— Это может сейчас тебе прикольно со мной. С рыжей чокнутой, над которой и поржать можно. Какое никакое разнообразие. А потом тебе приесться и ты захочешь вновь окружить себя длинноногими красотками, рядом с которыми я…

— Ты что несешь? — цедит сквозь зубы, да так, что от страха вздрагиваю. Рефлекторно пытаюсь отпрянуть на безопасное расстояние, но сильные руки крепко удерживают мою тушку.

— А разве я не права? Разве не ты все эти месяцы красноречиво проходился по моей внешности? — взвиваюсь в истерике.

— Рыжик, — оторопело выдыхает Кирилл, его лицо, которое мгновение назад излучало ярость вдруг стало каменным. Плечи сникли, а руки так и вовсе безвольно опустились. — Я…Рыжик, я же вовсе…

— То, что я не бежала каждый раз плакать в уборную не значит, что они меня не задевали. Но самое противное то, что они засели в моей голове и вечно всплывают в неподходящий момент. Как, например, сейчас. У нас все вроде хорошо. Правда. Я никогда не была так счастлива. Но… вот ты расписываешь все плюсы совместного проживания, а у меня в голове рисуется совсем другая картина. Начнется бытовуха. Пропадет флер романтичности. И вот перед тобой уже не Рыжик, а маленькая конопатая чудила, без сисек и жопы.

— Я и такое говорил? — морщится он.

— Угу, — киваю, растирая слезы по щекам.

— Рыжик, — неандерталец порывисто хватает меня. Сковывает стальными объятиями. — Прости маленькая. Я никогда на самом деле так не считал.

— Ты был очень искренним, — шмыгаю носом. — Я стараюсь гнать прочь эти воспоминания, но их так много. А вокруг тебя постоянно вьются красотки. Почему вокруг тебя постоянно столько женщин?

Это скорее риторический вопрос. Но я и не преувеличиваю. Каждый раз, когда мы вместе куда-то идем, будь то ресторан, боулинг или кино, тюнингованные дамочки тут как тут. Все, как одна сетуют, что давно его не видели, расспрашивают почему он пропал и не звонит. Мое присутствие, и даже наши красноречиво сцепленные руки беспардонно игнорируют. Словно меня и нет вовсе. Кириллу по этому поводу мне предъявить нечего. Ведет он себя в таких случаях вежливо, но попытки назначить свидание или напомнить свой номер телефона пресекает на корню, сообщая девушкам о своем статусе — не свободен.

Их перекошенные негодованием лица с одной стороны дарят неимоверное удовольствие, дают насладиться чувством полного триумфа, но с другой… Этот шок ярко отражающийся в их глазах против воли бьет по самолюбию. Неужели я настолько несуразно смотрюсь рядом со своим любимым человеком, что люди забывают о всяких правилах приличия? Они так откровенно демонстрируют удивление, плавно переходящее в брезгливость, что одному Богу известно, как я до сих пор сдержалась и не врезала ни кому из них.

Понимаю, что это мои заморочки и комплексы, но не проецировать их на Озёрского не выходит. Хочу я того или нет, но все чаще закрадываются мысли, что мнение окружающих может повлиять на его отношение ко мне. Пусть сейчас это не так, но со временем всякое может быть. А я уже вляпалась в Кирилла по уши. И мне тупо страшно бросаться в этот омут с головой.

— Ты самая красивая девочка, Рыжик. Самая добрая, смелая, да, немного чудна’я, но от того такая неповторимая, — тихо шепчет в мою макушку. — Я же совсем голову от тебя потерял. Ты не видишь, разве? Признаю, я вел себя, как идиот, но клянусь — я никогда и никого так не любил. И никому прежде не предлагал жить вместе. Ты особенная, Лада. Потому что любимая.

— Лю-любимая? В смысле… ты меня прям любишь?

Еще в самом начале, когда он в первый раз вломился в мою квартиру, в разговоре мелькало слово влюбленность, и то лишь из моих уст, но с тех пор мы не возвращались к этой теме и никак не обозначали наши чувства конкретными терминами. Поэтому мозг хватается за это слово. Повтори! Повтори!

— Ты еще скажи, что не догадывалась, — закатывает глаза. — Я же каждую ночь тебе это доказываю. А потом еще и по утру. А тебе все мало. Ненасытная девчонка.

— Какой же ты неандерталец, Озёрский, — ворчу капризно. — Что так сложно было разочек сказать люблю?

— Люблю тебя, Рыжик, — тихий шепот и нежный поцелуй выбивают почву из-под ног. — Кстати, я бы не отказался перенять некоторые привычки у неандертальцев.

— Например?

— Ну, можно было бы не тратить время на разговоры. Дубиной хрясь, утащил в свою пещеру, и спариваться до утра.

— Типичный неандерталец. Но я как приличный представитель самки гомо сапиенс подобное не потерплю, — гордо вздергиваю подбородок.

— Это мы еще посмотрим, — улыбается похотливо. — К тому же моя дубина наготове.

Мои ягодицы сжимают мужские лапищи, а в живот упирается и вправду твердый, как дубина стояк.

— Совсем сдурел? В соседней комнате ребенок!

— Рыжик, собирайся. Сегодня ты переезжаешь ко мне или по-хорошему, или по-плохому. Я тебе покажу какой я неандерталец, не доводи до греха, — жарко дышит мне на ухо, толкаясь бедрами имитирует фрикции.

— Животное, — бью кулаком в плечо. Но в гостиную убегаю улыбаясь от уха до уха. Он меня любит!

И мы с Озёрским съезжаемся! Ихууу!

34

— Ну, Озёрский! Ну, держись! Я тебе устрою, засранец! — безмолвно шепчу губами, но очень выразительно стреляю глазами и грожу кулаком. А он в ответ лыбится, скотина!

Не выдерживаю и пытаюсь отобрать у него телефон. Не выходит. Он ловко уворачивается, продолжая прижимать смартфон к уху. Все что мне остается так это топнуть ногой от бессилия. Хотя… можно же и врезать ему. Сначала атакую живот, потом плечи. Но достигнуть цели не удается. Вы посмотрите юркий какой.

— Да… Да… Конечно, полностью с вами согласен… С огромным удовольствием, Александр Михайлович. Я вас понял. Всего доброго.

С бесячей улыбкой завершает разговор и гордо распрямляет грудь. Еще бы кулаками по ней помолотил и был бы вылитым самцом гориллы.

— Ты что наделал?

— Познакомился с твоим отцом, Рыжик. Он, кстати, очень недоволен тем, что ты живешь со мной и не сообщила родителям об этом, — укорительно качает головой.

— А то я не знаю! — рявкаю и швыряю в него диванную подушку, но опять мимо. — Папа у меня молодой, но очень консервативный. Эту новость я должна была сообщить ему сама.

— И когда ты собиралась это сделать? — иронично изгибает бровь, заставляя тем самым кровь закипеть по новой. — За день до свадьбы? Или до родов, или перед пенсией.

— Что за бред? Я же говорила, что поеду к ним на Рождество и все расскажу, — пыхчу гневно, стараясь скрыть легкий шок от его слов. Свадьба, роды, пенсия. У него я смотрю далеко идущие планы.

— Себе-то хоть не ври. Ты бы придумала кучу причин этого не делать, как, например, наплела мне с три короба о том почему мне не стоит ехать к ним на праздники с тобой. А потом продолжала бы им врать и мучиться при этом чувством вины за ложь, каждый раз разговаривая с ними по телефону.

Шквал ругательств так и норовит сорваться с губ, но глотаю нецензурную брань от удивления. Он настолько хорошо меня знает? Или это я такая предсказуемая?

— И все равно ты не имел права принимать звонок! Мне что теперь телефон без присмотра нельзя оставлять? Это нарушение личных границ. Я же не лезу в твой мобильный!

— Рыжик, знаешь, по началу было прикольно быть твоим маленьким грязным секретом, но так продолжаться не может. Была проблема и я ее решил. Возможно слишком радикально, но с тобой иначе не выходит. Можешь ругаться и дуться сколько влезет. Главное к завтрашнему утру будь бодрячком.

— А что завтра утром? — спрашиваю вкрадчиво, предчувствуя недоброе. Уж слишком довольная у него мина.

— Твои родители ждут нас в гости. Утром выедем пораньше. К обеду доберемся.

— Да ты… ты… охренел совсем?

— Лада, я думаю тебе нужно обратиться к психологу.

— Что, прости? — я аж крякаю от неожиданности.

— Ты раздуваешь из мухи слона. Что такого, что мы живем вместе? Ты совершеннолетняя, я тоже. Мы уже больше месяца живем вместе. Живем. Отныне это и твой дом тоже. А ты до сих пор ведешь себя так, словно приехала временно перекантоваться у другана.