Нет, он выберется из этой нищеты и семью вытащит. Батя всегда говорил про долг и про то, что если завел семью, то обязан тащить до конца этот груз. А он уж грузиков наплодил, мама не горюй. Галка по молодости очень любила ноги раздвигать, ненасытная была, словами не передать. То на сеновале, то на стадионе, то на пшеничном поле, то в лесу. Один раз даже в сарайчике рядом с церковью пришлось работать — возбуждало это её.

Потом уже когда женились можно было не напрягаться и не искать траходромы — постель, она всегда постель, только надоедает быстро. Ну и потомство начало размножаться почкованием одновременно разрушая село. С каждым новым человечком жить становилось все хуже. Закрывались фермы, переставали ходить автобусы, менялась власть, пропадала власть, приходили бандиты — уходили бандиты, приходили менты, уходили менты — приходили полицейские. И вот докатились до самого дна, когда кроме своей «коровы» уже и довериться некому. Алкаш Женька не в счет. Этот держался только за счет своих городских друзей. Это были мужики, да. Ничего не скажешь. И сами держались и друга не забывали. В его доме обоих и завалили. Фома негромко как пес на цепи зарычал и сжал кулаки. Злость. Хорошо. Давай иди сюда. Ты нужна мне. Хватит этого психоанализа, мудак застрелил двух твоих друзей. Убил жестоко, не сомневаясь, а одного еще и добивал прикладом превратив голову в месиво. А он еще сомневается стоит ли пытать этого урода? Да они наверное и боли не чувствуют, отбросы. Если бы они были людьми разве правительство делало то, что делает? Разве за головы нечистых давали бы награды? Нет, Фома. Ты не такой тупой, как Женька и у тебя семья. А у нечистых нет семей, нет детей, нет родных. Они живут долго, но одиноко.

Фома закрыл глаза и глубоко вдохнул ночного воздуха, всей грудью. Он настраивался на плохие вещи, которые предстояло совершить, но разве плохие вещи не делаются всегда ради благого дела? Он представил Город. Представил высокие сверкающие небоскребы, представил ровные дороги, огни заправок и мега молов, представил как смотрит вниз со своего балкона на тринадцатом этаже, а все дети чистенькие и нарядные ушли в школу, жена готовит пожрать вместо того, чтобы доставать его нытьем о кредитах. А потом он представил злобного деда в синем уродливом колпаке и ночном халате. У деда почему-то был длинный горбатый нос с уродливой родинкой на кончике. Он восседал верхом на олене, шкура которого была покрыта коричневыми пятнами старости или какой-то болезни. Животное лысое, как египетский кот, скалило кривые зубы ржало как конь.

«Но!» — крикнул Дед и ударил ногами по бокам уродливому существу. Олень фыркнул, присел на зад и прыгнул вперёд, так скачками и понёсся.

«Пошла! За Орду! Зима близко!» — кричал неразборчиво дед, и Фома почувствовал прилив адреналина в кровь. Ему вдруг тоже захотелось туда, захотелось скакать рядом с дедом и кричать как он, и убивать как он. У него было оружие похожее на деревенскую косу: длинная рукоятка и на конце железное треугольное навершие в виде длинного ножа. Дед резко наклонялся и бил косой, протыкая противников. Лезвие входило в грудь, ломая кости грудной клетки, и выходило из спины. Он дергал оружие к себе и напрягая мускулы вырывал лезвие из еще бежавшего по инерции человека, причиняя еще большие повреждения. На груди оставалась огромная дыра в виде звезды, а воин падал когда не него уже не смотрели, потому что дед замахивался и бил с размаху, уже не колол. Бил наотмашь и голова жертвы слетала с плеч, а тело роняло оружие.

«Отлично! — восхищенно подумал Фома. — Хочу туда».

Он забыл, что ненавидел, кого ненавидел, и кем был по жизни. Он хотел скакать там, рядом с этим, на таком же олене и убивать, хотя он бы предпочел меч: широкий и короткий, с плоской рукояткой. Чтобы он был заточен так остро, что оруженосцы боялись его брать в руки и проходил он сквозь доспехи быстро и легко. А в другой руке щит.

Потом он услышал хлопки. Или выстрелы? Странные звонкие звуки были чужими в этой тишине. Женька? Сам начал нечистого допрашивать? Но ведь он ничего ему не говорил, не давал указаний.

«Женька? Это ты?»

Монотонные хлопки один за другим, равномерно, звонко и чуждо как будто кто-то с размаху хлопает гладкую от сала свинью по спине. Но здесь нет свиней уже много лет. Только одна привязана к столбу. Фома похолодел, пот ручейком побежал по спине, затекая между ягодиц.

«Че это за херня? Что происходит твою мать?»

Фома медленно снял с плеча ружье, нажав на механизм открывания ствола опустил его вниз, проверил наличие патронов в магазине и быстрым движением закрыл до щелчка. Медленно пошел в обход стены, приближаясь к проёму окна. Хлопки не только закончились, а еще и ускорились. Плюс добавились новые звуки. Человеческое дыхание, тяжелое дыхание запыхавшегося человека, толстяка начинающего бежать марафон и мягкий стук ног.

«Да что там происходит вообще?»

Фома осторожно заглянул в окно. Не понял. Потом еще раз и ошарашенно прижался к стене, пытаясь сообразить.

Женька танцевал посреди заброшенной фермы. В одной руке он держал доверенный ему кинжал, а второй рукой картинно делал дурацкие движения. Он приседал и выбрасывал вперед ноги, вставал и двумя руками изображал то ли как лезет по дереву, то ли как что-то снимает с него, то ли флаг опускает. Потом опять пускался в пляс тяжело дыша и кашляя.

«Чё за?.. Перед кем он так выкаблучивается?»

Фома выглянул еще раз и увидел.

Глава 9

Злая и обиженная нечистая сила

1.

Женька танцевал. Он забыл про ночь, про годы, про смерть, наркотики, алкоголь, деревенских гулящих девок, про первый неудачный секс на берегу озера с Янкой, которая высмеяла его, про школу где его первоклассником лупили в раздевалке, а потом он лупил первоклассников сам. Про директора, усатого быка Матвеича, который смотрел на него с усталостью и с нескрываемым отвращением. Про замученных и злых родителей, которые ненавидели ходить на родительские собрания.

Он танцевал «Яблочко» как учила его Мария Федоровна (кажется так звали эту полненькую учительницу музыки), танцевал самозабвенно и забыв обо всем на свете. Танцевал в свете прожекторов, танцевал под жужжание камер и взгляды осветителей. Жаль, что сегодня зритель был только один.

* * *

Лютый видел тщетные попытки Фомы спрятаться и внутренне улыбался. Он думает, что боец. Пытается передвигаться бесшумно, пытается разглядеть их через дыру в стене, пытается понять, но эти его вытаращенные глаза — смешно. Лютый накапливал холод, пускал ледяные ручьи по венам и одновременно контролировал смешного танцора. Невероятно везёт этому дурацкому алкашу. Он уже давно должен был умереть, но все ещё здесь и все ещё рядом с Лютым. Наверное это судьба подогнала ему подарок. Вроде талисмана. Вроде первого патрона, который носят с собой снайперы. Вроде зарубки на стволе или мягкой игрушки, которую носишь с собой во внутреннем кармане на счастье. Талисман.

Лютый хотел его убить и пойти за «писающим мальчиком», но не смог. Да, он был зол, он был обижен на заманившего его в ловушку человека, но убить не поднималась рука. Это влияние Снежки, да и сам он за годы изменился, стал добрее и теплее. Люди, они ведь по сути хорошие, просто часто прогибаются под жизненные обстоятельства или других людей — плохих. Вот как этот деревенский дурачок, был же хорошим мальчиком и за годы жизни изменился. Да, испортился, но разве стоит его из-за этого убивать? По крайней мере пусть хоть немного на стороне Добра побудет.

* * *

Женька танцевал перед лысым упырём. Фома ущипнул себя за руку, боль чувствуется. Что происходит? Это не глюки, не морок. Он ничего не ел и не пил — не мог сожрать наркоту. Это по настоящему. Женька сбрендил, развязал Нечистого и танцует перед ним. Тот спокойно сидит, опираясь широкой спиной о столб и хлопает. Никто не боится, что Фома вернётся, что у Фомы заряженное ружье. Это ловушка или сон? Другого не дано.