Тут он прав. Умный. Даже чересчур. Ума у него даже больше, чем нахальства. Главный эксперт нашего научно-исследовательского центра, он без труда ориентировался в самых дремучих дебрях нескольких наук, эдакий Ломоносов широкого профиля. Он обладал потрясающей логикой, стройностью мыслей и способностью выдвигать самые невероятные теории. В сочетании с интуитивными способностями Лики они образовывали дуэт, которому под силу если не все, то очень многое.

— Выкладывай, что надумал по нашему заказу, — велел я.

— Надумал, что эксперты МОБСа и Европола ни на что не годные халтурщики.

Диксон взял со столика стрелку и, прицелившись, кинул её прямо в центр мишени, прилепленной в нескольких метрах к кожуху квантового джеструктора, напоминающего поставленную на горлышко двухметровую бутыль.

— И это всё? — спросил я, когда пауза затянулась непозволительно долго.

Диксон со свистом кинул ещё одну стрелку — на этот раз в девятку, и досадливо прищёлкнул языком.

— Сам-то читал их заключения? — спросил он насмешливо.

— Говорят, новое поколение сверхсложных соединений, типа полученных в конце прошлого века в лаборатории академика Ткачева. Оказывают сильное наркотическое, галлюцигенное воздействие на психику. Ей-Богу, студенты второго курса сделали бы заключение не хуже.

— Они не правы?

— Правы, — вставила слово Лика.

— Правы, — кивнул Диксон. — Как студенты второго курса. Нам лень было провести немного больше времени в лаборатории. Иначе они бы поняли главное — состав вещества неустойчив.

— Неустойчивые молекулярные связи? — спросил я.

— Связи как раз очень устойчивые. Соотношение элементов меняется. Представь себе шахматную доску. Фигуры расставлены в определённой позиции. Они и остаются на своих местах, только пешка вдруг превращается в коня, ферзь в ладью. Там меняются атомы. Одни элементы заменяются на другие.

— Такое возможно?

— Невозможно, Необъяснимо ни с точки зрения стандартных и нестандартных мутаций, ни с точки зрения ряда базовых законов. Но так оно и есть.

— Что это всё значит?

— Это значит… — он взял стрелку и послал её в центр мишени. — Это значит, что в этом твоём зелье присутствует какая-то иная физика.

— Что за чушь? Как может быть иная физика?

— В этих наркотиках есть нечто, что вывалилось к нам из каких-то иных реальностей. Неужели непонятно? Вспомни Страну Заколдованных Дорог, в которой ты побывал.

— Помню.

— В нашу материю, — он кинул ещё одну стрелку, она ударилась в уже торчащую в мишени и упала на пол, — вонзаются стрелы иного мира. Но хуже другое, — он замолчал.

— Продолжай.

— Хуже, что они вонзаются в сознание людей. Человек, употребляя зелье, подвергается не только воздействию наркотических веществ, но и иной физической реальности.

— И что происходит с психикой?

— Можно только гадать. Вопрос трудный. Молено сказать, философский, — он опять потянулся к Лике, чтобы ущипнуть её, на этот раз получил по руке сильнее. — Мы, суперы, имеющие доступ к вселенскому информационному полю, можем ответить на вопрос, откуда берутся в наших головах мысли?

— Не можем.

— Соображаешь, костолом. Одна из идей — мысли есть вселенские вибрации духовной энергии и заполняют все. Мозг и душа, будучи приёмником, настроенным на определённую волну, улавливают определённые передачи.

— Это только теория. Одна из многих, притом с большими дырами, — возразила Лика.

— Не спорь, родная… Ну вот, под воздействием этого кусочка иной физики душа и мозг перенастраиваются. Идёт сбой частот. В принимаемые программы вклиниваются иные, с совершенно другими частотами. Человек входит в разлад с окружающим, Это как ложка перца в торте. Но и это не самое худшее.

— Что самое худшее?

— Эти люди не просто принимают иные программы, но и служат их проводниками Они как лазерными лучами плавят мозги сограждан, вбивают в них иные передачи, Иные вибрации. Они становятся центром зарождающегося циклона И они частично уже не принадлежат человечеству.

— А кому принадлежат?

— Не знаю. Мне тебя надо спросить. Когда ты шёл по следу таинственного незнакомца, что ощущал?

— Ну… На меня повеяло чем-то… Похожее ощущение, как при контакте с Синим Шаром, — вот я и произнёс то, что боялся произнести, будто бы из опасения выкликнуть джинна из бутылки.

— Рагниты, — Диксон хлопнул в ладоши, будто услышал радостную новость. — Что и требовалось доказать.

— Но если рагниты проникли в «транспортёр Динозавров», то это… Это катастрофа.

— Не так страшен черт, как его малютки, — повторил Диксон русскую шутку, которой лет триста, и потянулся за шлемом…

Гиперзвуковая «Камбала» зашла на посадку и резко рванулась вниз. Она зависла на секунду над посадочной площадкой, качнулась падающим осенним листом, опустилась на резинобетон, неторопливо заскользила вправо и замерла под пятнадцатиметровой «ромашкой» обслуживающего комплекса.

— Пошли, — кивнул я Шестерневу. Дверь отъехала в сторону, и мне упруго ударила в лицо африканская жара.

— Не холодно, — поморщился Шестернев.

— А что ты хочешь? Сорок километров до Каира.

На аэродроме стояли большой «Боинг» и штук восемь самолётов малого класса. Горизонт вздымался тремя золотистыми паутинами антенн космической связи. В километре от аэродрома будто бы из песка вырастал и впивался в небо похожий на изъеденную ветрами скалу, беспорядочный, довольно уродливый и в своей уродливости противоестественно привлекательный шпиль здания Управления Космический Сообщений ОССН — оно было построено девяносто лет назад и воплотило в себе металлом, сталью, бронзой самые безумные идеи в очередной раз вспыхнувшего тогда конструктивистского бума.

Нас поджидал высокий мужчина лет сорока на вид с пышными усами, похожий на киплинговского колониального офицера. На нём была форма капитана третьей ступени УКС.

— Капитан Коллинз, — представился он.

Мы прошли мимо двух охранников. В отделанном натуральным мрамором холле было прохладно и пустынно. Равно как и в коридорах Управления.

— Людей не видать, — сказал я, проходя в пустой лифт.

— Людей здесь полно. Здание — целый город. Просто у каждого своя ниша. А вот и мои владения.

Он пригласил нас жестом пройти вперёд. Мы очутились на площадке, нависшей над лабиринтом. Внизу на десятки метров шли ряды мощных голографических и биокомпьютеров. Сюда сходилась информация от сотен космических кораблей, орбитальных самолётов. Впереди висела звёздная карта, усеянная разноцветными точками орбитальных станций, пунктирами траекторий, слабо светящимися плоскостями эклиптики планет Солнечной системы.

— Моё рабочее место, — Коллинз сел на жёсткий, неудобный стул. — Хорошо, что вы прилетели сами, а не послали запрос. Вместе легче разобраться в этой мешанине. Ну, начали?

— Начали, — кивнул я, усаживаясь на такой же стул.

— Любимый собеседник — Большой компьютер Управления…

Блок по пассажироперевозкам Марс — Земля, — приказал Коллинз, и в СТ-проёме возникли столбцы цифр и значков.

Минут через сорок мы наткнулись на то, что искали.

— Такого я не ожидал, — удивлённо произнёс Коллинз. — Рейс «Марс — Земля» номер восемнадцать дробь два. Лайнер «Фудзи». На пересадочную станцию «Кольцо» прибыло семьдесят пять пассажиров. По данным регистрационного компьютера Американского сектора.

— А на самом деле?

— Есть ещё информационные отвалы. Драгоценные крупинки информации, растворившиеся в тоннах породы. Тут картина другая — пассажиров было семьдесят шесть.

— Некто не хотел, чтобы о нём осталась информация в регистрационном компьютере, — сказал я. — Сможем восстановить его регистрационные данные?

— Попытаемся, — кивнул Коллинз. Он начал колдовать с компьютером. — Как этот лишний пассажир умудрился стереть данные из регистрационного компа?

— Умеет.

— Я думал, это почти невозможно.