Времени для размышлений здесь хватало. Я так и эдак прокручивал в голове наш непутевый разговор с Зоей. А потом задумался о форме. Зоин «голос» здесь звучал в точности, как тот непонятный шепот из ниоткуда, что давно, в детстве, назвал мне дату смерти. Нет, я не думаю, что это была Зоя или, скажем, ее проекция из будущего. Но если предположить, что здесь, на дне души, все «голоса» звучат именно так… Возможно, мне тогда, в детстве, ответила чья-то затерянная душа с той стороны бытия? Кто знает, может, иногда складываются такие условия, что мы можем слышать их слова, а они — наши мысли?
Снова вспомнилась лекция о солипсизме. В сущности, идеалисты были не так уж неправы. Буквально все, что мы ощущаем, происходит только у нас в головах!
Жизнь в замкнутом пузыре воспоминаний оказалась далеко не так хороша, как мне поначалу представлялось. Да, здесь я один, недосягаем ни для кого во внешнем мире. Я там, куда хотел попасть. Но все стало не так, неправильно!
Мне одиноко, а присутствие маленького Торика не греет, а больше раздражает. Я недосягаем, зато ведь сюда никто и не придет! Прямо Неуловимый Джо! Почему неуловимый? Да потому что его никто не ловит. Ха-ха, не смешно.
Я заперт здесь навсегда — и это ужасно: превратиться в деталь механизма времени, в маятник, способный лишь бесконечно двигаться по заранее заведенной траектории, как механическая игрушка.
Однажды Стручок рассказывал, как ездил на Новый год в Вену. Снега на улицах он там почти не видел, зато его в избытке изображала вата на рождественских витринах. Почти в каждой из них устроили композиции из украшений и фигурок животных, занятых в общих сценах. Некоторые из фигурок двигались по несложным траекториям, снова и снова повторяя одни и те же пассы. Стручку тогда особенно запомнился Старый Рождественский Лис.
Зверь шел на задних лапах, а передними катил перед собой тачку, битком набитую маленькими утятами или гусятами. Лис и правда выглядел старым: шерсть выцвела, в некоторых местах протерлась и висела неопрятными клочками, но он все равно брел и катил свою тачку. Почему-то именно катание утят казалось самым унизительным. Уж лучше бы он возил камни! Честная работа на старости лет. Но нет, после стольких лет славной охоты на этих птиц он теперь вынужден из последних сил бесконечно развлекать их, пока не упадет сам.
Сейчас я сам стал таким вот Старым Лисом. Я обретался в нужном моменте своей жизни, но не мог отсюда переместиться ни в какое другое место. Мой рай, мое секретное убежище — безопасность Двудомика в Кедринске моего детства — превратились в тюрьму и ловушку. Смогу ли я когда-нибудь выбраться?
А где-то в людном мире
Который год подряд…
Интересно, что творится там, в большом мире? Удачно ли вернулась Зоя? Как там они все вообще? Я ведь здесь уже… внезапно я осознал, что понятия не имею, сколько прошло времени с момента моего безрассудного отбытия. И даже у Зои не спросил. Несколько часов? Дней? Лет? Выписали Семена из больницы? Как глупо получилось: я так ни разу не навестил его. Не разругалась ли Вика со своим… э… как там его звали? Кого теперь охмуряет Динара? Нет, вот эту я зря вспомнил. О ней лучше вообще не думать.
А вот Зоя у нас молодец. Надо же, не побоялась сюда, ко мне, добираться. И как только они ее уговорили? Как им удалось так точно узнать, где я? Душа-то у меня огромная, столько неприметных уголков. Но Стручок привез ее именно куда нужно. «Зоя специально пришла меня спасать…» — подумалось чуть ли не с нежностью.
* * *
…Я даже не надеюсь, что она снова придет. Хотя… кого я обманываю? Конечно, надеюсь и до сих пор жду. Тем более доступных занятий тут не слишком много. Висишь себе, слушаешь — нет, давно уже пропускаешь мимо ушей — неумелое треньканье гитары, делаешь небольшие вылазки «наружу» в надежде уловить в виртуальной шпротине, в которую я угодил, хоть какие-то новые нюансы. И неизменно сдергиваешься в начало петли упругим поводком порядка вещей. Вот и все разнообразие. Хотя нет, еще можно думать, переживать, переливать из пустого в порожнее.
И вспоминать. Вот сейчас совершенно некстати вспомнились кадры из фильма, где умудренный годами и опытом гусар в исполнении Гафта неспешно движется на своей усталой лошади и поет:
Я пережил и многое, и многих,
И многому изведал цену я;
Теперь влачусь один в пределах строгих
Известного размера бытия.
Никогда не задумывался над словами этой песни, тем более дальше там подключался цыганский хор, а я терпеть не могу показную цыганщину. А теперь вдруг проняло до печенок, до самого донышка души — вот ведь ирония судьбы! Я и сам сейчас «влачусь в пределах строгих известного размера бытия» — загнал себя в ловушку не слишком длинного эпизода моей жизни.
Мой горизонт и сумрачен, и близок,
И с каждым днем все ближе и темней;
Усталых дум моих полет стал низок,
И мир души безлюдней и бедней.
Горизонты мои и правда несколько темнеют и сужаются, если только это не очередная иллюзия. А про полнейшую безлюдность мира моей души я уж и не говорю… Ну вот, стало совсем грустно.
Теперь, со стороны, я вижу все куда лучше. Я уткнулся, закопался в свою беду и не видел ничего за ее краями. Меня придавила глыба двойного предательства Динары — сначала личного (вся наша любовь оказалась большой ложью), а потом и общественного (они с мужем обстряпали все так, будто я совершил должностное преступление). Я не видел для себя никаких перспектив (мне никогда не найти работу, я не верю в любовь и никому в этой жизни не нужен).
Но Судьба снова распорядилась иначе. Да, фатальный сбой электрической сети на Острове — это случайность, которой могло и не быть. Зато мои друзья собрались вместе и решили меня спасти, как выяснилось, вполне закономерно. Просто раньше я думал о них хуже, чем они есть.
А ведь они и правда сделали невозможное. Уговорили Зою, хотя она категорически отказалась участвовать в любых погружениях, особенно в душу чужого человека. Интересно, чем ее убедили? Провели множество исследований и тестов — я даже не могу до конца представить, как им это удалось, но нутром чую, что работы потребовалось очень много — и все-таки добрались сюда.
* * *
Тем временем жизнь каждого из спасателей шла своим чередом.
Вика снова поселилась в доме у Торика, поддерживая чистоту и ведя хозяйство. Порой сюда приходил и Костя. Но она не стала посвящать его в подробности их исследований. Сообщила лишь самое необходимое: что хозяин квартиры сейчас в больнице, а Вику попросили присмотреть за домом.
Она с гордостью показала ему цветущую азалию, и Костя обрадовался, увидев знакомый цветок, свой подарок. О свадьбе они пока не говорили, но оба чувствовали, что рано или поздно она непременно случится. Порой ей хотелось, чтобы в их отношениях было больше романтики и приятных неожиданностей. Немного огорчало несоответствие их музыкальных вкусов: ему больше нравился русский рок или обработки фольклорных песен. С другой стороны, Костя был надежным, основательным, а уж внезапно купить себе пирожное или послушать новый диск Роксет она вполне способна и сама.
Семен снова угодил в больницу. Несмотря на усилия врачей, чувствовал он себя неважно, поэтому родители очень беспокоились. Оксана, жена Семена, забыла все разногласия и теперь навещала его каждый день. А заодно приглядывала, чтобы муж не слишком заигрывал с медсестрами — натуру людскую не переделать, даже если человек этот едва жив.
Инга тихой сапой продолжала вести на работе свое расследование. Удалось собрать несколько доказательств невиновности Торика в недавнем скандале. Больше того, нашелся компромат на Динару. Оказывается, в Старом Осколе за ней тоже числились странные делишки, и уехала она оттуда не случайно. Это обнадеживало, однако силы оказались задействованы слишком неравные.
