Михаил Гречанников
О друзьях, богах и безбожниках
– Рыбомордые ублюдки!
Признаться, меня это заявление покоробило. Мы с Толстяком Сэмом и Лягушкой Джонсом не собирались драть кошакам хвосты – но раз уж они сами напрашивались, то и нам сам Дагон велел.
Они были на другой стороне улицы. И чего в наш район забрели? Пятеро, все тощие. Видимо, давно уже в веру обратились – морды на людские вообще не похожи, ну чисто кошки. Уши острые, глазищи огромные, жёлтые, усы топорщатся. Не знаю, кошачьи ли рожи меня выбесили больше, или их манера одеваться. Эти бастопоклонники вечно наряжаются как щеголи – яркие рубашки с высокими воротничками, бархатные жилетки, отутюженные брючки… Тьфу. То ли дело мы с ребятами – рубахи клетчатые, джинсы, кепки. Мы работяги и никого другого из себя не строим. А кошатники стэйтенайлендские, хоть и дорогие шмотки таскают, сами зачастую ни гроша за душой не имеют.
В общем, ясно было, что назревает драка. Мы с ребятами бегать не привыкли, так что только рукава закатали. На Сэма и Джонса понапрыгнули по двое, а мне один достался, зато здоровый, как бык. Шипел и всё лягнуть пытался. А как лапой своей шерстистой махнёт, так на шкуре следы от когтей остаются. Ненавижу я кошаков, на дух не переношу. Как подумаю, что такой вот был обычным человеком, пока Баст поклоняться не начал, так тошно становится.
Ну, я-то тоже парень не промах. Дал ему раз по рёбрам, дал другой – он и скрючился. Попинал я его ещё, несильно, только чтобы ботинки свои о его дорогую одежонку повытереть, и к парням обернулся. А у них-то дела похуже были. Чешуя уже подрана, жабры в крови, сами пятятся к переулку и только успевают удары отбивать. Ясно дело, я ноги в руки взял и бегом к ним. Но не успел. Они уже в переулке были, когда там одна дверь распахнулась и наружу человек вывалился. Просто человек – безбожник, то есть. Морда чисто людская, только подлая до крайности. Мы бы на него и внимания не обратили, да только он из ружья стрелял. Бах, бах! – а сам задом от дома пятится. За ним ещё двое выскочило, и тут они нас увидали. Парни были в крови уже, ну и напугали, видимо, этих мерзавцев. Один из них вскинул руку с пистолетом и выстрелил в Джонса, другой пальнул из ружья в Сэма. Что-то и кошаки получили. Я-то ещё не успел до ребят добежать, далеко стоял, так что мне свинца не досталось.
Кошаки, понятно, заверещали и бросились врассыпную. А я как стоял столбом, так и стою. Хотели бы – подстрелили на раз-два. Но не хотели. Только пятки у них сверкали, как они неслись. Добежали до машины – жёлтый «Понтиак» у них был, залезли внутрь, а там только колёса завизжали. А вдалеке полицейская сирена воет. Что делать? Подошёл я к ребятам, а те уже не дышат. От крови весь асфальт зелёный, а она всё течёт и течёт. Я потормошил было парней, но те уже всё, Дагону душу отдали. Признаться, всплакнул я. Стою, в общем, на коленях рядом с ребятами, и реву, как баба. Так меня копы и взяли.
Эти тоже безбожниками оказались. Не то, чтобы они меня невзлюбили – дали пару раз по печени дубинкой, да в кузов бросили. Это ещё хорошо. Просидел я взаперти два дня, а потом меня выпустили с официальными извинениями. Дескать, хозяин ювелирного, которого тогда троица безбожников ограбила, сразу сказал, что это люди без веры были. Но меня для профилактики всё равно ещё два дня за решёткой держали. А, да и море с ними.
Похороны я пропустил. Без меня ребят в глубину отправили. Обидно это было, конечно. Но потом ещё обиднее стало. Подошёл я к вдове Джонса соболезнования высказать, а она давай верещать: как ты, мол, ни царапины не получил, а мужа моего подстрелили? Трус я, дескать. Будто бы не помогал другу, а прятался.
Ничего я вдове не сказал – её можно понять, в одиночку теперь мальков растить. Но тоскливо стало так, что хоть в петлю лезь. Пошёл я в бар наш, «Печальный краб», и там хватанул нашего солодового, морской водой разбавленного. А как поддал, так для себя и порешил: найду этих выродков, что ребят прикончили, и утоплю. Даже клятву Дагону произнёс – утоплю, хоть бы и самому потом не выжить.
Район наш, Бруклин, размеров порядочных, так что стал я спрашивать всех знакомых, не слышал ли кто чего. Но нет, никто с безбожниками не знается. Оно и понятно, какой же нормальный человек в двадцатом веке без бога жить будет. Пошёл я тогда в ювелирный, который ограбили. Хозяин-то меня сразу узнал – ты, мол, тот самый парень, что друзей потерял. Он и сам из наших, морских. И третью клятву Дагону, судя по внешности, давно уже дал. Голова у него уже сплющилась, глаза по бокам головы теперь и совсем уже не закрываются. Не то, что у меня – оба глаза пока спереди, как у безбожника, только выпуклые, рыбьи. И чешуя у торговца такая хорошая, крупная. Сразу видно, человек верующий.
– Я лавку давно закрывать собираюсь, – говорит. – Всё равно скоро на глубину уходить. Сушу уже с трудом переношу. Но тяну всё – привычка. И вот, на тебе. Ни разу ещё не грабили, а тут такое. Хорошо хоть сам жив остался. А ребят твоих жалко, конечно. Не в то время они тут оказались.
– А не знаете, где этих грабителей можно найти? – спрашиваю.
– В районе безбожников, конечно, – хмыкнул тот. – Тут бы они долго не протянули. Да и у кошатников навряд ли живут, те тоже не терпят чужаков. Нет, эти только среди безбожников могут быть. А тебе зачем это, парень? Неужто сам их искать хочешь?
– Хочу, – говорю. – А как не хотеть? Двоих друзей моих угрохали. Меня вдова друга позорит, что я жив остался. Нужно искать теперь. А иначе мне стыдно в порт возвращаться.
– Пусть полиция их ищет, парень. Нечего тебе свою чешую под огонь подставлять. Они ребята гиблые, сам ведь видел. Для таких на курок нажать – раз плюнуть. Только и добьёшься, что сам жену вдовой оставишь.
– Нет у меня жены. Никого нет. А искать я всё равно буду. Копы ничего делать не будут, потому что за людей нас не считают.
– Тоже верно. Безбожники, мать из так… – Хозяин заклокотал от гнева.
А потом вздохнул, глянул на меня искоса и выпалил:
– Ладно! Кое-чем могу помочь. Знаю одного парня в их районе, тот очень уж пронырливый, многих знает. Чарли звать. У меня с ним… деловые отношения, в общем. Да чего там, краденое мне таскает на сбыт. Теперь уж чего таить, всё равно магазин закрывать буду. Дам тебе его адрес, скажешь, что от Джимми – так он хоть говорить с тобой будет. Ну, а много ли он расскажет, не знаю. Но в той среде таких дел надолго не утаишь, точно знаю.
Поблагодарил я Джимми, хозяина магазина, и отправился в район безбожников. В районе безбожников – так-то он Квинс называется – встретили меня не очень. Через пять минут уже патруль остановил: что, мол, делаешь тут?
– Иду навестить старого друга, – говорю. – Давно не виделись.
– Ты, рыбомордый, меня не беси, – отвечает мне коп. Жирный такой, брюхо над ремнём нависает, зато значок на солнце сверкает так, что зажмуриться хочется. – Выворачивай карманы давай, пока я тебе рёбра дубинкой не пересчитал.
Я вывернул – молча, покорно. Ничего у меня копы не нашли, кроме маленького складного ножа да старого потёртого бумажника с пятью баксами внутри.
– Серьёзно, рыбомордый, – уже спокойнее спросил коп. – Ты чего здесь забыл? Знаешь ведь – здешние не любят, когда вы из своего Бруклина выползаете.
– Надо друга навестить, – гнул я своё. – Плохо ему. А кроме меня у него никого нет.
– Ладно, хрен с тобой. – Коп плюнул мне под ноги и смерил презрительным взглядом. – Но только дёрнись у меня, и до своих глубин ты в жизни не доползёшь.
– Понял, офицер, – сказал я. – Лишний раз не дёрнусь.
Что сказать? Да, пресмыкался я перед ними, но какой у меня выбор? Или так, или опять на пару дней за решётку. Нет уж, я сюда не для того пришёл.
В общем, нашёл я адрес того парня. Прохожие меня, конечно, на улице сторонились, а один раз мне вообще на голову мусорный бак надели. Это молодёжь ихняя была, местное хулиганьё. Я – ничего, подождал, пока пинать перестанут, отряхнулся и дальше побрёл. И добрёл до большого серого дома. Зашёл в подъезд, поднялся на третий этаж, стучу в дверь.