Гален задумался, поглаживая бороду.

— Интересное предложение. Обычно мы используем мази, которые сами по себе обладают лечебными свойствами. Но, пожалуй, стоит попробовать. Но лишь ради знаний.

Я улыбнулся, чувствуя удовлетворение.

— Что же, думаю, на этом мы можем завершить. — Я встал, показывая, что разговор окончен.

Гален тоже поднялся и поклонился.

— Спасибо за интересный разговор, цезарь. Ваш взгляд на вещи необычен, и это редкий дар. Вы способны замечать то, что другим кажется несущественным.

— Благодарю, — кивнул я с благодарностью.

Когда Гален вышел, я остался наедине с мыслями о линзе. Стекло у нас слишком мутное, хотя ювелиры могли бы выточить нечто похожее из горного хрусталя. Лупа, конечно, могла бы стать доказательством того, что возможно увеличивать изображение искусственно. Но что дальше? Сама по себе она мало что даст. Разве что как принцип, который передать инженерам. Пусть уже они развивают механизмы.

Сейчас же такой проект затруднительно реализовать: материалов не хватает, да и объяснять всё ремесленникам сложно, да и лагерь накладывает свои ограничения. Ладно, впишу заметку в блокнот. Пока это не срочно.

Можно заняться наконец цифрами, благо несколько вариантов я уже накидал, и теперь раздумывают над более удачными. Думаю что успею к тому времени, как Гален разберется с кипячением.

923(170) июнь, Карнунт, Паннония

Прошел почти месяц с тех пор, как римские войска отправились на север. В их отсутствие порядком в лагере заведовал Клавдий Помпеян. Уже пожилой воин, он, тем не менее, оставался полным сил. Моя сестра, Люцилла, была вновь в положении — ее четвертый ребенок, но первый в браке с Клавдием. Осенью он, видимо, консумировал брак, а пару недель назад, как рассказала мама, она родила мальчика. Назвали его Lucius Aurelius Commodus Pompeianus.

Меня это имя неприятно задело. Слишком сильное совпадение с моим собственным. Намек на амбиции? Это оставалось вопросом. Вспомнились те неоднозначные взгляды сестры. Моя интуиция шепчет что тут что-то назревает.

Сам Клавдий ходил весь сияющий, принимая поздравления и подарки по случаю рождения сына. Я тоже поздравил. Однако искренней радости не испытывал. Все мысли были о Люцилле. Она уже воспитала троих детей, а теперь в свои годы должна растить еще одного младенца. Такой изнуряющий ритм материнства без передышки мог обернуться бедой для ее здоровья.

В тот момент я чувствовал скорее жалость к сестре, чем радость за генерала.

Отец перед походом дал наставления Помпеяну держать меня в курсе насчет кампании, делится новостями с фронта, и вообще взять роль ментора в военном деле. И несмотря на то что генерал выполнял свои обязательства, мне казалось что он подходит к этому несколько формально.

Сегодня ко мне подошел Декстер, позвав в палатку к генералу. Когда я вошел и взглянул на собравшихся, сразу ощутил напряжение обсуждения. Офицеры и советники, видимо, были поглощены горячим спором, однако их внимание быстро переключилось на меня. Я шагнул внутрь, выпрямился и, обращаясь к присутствующим, сказал с уважением, но с уверенностью в голосе:

— Салве, достойные легаты и генералы! Благодарю вас за вашу преданность и службу Империи. Пусть наш совместный труд и мудрые решения приведут к славе Рима и победам на фронтах.

В конце концов, я был не просто наследником Империи, но и одним из тех, кто должен был когда-то продолжить их дело.

— Пусть же Рим будет благосклонен к нашим усилиям, — закончил я, слегка поклонившись, чтобы выразить должное уважение тем, кто заслуживал его.

— Сальве, цезарь! — ответили мне уважительными поклонами и ударами в грудь военные.

— Я пригласил вас, цезарь, чтобы уведомить о новостях с севера, — обратился ко мне Клавдий Помпеян. Все затихли. — К сожалению, ваши слова оказались пророческими, когда вы на первом совете высказали сомнение в словах сарматов. Эти вонючие козлопасы выступили на помощь маркоманам.

— Давно? — спросил я.

Новость неприятная, но вполне ожидаемая. Будем надеяться, что они выставили незначительную помощь.

— Как оказалось, они уже слились с маркоманами, — вздохнул генерал. — Наша разведка в этот раз не смогла выявить вовремя этот маневр.

Да, тут вообще мышей не ловят. Увы, но до того филигранного управления варварами, которое в будущем достигли византийцы, нам еще далеко. Да, за племенами следят, связи есть, но не все так точно и оперативно. Навеяло аналогию с неким 41 годом из прошлой жизни. Ситуация имеет много схожестей. Империя должна бить в хвост и гриву все эти племена, но на деле хромает управление и разведка.

— Если наша армия знает об этом, — задумчиво сказал я, — возможно, они смогут выполнить необходимые маневры, чтобы обезопасить себя.

Все удрученно молчали.

— Мы узнали о языгах в ходе их нападения на вспомогательные войска в походе. Их атака была неожиданной и стремительной. А потом подошли маркоманы, которые воспользовались ситуацией. Разгром был полный.

Нависла тяжелая тишина.

— Насколько полный? — с трудом выдавил я из себя.

— Потери уточняются, — вздохнул Помпеян. — Но предварительные данные в донесении говорят о 15-17 тысячах погибших. Еще нужно выяснить, сколько раненных и попавших в плен.

В этот момент я понял, каково быть тем, кто доносит такие новости и живет с ними. Одно дело слышать об этом как гражданский, находясь в Городе. Совсем другое — быть здесь, в лагере, и переживать такие события. Это как многотонная плита ответственности, которая навалилась на всех нас. Да, я лично не имею прямого отношения к происходящему. Мог бы умыть руки. Но не могу. Я ощущаю свою сопричастность к этой трагедии. Это тоже урок.

— Мне кажется, у этого поражения еще будут последствия. - со вздохом припечатал Пертинакс.

Скорее всего, он прав. Но самое ужасное — мы сейчас в ситуации реагирования на уже случившиеся проблемы, и не можем решить их превентивно. На совете продолжали обсуждать задачи, исходя из новой ситуации. Можно было ожидать отступление нашей армии обратно в лагерь, поэтому нужно было подготовиться. Я внимательно слушал, стараясь сосредоточиться на том, что говорят, и не отвлекаться на новость о поражении.

Спустя три дня пришли уточнённые новости о потерях. Дополнительным ударом стала весть о гибели генерала Марка Клавдия Фронтона. Языги, как оказалось, использовали момент и прорвались к ставке генерала. Вспомнились мои слова на совете перед походом, и мне стало стыдно за свою пикировку в адрес Фронтона. Стыдно и обидно — потерять такого опытного генерала. Империя понесла тяжёлые утраты от варваров, что только усугубило и без того кризисную ситуацию.

923(170) июль, Карнунт, Паннония

Армия вернулась в лагерь спустя несколько дней. Отец решил, что с такими потерями в начале кампании нет смысла продолжать борьбу с тандемом маркоманов и языгов. Нужно было перегруппироваться, лучше подготовить войска и обдумать новую стратегию.

Настроение в лагере было подавленным. Эти потери стали тяжёлым ударом для всех. Но хуже всего было ожидание последствий, которые не заставили себя ждать.

Декстер вновь пригласил меня на совет, который теперь возглавлял мой отец. За прошедшее время мы с ним неплохо сдружились — на фоне моих изнурительных тренировок у Фуста, постоянных новостей с фронта и общего стремления служить Империи. Я стал приглядываться к нему внимательнее. Несмотря на его дружелюбие и корректность, ощущалось, что он немного карьерист. Но меня все устраивало пока в его отношении.

На совете, после коротких приветствий, отец сразу перешёл к плохим новостям:

— Удар языгов оказался куда коварнее, чем мы ожидали. Мало того что они нарушили своё слово и выступили на стороне маркоманов, так, видимо, они успели предупредить и костобоков. Хотя, возможно, те следили за нашими действиями сами. Сейчас пришла весть: костобоки, объединившись с роксоланами, совершили дерзкий набег. Они пересекли Дунай и вторглись в Нижнюю Мезию. Хуже всего, что в том направлении у нас никого нет поблизости.