С тех пор, как он стал членом масонской ложи, такие его отлучки были явлением обычным.

–– Снова идете к своим заговорщикам?

–– Т-с-с! – Он приложил палец к губам. – Я не должен об этом говорить супруге, это запрещено правилами. Но вам я кое-что скажу. Я еду в Версаль.

–– Зачем? Вас вызвал барон де Базенваль?

–– Нет. Мой отпуск закончится только через пять дней. Меня пригласили посетить заседание в версальской ложе Иоанна Простосердечного.

Мне было все равно, какая причина заставляет моего мужа удалиться из дома, – я была бы рада любой. Но визит в Версаль военного такого ранга без охраны в нынешние беспокойные времена показался мне странным.

–– Кто вызвал вас туда?

–– Этого я не могу сказать, дорогая.

–– Но вы, по крайней мере, доверяете людям, которые вас позвали?

–– Да, – ответил он твердо. – Вполне доверяю. Однако как приятно, что вы обо мне беспокоитесь!

Он поцеловал обе мои руки. Его красивое нежное лицо в обрамлении темных кудрей выглядело таким необычно решительным, что невольная улыбка тронула мои губы. Эмманюэль редко бывал таким – волевым, не мямлей.

–– Не бойтесь, мадам. Я вернусь к вам очень скоро, вы не останетесь без защиты.

У меня на миг защемило сердце, потому что сказал он это очень искренне. Мне не часто мужчины говорили такие слова.

–– Берегитесь, сударь, – сказала я, – я не знаю ваших друзей и боюсь, как бы все эти ложи имени иоаннов простосердечных не были ловушкой для простосердечных эмманюэлей.

–– Нет. Нет, никогда. Впрочем, – он понизил голос, – побеспокойтесь, чтобы все наши драгоценности были надежно спрятаны в тайник.

Он имел в виду тайник в спальне его матери, где давно никто не жил. В стену той комнаты был встроен мощный сейф, в котором хранились сокровища покойной Софи д’Энен, ну и мои, конечно, тоже. Особенно важно было перенести туда ожерелье.

–– Я намеревалась сделать это и без вашего напоминания, Эмманюэль. Ведь от грабежей нынче никто не застрахован. Однако я думала вообще-то, что поскольку вы – полковник королевской армии, мы будем под большей защитой, чем кто бы то ни было.

–– Да, – сказал он, но уже не так уверенно. – Так и есть. Но всегда лучше принять меры предосторожности.

Он ушел, сказав напоследок, что гороскоп у него вполне благоприятен и опасаться ему на улицах нечего. Я задумчиво наблюдала в окно, как он идет через двор с незнакомым мне посыльным, как они оба садятся в карету с лакированным верхом – обычную неприметную карету, взятую на улицах Парижа напрокат, ведь ездить по городу в экипажах из нашего собственного каретного сарая стало сейчас опасно. Садясь в карету, Эмманюэль споткнулся… Хотя ему было свойственно иногда спотыкаться, какое-то беспокойство не покидало меня. Некоторое время я молча скребла оконное стекло кончиком ногтя. Потом велела Маргарите пойти узнать, что за человек приходил к принцу.

–– Расспроси прислугу. Может, кто-то знает его.

–– Я прекрасно его знаю сама, – отозвалась она.

Я живо обернулась.

–– И кто же это?

–– Это секретарь графа де Мирабо. Кажется, Декон.

–– Откуда ты знаешь?

–– Когда граф де Мирабо был узником Венсеннского замка и ему угрожала смертная казнь за похищение маркизы де Моннье, ваш отец входил в комиссию по изучению его дела. Это было лет восемь назад. Я часто видела этого секретаря в приемной в доме вашего отца, он вечно ходатайствовал за своего господина и был ему очень верен.

«Как-то этого Мирабо стало вокруг нас очень много», – подумала я. Впрочем, услышанное меня успокоило. По всей видимости, Эмманюэль водит с ним дружбу, и дружба эта уже проверена сделкой по продаже видамского достоинства. Поскольку Мирабо не разболтал о ней, ему до какой-то степени можно верить. И потом, что мне за дело до похождений Эмманюэля!

В конце концов, пусть он делает, что хочет. Я поступлю так же! Я уже завтра отправлюсь к своему мальчику. Едва я подумала об этом, все мысли о муже вылетели у меня из головы, и я почти затанцевала от радости.

–– Завтра, Маргарита! Понимаешь? Завтра! О, наконец-то! Уже завтра утром я смогу вырваться к Жанно, и никто не задаст мне лишних вопросов!

–– Очень рада за вас, мадам. Это чудесный ребенок, который заслуживает того, чтобы видеть маму как можно чаще.

Она была счастливее меня, потому что в последние месяцы видела Жанно почти ежедневно. Я так истосковалась по сыну, что испытывала даже зависть к ней, когда она рассказывала мне подробности о нем. Это казалось какой-то насмешкой судьбы: любой имеет возможность видеть моего ребенка, только не я! Но теперь все эти глупые чувства ушли в прошлое. Я накуплю ему подарков, сладостей… я буду гулять с ним… я ни на секунду не выпущу его ручонки из своей руки!

–– Переоденьтесь только в одежду попроще и будьте осторожны, моя госпожа. Вас никто не должен узнать на улицах. Если хотите, я пойду с вами.

Я приблизилась к ней. Глаза у меня сияли.

–– Я оденусь как последняя служанка, надену даже лохмотья, лишь бы добраться до Жанно. Ты можешь идти со мной, конечно! Но особой необходимости в этом нет. По счастью, все эти бандиты, что бегают по улицам, пока что не включили меня в списки приговоренных к смерти. Да и кто сказал, что им позволят распоясаться? Вокруг столицы стоят десятки королевских полков.

–– Вот только в Париже – ни одного, – обронила Маргарита вполголоса.

Но я была слишком счастлива, чтобы задуматься над этим.

Позже, вечером, я получила нежданное письмо от Франсуа. Я обнаружила его на туалетном столике в спальне – той самой спальне, откуда он зимой убегал, прыгая из окна и цепляясь за высохшие ветви винограда. Доставка послания, конечно, вызывала вопросы: приходилось предположить, что в свое время, когда Дениза тайком от остальной прислуги проводила его через гардеробную в мои апартаменты, Франсуа установил с ней доверительные отношения, и она при случае может передавать для меня записки. Это понравилось мне, и я решила не уточнять у Денизы, ее ли это рук дело. Зачем показывать, что я поняла их сговор? Не стоит пугать Денизу, ведь в этих делах Маргарита ее не заменит: она была настроена к Франсуа неприязненно.

«Мадам, – писал капитан де Вильер, – сейчас, когда в стране кипят такие страсти, немудрено, что это сказалось и на нас, и мы поссорились. Но стоит ли придавать значение размолвкам, если наши чувства не угасли? Насколько я знаю, принц д’Энен покинул ваш дом на некоторое время. Если это так, я готов тут же оказаться у вас, чтобы…»

Далее следовали такие скабрезные подробности этого «чтобы», что я покраснела и, скомкав письмо, бросила его в огонь камина. Этот капитан неисправим! Единственное, что его заботит, – это постельные утехи. Нет, мне льстило, конечно, что в этих утехах я остаюсь для него непревзойденной фавориткой, а еще больше – то, что он сам пошел на попятную и стал, хотя и без извинений, инициатором примирения. Извинений, вероятно, ждать от него было бы слишком… Но, несмотря на его просьбы, я решила дать себе время для раздумий и не спешить с ответом.

«Успеется, – самодовольно подумала я, сидя в кресле и покачивая ногой в домашней туфельке. – Раз написал, значит, никуда этот капитан от меня не денется. Я хочу сейчас к сыну, а не к нему.... Но как же быстро разносятся по Парижу слухи! Не успел Эмманюэль уехать, как об этом знает куча людей».

В тот вечер я заснула только после того, как по совету мужа, не привлекая служанок и Кантэна, перенесла драгоценности в тайник.

4

В понедельник утром 13 июля над Парижем, как и прежде, клубились столбы дыма. Заставы все еще полыхали, особенно пострадала Севрская, связывающая город с Версалем. Синее летнее небо краснело от отблесков пламени и затягивалось темной пеленой, слегка светлеющей у самого своего верха и угольно-черной внизу. Обратив взор на запад, можно было заметить и над заставой Сен-Клу не меньшее темно-алое зарево.

На улицах, прилегающих к заставам, было полным-полно пьяных. Вино и ром лились рекой, благодаря разрушению таможен их ввозили теперь без пошлин. Те бродяги, что еще держались на ногах, подходили к редким королевским гвардейцам, которые ни во что не вмешивались и не защищали заставы, и уговаривали их «присоединяться к третьему сословию».