— Я верю в карму: у всех поступков есть причина и следствие. Человеку трудно быть свободным. Но мне нравится Бог, о котором говорит Чжайдао.

— Мне бы хотелось, чтобы судьбы не было…

— Есть ли в вашей жизни кто-то, чьим мнением вы дорожите? Чье расположение хотели бы завоевать и сохранить? — продолжил господин Сяхоу.

— Конечно, есть. Я дорожу отношением Юньфэн-сюна. Надеюсь только, что его расположение уже не надо завоевывать. А вот расположение его матушки и госпожи Сяхоу… я бы хотел получить. Мне кажется, я им не очень-то нравлюсь.

— Нет, брат Не, я не отношусь к тебе плохо. Конечно, матушка переживает, что Юньфэн-лан много времени проводит с тобой и не готовится к экзамену. Но мне кажется, что без тебя он бы все равно не готовился, — улыбнулась Сюэлянь. — Что касается меня, то я бы хотела получить настоящее расположение моего мужа.

— Чжайдао, — Юньфэн быстро глянул на Нежату. — Его мнение и расположение — самое важное для меня.

— Занятно. Для вас важно мнение и расположение людей, с которыми вы живете рядом. Это и естественно. А теперь вот такой вопрос: если бы у вас была возможность переместиться в прошлое и изменить в нем одну вещь, что это была бы за вещь?

— Если бы я мог вернуться, я бы отпустил моего наставника сразу. Не стал бы его мучить… Мне кажется, от того, что я не был готов его отпустить, он так долго умирал…

— Не стал бы сдавать столичный экзамен.

— Ты все еще злишься, что не прошел? — удивилась Сюэлянь.

— Мне жаль, что я потратил столько времени впустую. Хотя тут много всего. На самом деле, мне кажется, если бы я тогда не отправился в Линьань, я бы не встретил потом Чжайдао. Так что нет смысла что-то менять.

— Я иногда думала, что лучше бы я влюбилась в кого-то другого, не в Юньфэн-лана, — Сюэлянь вздохнула. — Но когда пытаюсь представить на его месте кого-то еще… Все равно выходит, что он самый лучший.

— А-Лянь, — Юньфэн мягко сжал ее руку.

— Отец, только не думай, что у нас плохие отношения с мужем, — довольно резко отозвалась Сюэлянь. — Просто Юньфэн-сюн все еще думает, что я лишила его выбора, — и она улыбнулась.

Господин Сяхоу внимательно посмотрел на дочь, тихо кивнул и продолжил спрашивать:

— Вы хотели бы быть бессмертным? Почему? Если да, то чем бы занялись?

— Но человек и так призван к бессмертию, душа бессмертна и потом, после Второго пришествия, все люди воскреснут и получат вечную жизнь… Получить бессмертие сейчас, на земле, в этом несовершенном мире, исполненном зла, боли и греха? Зачем?

— Я не знаю, зачем это нужно, если со мной рядом не будет того, кого я люблю, — отозвалась Сюэлянь.

— Не могу себе представить… Конечно, смерть страшит, как страшит неизвестность, но вечная жизнь — это тоже неизвестность. И она тоже страшит.

— А теперь расскажите про свою первую любовь.

— Моя первая любовь… это мой наставник отец Авраамий — самый добрый, самый светлый…

— Нет, Чжай-эр, я думаю речь о… влюбленности, — перебил его Ао Юньфэн.

— Влюбленность? Может, это когда я встретил лисичку первый раз? Это было… как еж, растопыривший иголки, и много-много жуков, ползающих внутри. Мне не понравилось, я сразу сбежал, — он улыбнулся. — К счастью, потом, когда мы встретились снова, это уже не повторилось.

— Я не хочу говорить об этом. Это слишком… я стараюсь об этом не думать, — отозвался Юньфэн, налил в чарку вино и быстро выпил.

— А я расскажу, — сообщила Сюэлянь. — Мне в тот год только начали делать прическу, а ему исполнилось четырнадцать лет, но он уже сдал уездный экзамен, и отец отметил этого талантливого юношу. Впервые он был приглашен на Праздник двух девяток, и тогда-то я и заметила его — самого юного из гостей. Самого скромного и красивого. Он играл на цине «Гуанлинский напев», и эта музыка навсегда покорила мое сердце.

— А теперь расскажите, какой ваш самый большой страх? — не унимаолся господин Сяхоу.

— Ох, — вздохнул Нежата. — Наверное, я боюсь быть злым, боюсь кому-то сделать больно… только все равно делаю. Боюсь оскорбить Бога своеволием, боюсь отвернуться от Него из-за своих пристрастий, потеряться.

— Боюсь не понять, в чем мое предназначение и пойти не по своему пути, — отозвался Ао Юньфэн.

— А я боюсь, что Небо не пошлет мне сына и некому будет молиться на могилах предков рода Ао, — сказала Сюэлянь.

— Это твой самый большой страх? — переспросил господин Сяхоу.

— О чем-то более страшном я не хочу думать.

— Что ж, скажите теперь, как вы относитесь к подаркам? Какой подарок доставил вам большее удовольствие: который подарили вам или который подарили вы? Что это было?

— Мне однажды мой наставник подарил свистульку. Еще в самом начале, когда меня к нему привели и мне было грустно и не по себе на новом месте. Она придала мне уверенности, потому что через этот подарок, в частности, я увидел моего старца, его доброту и заботу. Потом я отдал ее моему названому братцу, чтобы утешить его, когда умерла его бабушка. Он сохранил ее. Когда мы расставались, показал мне.

— Великолепный гуцинь, который господин Сяхоу подарил мне — бесценный подарок. Сам я никогда не умел делать подарки, хотя и старался… но, увы. Ничего особенного не могу вспомнить.

— А как же песня, которую ты для меня сочинил? — спросила Сюэлянь. — Разве это не самый хороший подарок? Когда я пою ее, мне кажется, что у меня есть надежда. Кроме этой песни, в моей жизни было столько прекрасных подарков… Лютня-пипа, на которой я играю. Отец, ты подарил ее мне, когда я еще толком не научилась играть, но ты не побоялся доверить мне этот прекрасный инструмент.

— Забавно, что все ваши подарки связаны с музыкой… — заметил господин Сяхоу. — А с кем вы хотели бы провести последний день своей жизни?

— Я бы просто хотел, чтобы рядом оказался священник, чтобы он исповедовал, соборовал и причастил меня. Прочитал молитвы на отшествие души от тела, тоже было бы хорошо.

— Наверное, с близким другом, — проговорил Юньфэн и, помолчав, добавил: — Не только последний, но каждый день своей жизни.

— Даже не знаю. Просто не хотелось бы оказаться в одиночестве. Мне кажется, умирать немного… страшно.

— Да, пожалуй… — согласился господин Сяхоу. — А как вы думаете, влияет ли имя человека на личность, которой он становится?

— Мне кажется, нет. Мое имя, данное при рождении, значит «нежный». Но у отца был приятель, дубильщик кож, носивший такое же имя. Его никак нельзя было бы назвать нежным. А мое имя при крещении значит что-то вроде «защитник». Но какой из меня защитник?

— Мое имя-цзы дал мне учитель, исходя из моего характера. Мое детское имя было просто И — первый. Наложило ли отпечаток на мою личность мое имя-мин? Отец назвал меня Баймин. Стал ли я от этого похож на белый свет? Мне кажется, имя не влияет на личность.