Даже спустя годы, когда Юрий уже закончил институт, женился и работал инженером на заводе, тётя Света продолжала дарить ему такие безделушки, а он по-прежнему, как в детстве, забегал к ней поболтать и послушать новую пластинку.
Но однажды пришёл чёрный день, праздник кончился. Тёте Свете поставили жестокий диагноз — онкология. Болезнь, как танк, начала ломать, подминать под себя её феерично-музыкальную жизнь. Тесня Россини и Жорж Санд, в неё пришли вещи, о которых тётя Света никогда не задумывалась, даже не подозревала — инвалидность, лучевая терапия, зловеще-тихие коридоры онкодиспансера, где приходилось принимать «химию»… Она долго не могла поверить в эту новую действительность, а когда поверила — не смирилась. Она решила бороться. И победить. Вопреки всему.
И она боролась — с упорством одержимого, с верой в чудесное исцеление, даже с азартом. Она пробовала всевозможные народные рецепты, чудодейственные средства. Ела курагу и грецкие орехи, чтобы быстрее восстанавливаться после «химии», давила и пила овощные соки, нашла бабушку-травницу и лечилась травами…
— Вкусный, правда? И стр-рашно полезный! — говорила она убеждённо, угощая Юрия свежевыжатым морковным соком. — И тебе надо пить! Знаешь, сколько там витаминов!
Врачи разводили руками: при своём диагнозе тётя Света держалась прекрасно. И она радовалась, ободрялась надеждой. Но неожиданно болезнь пошла в кости. После перелома ноги, которая уже не могла полноценно срастись, тётя Света встала на костыли, оказалась прикованной к своей тесной квартирке. Не могла сходить даже в магазин. Однако, вместо того, чтобы смириться с неизбежным, она ещё больше, вопреки всему, стала верить в чудо.
С тех пор Юрий взял над тёткой полную опеку.
* * *
Тётя Света сидела в своей маленькой тюрьме, а Юрий и его жена Лена были её единственной связью с большим миром. От этого мира у тёти Светы остались лишь развесистая берёза за окном да двор с бугром кооперативного погреба и старыми железными гаражами, которые она видела с балкона. Да в отдалении виднелись верхушки тополей — там был проспект, по которому она ещё не так давно ходила на работу. Оттуда доносились шум машин, звонки трамваев — звуки недоступной теперь для неё большой жизни.
Ещё у тёти Светы остались старенький проигрыватель и тумбочка с пластинками, эпоха которых уже почти ушла. Её главное, скопленное за всю жизнь богатство. Да допотопный громоздкий цветной телевизор «Горизонт» с любимым каналом «Культура».
Но, лишившись мира большого, тётя Света научилась радоваться малому. Целым миром, например, была берёза за окном. Зимними утрами на восходе солнца, готовя на кухне завтрак, тётя Света любовалась, как бело-голубое кружево её заиндевевших ветвей, медленно разгораясь, превращалось в розовое, потом — в пламенно-золотое, и в глубине его, как в сказочном шатре, осыпая алмазные искры, прыгали шустрые синички. Летом голубое кружево сменяла занавесь зелёной листвы, величественно колыхавшаяся под ветром, и вместе с ней по кухоньке колыхалась большая кружевная тень. А в сентябре, вся золотая, играющая солнечными бликами, берёза словно светилась внутренним светом, и её ярко жёлтая вершина торжественно сияла в бездонной небесной синеве. Берёза была всегда рядом, была другом, тётя Света с ней разговаривала. Дерево понимающе кивало ветвями. Одна из них, надломленная ветром, уже много лет висела засохшая, как сломанная рука, и всё никак не могла упасть.
Ещё был маленький открытый балкон, где стояли два сколоченных Юрием ящичка с невзрачными бархатцами, и где тётя Света «гуляла», смотрела на большой мир. В холодную погоду она одевала старую, с пролысинами, цигейковую шубу, повязывала голову пуховой шалью, с трудом переваливаясь костылями через порожек, выходила «на улицу» подышать. Подолгу стояла, глядя на серый двор, на ржавые крыши железных гаражей, по которым бегали кошки. А летом тётя Света садилась с книжкой в вынесенное на балкон ветхое, подстеленное рваной курткой кресло, читала, но больше слушала звуки двора — голоса играющих детей, гудение подъехавшей машины… Эти звуки, говорившие, что кругом идёт жизнь, тоже радовали её.
Но больше всего радовало, когда из этого большого мира приходили гости — забегала проведать подруга или просто приносила пенсию почтальонша. Сидя с книжкой в низком кресле и видя лишь небо, тётя Света чутко прислушивалась к шагам и голосам проходивших внизу по тротуарчику людей. Самыми долгожданными из них, конечно, были Юрий и Лена.
Перед приходом созванивались, и тётя Света задолго до договорённого времени выходила на балкон, вглядывалась в сторону проспекта с тополями, откуда должны были появиться племянник с женой. Когда они показывались на дорожке, тётя Света начинала махать рукой. А когда они с набитыми авоськами, внося с собой бодрость большого мира, нарочито шумно вваливались в маленькую прихожую, тётя Света, стоя на костылях и сияя от счастья, встречала их всегда одним и тем же:
— Привет, привет, мои дорогие, мои хорошие!
Для неё, любившей всё превращать в праздник, это был настоящий праздник, и Юрий с Леной старались.
Они делали уборку, потом Юрий чинил какой-нибудь перегоревший утюг, а тётя Света с Леной, весело болтая, готовили обед. А потом они «пировали» в маленькой кухоньке, и берёза за окном кивала им ветками.
Часто засиживались до вечера: слушали старые пластинки, играли в карты, иногда даже пели, и Юрий аккомпанировал на старенькой гитаре — той самой, на которой когда-то учился играть… И, чем ближе подходило время расставаться, тем задумчивее становилась тёти Светина улыбка. Она всячески старалась оттянуть их уход — предлагала ещё сыграть в «дурака», ещё чаю… Но бесконечно пить чай невозможно. У племянника были свои дела, и так он тратил на неё каждый выходной. Тяжело опираясь на костыли, тётя Света выходила вслед за ними в прихожку, грустно глядя, как поспешно они собираются. Прощалась со своим праздником.
— Ладно, в следующий раз посидим-попоём подольше, — говорила она. — Спасибо, мои дорогие.
И оставалась в своём тяжком, беспомощном одиночестве, один на один с жестокой болезнью. И начинала ждать следующей субботы.
— Тёть Света, перебирайся к нам, — как-то, не выдержав, завёл разговор Юрий. — И уход за тобой будет лучше, и нам с Ленкой веселее.
Тётя Света подумала, неопределённо улыбнулась, глядя куда-то в окно.
— Спасибо, мой хороший, не надо. Тут я у себя дома, никого не стесняю. Видишь, какая у меня красивая берёзка! Куда я от неё поеду?
* * *
Подходил конец августа — любимая тёти Светина пора и день её рождения. Словно подстраиваясь под их расписание, он выпадал на субботу. Если рядовые субботы были просто праздники, то тут близился суперпраздник, тётя Света ждала его с особым нетерпением. В последнее время в каждой дате она видела некий скрытый смысл. Теперь ей казалось, что вот придёт этот день рождения, и произойдёт чудо — разомкнётся заколдованный круг, отступит беда.
Чуть не за месяц она уже беспокоилась, что купить к столу, что они, Юрий и Лена, хотели бы поесть-попить. Она звонила им, в подробностях обсуждала, чем лучше заправить такой-то салат, какую делать селёдку «под шубой» — с мясом или без…
— А какую мы приготовим курицу с яблоками — объеденье! — восклицала она.
Они разговаривали по полчаса, тётя Света извинялась, что отвлекает от дел, стеснялась, волновалась. А когда, наконец, совещание заканчивалось, Юрий представлял, почти видел, как, положив телефонную трубку, тётя Света ещё некоторое время сидит в своём старом продавленном кресле, в ледяном одиночестве квартиры. Потом тянется к костылям, с трудом встаёт, тяжело подходит к окну и долго смотрит на свою уже краплёную предосенней желтизной берёзу…
Перед самым днём рождения тётя Света позвонила посоветоваться, какая скатерть лучше к праздничному столу: тёмная с золотыми цветами или белая с бахромой, подарок ей на тридцатилетие?
