Как и система пропаганды, «политическое» образование страдало формализмом и очковтирательством, особенно усилившимся после расширения его сети. На совещании в ЦК КПСС по вопросу о работе системы политического просвещения в марте 1965 г. заведующий отделом пропаганды Ленинградского обкома партии Е.Я. Зазерский сообщил, что «непомерное расширение сети политического просвещения привело к ослаблению идейно-теоретического уровня занятий, качества занятий». Так, на Балтийском заводе было создано 170 кружков и семинаров, где обучалось 5700 чел., на Металлическом заводе им. XXII съезда КПСС — около 200 кружков, школ, семинаров и пр. с 5600 обучающимися. Зазерский задавал риторический вопрос: «В состоянии ли был партком, если даже у него есть и хороший актив, контролировать качество проведения занятий в такой огромной сети? Конечно, нет». Он сделал вывод, что «погоня за широким охватом… породила элементы очковтирательства. Эта большая отчетность, особенно в начале учебного года, каждый друг перед другом старается как можно больше напридумывать форм. Товарищи записываются. Но то, что есть в отчете, в самой жизни — большая разница в ряде случаев». Зазерский отметил, что особенно это было заметно в «комсомольском просвещении». В Ленинграде было организовано 799 комсомольских кружков, однако после проверки оказалось, что работают только 150, причем «если посмотреть эти 150 работающих, качество их работы, то, конечно, окажется значительно меньше». В 1966 г. выяснилось, что в Ленинграде «значительное количество комсомольцев по существу нигде не занимается»[476].
Возможно, что люди проявляли интерес, записывались на занятия в «политических» кружках, но в итоге оказывалось, что эта «учеба» неинтересна, и они бросали ее. Действительно, проблемой системы «политического образования» было низкое качество обучения, скучность и устарелость содержания занятий[477], которые отличались начетничеством, механическим зазубриванием материала. О состоянии учебы судили только по количественным показателям. Многие слушатели прямо заявляли, что не получают на занятиях никакой новой информации. Даже в Заочной высшей партийной школе при ЦК КПСС наблюдалось снижение требовательности к качеству знаний слушателей[478].
В марте 1967 г. около 30 % слушателей системы политобразования в Челябинской области заявили, что «не получают на политических занятиях никаких новых знаний». В Пензенской обл. 50 % слушателей отметили, что не получают «необходимых… знаний современного общества, мировой системы социализма, международных отношений, внешней и внутренней политики партий и государств». В Таганроге система партийно-политической учебы давала горожанам только 2–5 % получаемой ими информации[479].
Одним из итогов ситуации, сложившейся в этой системе, была пассивность слушателей. Секретарь Владимирского обкома КПСС С.И. Сурниченко в 1965 г. отмечал, что в кружках политучебы «соберутся, послушают, разойдутся… Иногда самообманом занимаются, числясь самостоятельно изучающим [и]». В Заочной ВПШ отмечали «несерьезное отношение к учебе некоторых слушателей» вплоть до того, что некоторые из них приезжали на госэкзамены неподготовленными[480].
Типичное описание лекций, собраний и других мероприятий приведено в материалах наблюдений советских социологов под руководством Б.А. Грушина в одной из «Школ основ марксизма-ленинизма»: «Пропагандист не всегда мог ответить на вопросы слушателей, а если и отвечал, то понять его было очень трудно из-за его явно недостаточной грамотности и неумения ясно и четко формулировать свою мысль. Так как его сбивчивые ответы не могли удовлетворить слушателей, в ход занятия был вынужден вмешаться парторг цеха, который отвечал за пропагандиста почти на все поставленные слушателями вопросы. В целом качество занятия получилось очень низким… Теоретическая конференция свелась к 2—3-минутному вступительному слову ведущего и серии докладов, которые все зачитывались по конспектам. Все вопросы темы рассматривались вне всякой связи с жизнью, с текущими событиями современности. Такие доклады могли быть сделаны 60 и 100 лет назад, поэтому аудитория откровенно скучала, и во второй половине занятия в зале вообще начался шум, обсуждение новостей кино и театра, чтение газет, в углу играли в шахматы… Председатель из президиума подавал знаки прекратить разговоры, разбудить дремлющих, когда фотограф наводил на них объектив, и т. д. В целом наблюдение за ходом конференции оставило тягостное впечатление. Явно неудовлетворенными ею остались и слушатели».
Наблюдения с другого мероприятия: «Пропагандист свободно владеет темой и излагает материал очень живо, постоянно обращаясь к слушателям с вопросами, активно стараясь наладить беседу. Однако беседа так и не состоялась. Проявив внешнее внимание к рассказу пропагандиста, слушатели остались совершенно пассивными, когда речь зашла об их участии в занятии. Обсуждавшаяся тема их явно не интересовала». На многих других собраниях и заседаниях царило безразличие или даже иронические замечания в адрес докладчиков. Еще один характерный пример: «Доклад — занудное изложение «принципов партийного руководства комсомолом» — никто не слушает… Многие зевают и дремлют. По докладу ни одного вопроса»[481].
Тенденцией, говорившей о непопулярности системы «политического образования», было стремление местных руководителей объединить его с профессионально-техническим обучением, что на практике приводило к подмене первого вторым[482] — очевидно, намного более востребованным людьми.
Аналогичная ситуация сложилась с преподаванием «идеологических» дисциплин в вузах, где преподавание истории КПСС и основ марксизма-ленинизма часто было поставлено с упором на зазубривание. Уже при Н.С. Хрущеве неразрешимой проблемой были начетничество и догматизм — лекторы читали «по бумажке», повторяя одни и те же штампы, что явно не способствовало росту интереса студентов к общественным наукам. Часто преподаватели не могли дать исчерпывающего убедительного разъяснения по интересующей учащихся проблеме. В этой сфере царил формализм — хорошие оценки по «марксистско-ленинским» дисциплинам далеко не всегда соответствовали наличию у студентов «коммунистического» мировоззрения. Студенты относились к общественно-политическим дисциплинам «как к набору фактов, как ко второстепенной нудной обязанности», рассматривая их как «не предмет», «болтовню» и саркастически называя «Законом Божьим»[483].
Кроме того, ярко проявился «интеллектуальный разрыв» между беспартийными и партийными студентами. В некоторых вузах студенты-коммунисты в подавляющем большинстве были демобилизованными солдатами, «отстающими по общему развитию от основной массы студентов» (возможно, многие из них вступили в КПСС, как раз находясь в армии). Поэтому в студенческой среде принадлежность к партии стала ассоциироваться «с недостаточным умственным развитием». Другие коммунисты, с которыми сталкивалась молодежь, тоже иногда были «менее умными и начитанными, чем студенты»[484], что снижало действенность их идеологического влияния.
Оставалась актуальной проблема принуждения к участию в «политучебе», особенно в школах и вузах. Молодежь неохотно принимала участие в скучных партийно-комсомольских мероприятиях, воспринимала их с сарказмом, подвергала насмешкам. Работа комсомола сводилась к сбору членских взносов, а посещение комсомольских собраний часто было принудительным[485].
Система дополнительного образования, созданная в СССР, в основном относилась к научно-технической сфере, но также была и частью сферы политико-идеологической. Одним из основных институтов в этой сфере было общество «Знание», основная деятельность которого заключалась в проведении лекций и издании научно-популярной литературы. IV съезд общества, состоявшийся в мае 1968 г., заверил ЦК КПСС, что оно «и впредь будет верным помощником партии в коммунистическом воспитании советских людей, формировании у них марксистско-ленинского мировоззрения»[486].
