Фома мрачно улыбнулся своим мыслям и прошёлся по дому. Хозяин где-то пропал и пришлось наводить порядки самим, но скоро здесь будет закончено. Остались только два трупа на телеге и один привязанный к мотоциклу. А родственники, полиция, Отдел Контроля — это всё будет завтра. Завтра новый день и новые проблемы.

— Фома?

Он оглянулся. Его «красавица» стояла на пороге. Как всегда руки в боки, широкий зад, раскрасневшееся от работы круглое как блин лицо, волосы связаны в пучок, фартук прикрывающий нижнюю половину, тяжелое дыхание и глубоко посаженные как у быка глаза. Он даже боялся её иногда, глубоко внутри. Сходятся противоположности — это Фома и Галка. Сорокалетние барыги сивухи с Новоречной, продающие годами «напиток богов» городу и окрестностям. Несмотря ни на что. Их не пугали ни менты, ни постоянно меняющиеся законы, ни конкуренты, ни клиенты и даже трупы в канавах не смущали. Но Фоме уже было тесно в этих рамках — вымершее село с десятком жителей стояло поперек горла, а ещё он хотел в город, как и жена. Там все деньги, вся сила и власть. Там нужно будет начинать с нуля, но с хорошим запасом кредитов и репутацией это будет быстро и почти не больно.

— О чём ты думаешь, Фома?

— О кредитах, Галка. О квартире в городе. Желательно на тринадцатом этаже и с большим балконом. Я буду курить утром, смотреть на мурашек, суетящихся внизу и бросать им на головы окурки. Дети будут ходить в школу через дорогу, а старшему куплю мопед. Нам возьму машину. Нет, три машины и большой гараж. Одну для работы, одну семейную пятидверный хэтчбек и мне здоровенный внедорожник.

— Баб возить?

Он улыбнулся мечтательно и подойдя ближе обнял (попытался обнять) жену за талию.

— У меня есть только одна баба. Другие мне не нужны.

— Старый брехун. И хватит мечтать, кредитов даже за живого нечистого надолго не хватит. Что мы будем делать, когда они закончатся через полгода и нужно будет платить за школу, аренду квартиры, еду и бензин?

— Мы пойдем на лежбище лысого и наберём сокровищ.

Фома сказал как отрезал. Самодовольная улыбка повисла ниточкой на бледном лице, но пробить защиту Жены не так легко, как ему кажется. Она уже смотрит волком и кривится в презрительной усмешке, сучка.

— Чего ухмыляешься, дура? Муж сказал сделает — значит сделает. Ты что не веришь в лёжки Нечистых?

Она пристально посмотрела ему в глаза и смотрела так долго, что он начал тонуть в ее глазах, а потом вылетел наружу с воплями и отвернулся. Это плохо, когда ты отворачиваешь взгляд, а не твой собеседник, но ничего не поделать — слишком тяжелый у неё взгляд черных глаз. Чертовы дула двустволки, а не глаза.

— Что так смотришь?

— Я не понимаю, что такое лёжки, Фома и постарайся мне побыстрее объяснить, муженек, пока тебя ещё слушают.

Он пожал плечами, ухмыльнувшись. Заинтересовалась? Хочет подробностей? Она уже почти проиграла.

— Начнём издалека. Нечистые. Никто не знает откуда они берутся, но они точно не рождаются в наших роддомах и явно выходят не из человеческих утроб, понимаешь? Не наши бабы их рожают. Они не приезжают из-за границы и не спускаются из космоса, они просто появляются из ниоткуда. Люди со сверхспособностями. И они годами живут среди нас, выполняя какие-то функции.

— Да. Я помню этого лысого. Того, что мы подстрелили. Он сбрил бороду и постригся, но я узнала бы его всегда.

— Точно?

— Да. Этот дед приходил к нам в детсад, когда я еще была мелкой и без сисек. Он всегда вваливался в помещение в шубе и меховой шапке. С собой у него был огромный посох и мешок с подарками. Он всегда пугал воспитательниц, но мы кружились вокруг него как зомби, как негры, в танцах своих диких. Мы заглядывали ему в рот и делали, все что он хотел. А он хотел только услышать стишок, песенку или что-то еще в новогоднем стиле, понимаешь? Главное, чтобы своё. Он как вампир питался детским творчеством. И никогда не жалел подарков, даже если ребенок ошибался, путался в словах, забывал стих с перепугу или срывал голос от крика. Подарок он все равно отдавал.

— Агаа, — протяжно почти пропел Фома. — Подарок наш. Только вылезь на табуретку и расскажи стишок.

— А еще он никогда не стареет, правда Фома? Он приходил к тебе тоже?

— Скажи лучше к кому он не приходил, бородатый черт. И да, ты права. Сейчас мне уже сорокет и дед не сильно изменился. А ведь он приходил и к моим родителям, и к их родителям тоже, и всегда это был тот же дед.

— Журналисты поднимали старые видеозаписи, а потом и старые фотографии и архивы столетней давности с еще более старыми выцветшими фотками, их еще подписывали фиолетовыми чернилами… Он везде один и тот же. Он не меняется внешне.

Галка положила руку на сердце и вытаращила глаза. Проняло, старую перечницу. Она посмотрела на мужа и спросила, хотя конечно знала ответ.

— Они бессмертные?

— Не знаю. Никто не знает. Но живут они очень долго. Поэтому и ценятся. Поэтому их и боятся люди. Они приходят без приглашения и уходят неожиданно, но всегда возвращаются и… они не меняются.

— А, кажется я начинаю понимать.

Фома улыбнулся, так нежно как мог. Вышло опять криво и неуютно для окружающих, но тут были только они вдвоем.

— Да. Лежбища.

— Лежбища?

— Места, куда они уходят. Знаешь как медведи уходят зимовать в берлоги? Вот так нечистые уходят на Лежки. Говорят, что именно там они подпитываются бессмертием. Там они восстанавливаются, если попадут под раздачу. А потом возвращаются. Когда-то я видел по ящику одно из таких мест. Отдел Контроля вычислил лежбище и притащил журналистов перед тем, как уничтожить проклятое место.

— Проклятое?

— Это нужно было видеть. Посреди леса стоит изба на сваях. Сваи метра три в высоту, здоровые и толстые, как ноги у слона. Четыре деревянных столба покрытые водорослями, травой и мхом, если сорвать их, то видно множество фигурных вырезов, надрезов очень странных и загадочных. Чума! Я в жизни такого не видел. Изба огромная, крышей почти в небо упирается. Дым из печной трубы валит — чадит со страшной силой, ставни закрыты, на крыше черепа рядками стоят. А засов на единственной двери в виде руки человеческой, я еще волоски на ней заметил.

— Рука трупа? — охнула Галка.

— Если бы я помнил. Говорю же, мелкий был. Я бы туда ни за каким леденцом не вошел, а по слухам в эту избу детей заманивали, насиловали и съедали. Поэтому контрольщики ее уничтожили в прямом эфире.

— Как?

— Не видел я. Мамаша пришла и с воплями меня выгнала, типа нельзя такое смотреть. Еще и отцу ни за что влетело. А концовки я так и не увидел. Вроде в школе рассказывали, что роту огнеметчиков подогнали и спалили избу вместе с бабушкой.

— Ни слова больше. Даже знать не хочу.

Она задумалась и украдкой поглядывала на мужа, не решаясь спросить, а Фома ждал. Он любил эффектные рассказы и паузы когда нужно держать тоже умел. В итоге не выдержал он и продолжил.

— Да ты и так знаешь. Только не точно. Системы нет в голове — одни слухи. А я тебе расскажу точно. Вещи, которые можно взять на Лёжках, вещи нечистых — они очень ценятся. Говорят, что приносят удачу, долголетие и все такое. Я сам не верю, но люди верят. Но знаешь во что верю я?

Она молча отрицательно замотала головой.

— Я верю в то, что сокровища в лежбищах возрождаются. Не знаю. «Поновляются». «Обновляются». Не знаю какое слово верное, но игрушки возрождаются, как нечистые. Вынесешь, продашь кому надо игрушку и возвращаешься за следующей. А они не заканчиваются. Вот в чём ценность нечистых убежищ, жена. И если мы найдем лёжку Деда, то будем обеспечены на всю жизнь.

Она не спросила его, как он сделает это. Просто услышала, поверила, приняла и кивнула. Идеальная жена — как идеальный солдат.

— Ну что же ты стоишь? Попробуй.

Он кивнул и вышел.

7.

Андрей не увидел, как отец подкрался незаметно сзади и влепил ему по уху. Удар вышел крепкий, звонкий, в голове загудело как внутри огромного колокола и сначала он не слышал даже, что батя говорит. Тот кричал, размахивая руками «Буль-буль-будь» и больше ничего.