– Что ж, с вашего позволения, я доскажу то, чего не договорил вчера.

Девлин кивнул и сосредоточился.

– Продолжайте.

– Вчера вечером мы немного поговорили обо мне, а теперь пришло, время поговорить о Билли. Вы прочли доклад полиции и отчет медицинского эксперта?

– Да.

– Куча бюрократического дерьма, не больше. Все они держатся только за свою задницу. Уж поверьте мне, я хорошо знаю, как это делается.

– Я вам верю.

– Хорошо.

– Кстати, я и не ожидал почерпнуть из отчета больше, чем узнал. Что можете мне рассказать вы?

– О чем конкретно?

– Как получилось, что Билли оказался бездомным лоботрясом, слоняющимся по Большому острову? Человеком, на которого всем наплевать.

Крэнстон сразу же ощетинился.

– Мне не наплевать.

– Кому еще?

– Не знаю, кому еще. Возможно, его сестре. Но здесь, наверняка, больше не найдется людей, кому небезразлична его судьба. Во всяком случае, полиции нет до него никакого дела. Кажется невообразимым, что Билли докатился до такого, не так ли?

– Так.

– Вы его знали другим?

– Тогда он был героем, – согласился Девлин.

– Он действительно был героем, мистер Девлин. А герои встречаются не так уж часто. – Крэнстон снова отпил из стакана и продолжил: – Его геройство ушло в никуда. Если человек потихоньку, но неуклонно катится вниз день за днем, год за годом, то в конце концов оказывается на самом дне.

Девлин опять кивнул, соглашаясь с генералом, и ждал самого рассказа.

Наконец Крэнстон нарушил затянувшееся молчание.

– После войны, после освобождения из плена, он попытался наладить, упорядочить свою жизнь. Опять вернулся в школу на материке, но учеба продолжалась недолго. Он говорил, что не может находиться в помещении, где много людей. Будто бы ему нечем дышать. Он учился в Лос-Анджелесе. Когда дело не пошло, уехал в Санта-Фе, совсем недалеко от Лос-Анджелеса. Устроился фотографом. Получал гроши. Какое-то время жил с индианкой-навахо, но вскоре она его бросила. Думаю, именно тогда он начал здорово поддавать. Да и другие вещи...

– Какие другие?

– ...Я получил тогда от него письмо, оно было, словно из задницы, вы даже не поверите. Целые страницы оказались исписаны крупными печатными буквами, слова плясали, строчки сползали до нижнего края листа. Какие-то дикие рисунки. Пятна крови и грязи. Я решил, что он докатился до ручки. Ума не мог приложить, как поступить, что делать. Я отправился в Санта-Фе, чтобы разыскать сына.

– Ну и?..

– Безуспешно. Он к тому времени уехал. Я нашел прицеп, в котором он жил. Выяснил, что разрыв с индианкой оказался для него тяжелым ударом.

– Что-нибудь еще?

– Да нет, собственно. Его друзья не очень-то охотно рассказывали подробности. Но я уверен, что эта женщина ранила его в самое сердце. С тех пор он исчез.

– Надолго?

– Почти на год. Здесь он объявился в начале восьмидесятых. Его мать была тогда еще жива. Она встретила Билли так, словно ничего не произошло. Он каким-то образом сумел собрать волю в кулак и вел себя почти, как нормальный человек. Он сдерживался, ему удавалось подавлять бурю чувств, бушевавшую в душе. Можно сказать, что он ходил по лезвию бритвы. Но какого черта? Мать приняла его таким, какой он есть, мне тоже пришлось смириться. Не мне было звонить во все колокола. А что я мог сделать? Встать и заявить: «Смирно, солдат! Мне нужен отчет о твоем здоровье. Заполни-ка форму N 0600. Сдашь кровь и мочу на анализы, а мы посмотрим, что за болячка у тебя внутри». Нет, я не мог вмешиваться в действия актеров. Больше всего мне было жаль его мать.

– Как долго он держался?

– Наверное, месяцев шесть. Несколько раз пристраивался на случайные работы. Лишь бы вид делать. Сначала на стройке. Потом продавал лодки. Господи, он был мужественным человеком. Да вы знаете, даже тогда. Каждый чертов день он вставал с постели и сражался с демонами, которые одолевали его. – Крэнстон указал на восточное крыло дома. – Он жил там, в крайней спальне. У него имелись маленькая кухня и ванная. Отдельный вход. Билли неплохо удавалось справляться с ролью до тех пор, пока не умерла мать. Уверен, все обстояло именно так. Мы делали вид, только делали вид, что все в порядке, пока она не ушла от нас. У нее был рак. Билли, видимо, не хотел, чтобы она умерла, тревожась за него. Хотел, чтобы ничего о нем не знала. Он держался на одной силе воли, мистер Девлин. Иногда я смотрел на него, и мне казалось, что он просто-напросто разваливается на куски. Но он снова вставал, шел на работу, улыбался матери, даже время от времени приходил на нашу половину посидеть, поговорить. Раз в неделю мы вместе ужинали. Но я-то прекрасно знаю, когда человек кончается. Это был уже не Билли.

– Потом ваша жена умерла.

– Точно. Через три дня после похорон Билли ушел. Как инвалид войны он был хорошо обеспечен. Вполне мог не работать. Он свое отработал. Потом он уехал на Большой остров, присоединился к группе несчастных, которые обитают в округе Пуна. В основном, недалеко от Кахоа.

– Группа несчастных?

– Закоренелые хиппи, ветераны Вьетнама, сдвинутые на религиозной почве. Как это их еще называют? Люди Новой эры. Они не совсем плохие. Трудно сказать, было ли это лучшим или худшим местом, куда бы он мог податься. Там всегда имеются обширные посевы марихуаны, посадкой занимаются все, кому не лень. Я знал, что он и раньше покуривал. Он пытался убедить меня, что наркотик снимает напряжение в мозгу. Что я мог сделать? Предложить, чтобы уж лучше пил?

Крэнстон смотрел на Девлина, будто ожидая ответа на свои вопросы, но не дождавшись, рассказывал дальше:

– Шел восемьдесят четвертый год. Я чувствовал себя неважно. Военная карьера завершилась. Жена умерла. Проклятый обрубок по-прежнему подгнивал. Я целиком занялся достройкой дома... В общем... я просто дал Билли возможность уйти, понадеялся на будущее. Он по-прежнему покуривал травку, как он выражался. Предпочитал жить там, где ее навалом. Я надеялся, что с ним будет все в порядке.

– В порядке?

– Мистер Девлин, «в порядке» означало, что его состояние останется стабильным, и он не окажется в психушке.

– У него были склонности к насилию, может быть, какие-нибудь вспышки безумия?

– Нет, насколько я знаю.

– Но он был ветераном войны.

– Конечно.

– Вы не опасались, что он может навредить себе или сделать зло кому-то другому?

– Возможно, в глубине души и опасался. Любой из этих ребят умеет разрядить «М-16» в живого человека. Но Билли, похоже, это не интересовало. Знаете, как бывает: хранят дома оружие, ходят в старой военной форме. У него этого не было. Если хотите знать мое мнение, то я бы сказал, что после войны он был гораздо меньше склонен к насилию, чем до, считая насилие отвратительным. В глубине души он очень страдал, но я никогда не замечал, чтобы он срывал зло на ком-либо, кроме себя.

– Так что же случилось потом?

– Потом добрый старина «дядя Сэм» решил еще раз обгадить жизнь Билли. Он жил тогда в Пуна и покуривал травку. Уверен, он сам и выращивал ее. А потом штат и федеральные власти решили с этим покончить. Начались эти проклятые рейды, так называемой операции «Урожай». Налетали вертолеты. Опрыскивались посевы. Людей хватали и сажали за решетку. Лишали собственности на землю. Мне отвратительна торговля наркотиками, я не поощрял Билли, когда он курил эту гадость. Но, кажется, штат слишком уж рьяно взялся за искоренение наркомании. Действия властей все больше походили на военную операцию. Они держали в руках карт-бланш. Штат, федеральные власти, местная полиция. Все решили поучаствовать. У них имелись деньги, вертолеты. Покой, пусть призрачный, который Билли обрел на острове, снова перемешали с дерьмом.

– Находиться на тропическом острове и слушать, как над головой кружат вертолеты... Похоже на Вьетнам.

– Не знаю. Возможно, все это и оправдано. Но, думаю, многие из этих людей почувствовали себя, словно в зоне боевых действий. В результате, потом выяснилось, Билли опять уехал. Ни писем. Ни звонков по телефону. Ничего. Он снова исчез. Я отправился на поиски, надеялся найти его. И – ничего. Люди в городке знали, кто он такой, но Билли ни с кем не сближался. Черт возьми. Я не сыщик. Не представлял, что мне делать, что предпринять, и просто махнул на все рукой.