворец дома. Здесь он казался настоящим персидским шахом, умным, хитрым, властным и беспощадным. Именно таким, умным, властным и беспощадным, и был Муслетдин для своих подчиненных и домашних, знавших, что их господин может наградить за хорошо сделанную работу по-царски, но за малейший проступок может расправиться с истинно восточной жестокостью.

Муслетдин не спеша подошел к узкому окну в главных покоях своего дома, от нечего делать выглянул наружу. В большом доме с толстыми каменными стенами было прохладно и уютно, однако за его пределами буйствовало жаркое южное солнце, заливая небольшой, но очень чисто убранный дворик перед домом потоками ослепительного света. Из окна своего дома Муслетдин рассеянно смотрел на высившийся неподалеку остов строящейся новой мечети, высокую башню минарета которой собирали из больших бетонных колец, какие обычно используют при строительстве колодцев и прокладке огромных канализационных стоков. Глядя на высившуюся башню из канализационных колец, кое-как скрепленных цементом, Муслетдин с досадой поморщился.

Еще полбеды, что храм приходилось строить из такой дряни. Хуже всего то, что постройка из-за недостатка денег затягивалась, и все жители компактного татарского поселка под Инкерманом, где строилась эта мечеть и стоял дом самого Муслетдина, и все гости его уже успели вдоволь налюбоваться на эти бетонные кольца и обсудить это, и, быть может, в душе даже поиздеваться. Конечно, только в душе, ни в коем случае не вслух. Муслетдин знал, как заставить жителей подчиненной ему территории держать язык за зубами. Однако мыслить людям не запретишь. И видеть бетонные кольца канализационных труб вместо благородного кирпича или гранитных блоков, из которых приличествовало возводить храм,– тоже.

Проклятое безденежье!

Муслетдин при этой мысли со злостью дернул себя за край пухлого тройного подбородка, украшенного жиденькой растительностью, напоминавшей бороду старого козла. Эту свою бородку Муслетдин имел привычку теребить не только во время обязательных ежедневных молитв, но и в минуты тяжких размышлений.