Девка одна была, лицом страшна. Пастуха любила. Ох, любила! А про мать ее слухи шли: нечиста была, говорили, колдовать умела. А пастух красивый хлопец был, вся деревня об ём сохла. И вдруг женился на ней. По любви иль присушили — не помню. Но и не помню, чтоб миловались они.
Недолго жил. Стал мужик толстеть. Живот вырос — страх смотреть. Дышать тяжело стал. Думали, что помрет скоро.
А здесь дедусь один объявился, ненашенский. Пожалел, что ли, парня. Велел баню докрасна истопить. И вдвоем с тем парнем ушли. Долго были. А что делали, никто не знал. А потом люди говорили, что много старичок лягушек в печь поскидал. И вылечил парня-то. И после этого не видели его больше, старичка-то.
Ой, давно это было — темное дело[1839].
В некоторых рассказах привороженные люди уподобляются демоническим существам. Так, в рассказе из Новгородской области, для того чтобы приворожить девушку, парень с колдуном идут на кладбище, где должны заключить договор с чёртом. По условиям этого договора душа парня и семья, созданная в результате приворота, переходят в распоряжение нечистого. В результате у молодой жены начинают расти шерсть, маленькие рога и хвост, то же — у родившихся в браке детей[1840]. В другом рассказе попытка наладить расстроившиеся отношения между молодыми при помощи колдовских средств оборачивается трагедией: привороженный мужчина пожирает свою жену[1841].
Дело это было в деревне Марьинское, не более как годов десять тому назад. Жила там вдова с дочкой, и взяла она к дочке в дом [мужа — В. Р.].
Первый год молодые жили очень ладно, и все им завидовали. Ну, конечно, и опризорили [сглазили — В. Р.] их, и стали они друг друга преследовать, и что не стало промеж их никакой слады.
Ну, матка смотрела-смотрела: свое дитя — сердце маткино, жалко дочку. Пришла она к колдуну, он ею и наставил. Вот ночью пришла она на кладбище, и взяла там земли с семи могил, и на этой земли растворила тесто и напекла пирогов, да молодых-то и накормила.
Вот настала ночь. Пришли молодые спать в холодную избу, а матка в жилой избы спала. Вот болит у ей душа о молодых, не может она спать. Встала она, подошла к двери и стала слушать.
И слышит она: уже таково молодые хохочут, таково хохочут, а дочка ейна так и заливается, так и помирает со смеху. Обрадовалась матка.
— Спасибо, — говорит, — колдуну, упять промеж их зачалась любовь, вишь ты, как им весело, как и летося [раньше — В. Р.].
Легла она спать спокойно. Встала утром, истопила печку, все прибрала, а молодых нет, и она их не будит.
— Пусть, — думает, — спят, молодые.
Вот и время обед. Пошла матка их будить. Вошла в избу, вглянула: лежит ейна дочка на полу, рубаха на ей вся изорвана, сама она вся изглодана, а зять сидит у ей да руку гложет, а сам весь в крови. Увидал тещу да как захохочет, да дочкиным обглодком как в ею кинет, а сам упять:
— Ха-ха-ха!
Стоит матка и себе не помнит:
— Что ж это, — говорит, — ты с ней, подлец, сделал?
А он и отвечает:
— Это не я один, теща-матушка! Это семь мертвецов, восьмой — колдун, а я только девятый![1842]
Тесно связана с порчей такая функция ведьм и колдунов, как магическое отымание всевозможного блага. Считается, что колдун или ведьма способны украсть молоко у коров, яйца у кур, урожай с поля. Отнятое у других благо переходит в распоряжение колдуна. Например, ворованное молоко колдуны выдаивают уже у своих собственных коров: «[колдуны — В. Р.] молоко отымают, а своих коров доют. Хвастают: по четыреста литров надоено! Народ — худой»[1843]. В некоторых рассказах ворованное молоко переходит к колдунье еще более чудесным образом, например льется из-под воткнутого в косяк двери ножа[1844].
Конкретный способ магического воровства зависит от вида блага. Например, для того чтобы украсть молоко у коровы, колдунья кладет на дороге две палочки крестообразно, берет в реке воду, собирает росу с травы — и корова, которая перейдет через эти палочки, выпьет воды в этом месте, съест траву, с которой снята роса, будет давать меньше молока — оно уйдет к колдунье[1845]. Другой способ отнять молоко — звать («кликать») чужих коров по имени: «[колдовка — В. Р.] пошла в край деревни, села на вороты, волоса распустила, в одной рубашке — и кричит [выкрикивает имена коров — В. Р.] <…> И в коровах отбираить молоко»[1846]. В сибирской быличке мужик видит, как ведьма-воровка «подставила ведро да давай рыгать — чистая сметана льется»[1847]. В рассказе из Тульской губернии вечером во двор заходит кошка, «помяукала немного — и вдруг обратилась в простоволосую бабу в одной рубахе и начала доить корову в кожаный мешок»[1848].
Для того чтобы украсть урожай, колдуны ходят поперек поля[1849], объезжают поле верхом на клюке[1850], срезают прожин — узкую полоску колосьев, пересекающую поле крест-накрест[1851]. Считалось, что с того места, где сделан прожин, нечистая сила натаскает колдуну полные закрома[1852].
Мы с мамой как-то рожь жали. Мама стала сноп вязать, посмотрела на увал [возвышенное место — В. Р.] и прострижены полоски как есть, шириной в два пальца. Далеко полоса, далеко видать было. Говорили, им с нашего хлеба в амбар ссыпается, они и обжинают наши поля. Ни помято, ни тропы нет, ничего. А колосья сжаты. Бабы говорят: «Это колдуны. Они с бесями водятся»[1853].
В некоторых сюжетах постороннему удается незаметно присутствовать во время магического воровства. Наблюдая за ведьмой, собирающей росу, человек повторяет ее действия и тихонько произносит особые слова («что куме, то и мне!»), благодаря чему в его собственном доме оказывается украденное ведьмой благо: молоко течет с вымоченной в росе уздечки[1854].
Во многих текстах ведьмы в облике животных преследуют и пугают людей по ночам. Например, в восточносибирских быличках колдунья, превратившись в свинью, кусает за ноги молодых людей[1855], гоняется за девками[1856], пугает парня так, что тот заболевает[1857]. Похожие истории рассказывают и в других областях России (см. также главу «Оборотень»).
Был молоденький, уже за девчонками бегал. Пришли с ребятами в клуб, а там никого нет. Идем назад, а свинья кака-то под ноги лезет, за платья девчонок хватает, парней за брюки. Пришли к мачехе и рассказали, а она и говорит:
— А вы не бейте ее прямо, а бейте наотмашь.
Свили мы с Колей кнут, и, когда она опять полезла, мы ее избили — она и убежала. А мачеха и говорит:
— Если хорошо вы ее избили, то она лежит сейчас. Я узнаю, что за свинья.
Пошла на ту сторону, а там старуха лежит. Мачеха ей и сказала:
— Не ходи по клубам, а то я своих ребят натравлю, они тебе уши поотрезают!
Больше ее не видели[1858].
