Он держит меня крепко, но все же чувствуется бережность в каждом движении. Еще бы после такого фиаско с мячом.

— А теперь коротко и ясно — что ты тут делаешь? Правду, рыжая. Иначе сегодня пострадает не только твоя голова, но и задница!

— Снимала контент во благо имиджа великого и ужасного Озёрского. Скажу сразу — это идея Валерии Леонидовны.

— Это она придумала шпионить за мной? Может еще и детектива для этих целей наняли? — желваки на лице неандертальца ходили ходуном. Кажется он сейчас взорвется. Даже вена на лбу вздулась. Очевидно ярость вызывает именно последняя мысль. Я догадываюсь в чем дело. Его бывшая не побрезговала прибегнуть к помощи детектива.

— Был бы детектив он бы и получал мячом по лбу. Валерия Леонидовна каким-то образом узнала о латентной благородности твоей… вашей личности и решила, что это надо использовать. И была права. Фотографии и видео получились превосходными. Вы сами в этом убедитесь.

— Нет! Я запрещаю их использовать! И вообще, хоть как-то упоминать об этом в соцсетях. Поняла?

— Но почему?

— Потому что я так сказал! Дай сюда телефон!

— Зачем? — но через секунду догадываюсь, что он собирается удалить плоды моей работы. Не позволю. Я между прочим ради этих кадров производственную травму получила. Может даже сотрясение мозга. — Нет!

— Даю сюда! — неандерталец беспардонно лезет в один карман, не находит там телефон и тянется к другому.

Ага, щас! Вырываюсь из цепких лап и убегаю. Ножки у меня короткие, но шустрые. Как оказалось недостаточно. Нагоняет он меня быстро. Хватает за талию, успевая при этом шарить по моему телу в поисках телефона. Только вот в лифчике его точно нет. Так что не вижу смысла лапать мою грудь. Рычу и извиваюсь. В какой-то момент мне удается ударить локтем в живот. Не ожидавший подобной агрессивности Озёрский на миг ослабляет хватку, матерясь сквозь зубы.

В голову запоздало вползает мысль, что рукоприкладство мне гендир не спустит. Но сейчас все мое существо отчаянно борется за сохранность с трудом добытого материала. Даже сообразить не успеваю, как мы падаем на газон. Воздух выбивает из легких, когда эта детина наваливается сверху, придавливая меня своим весом. Понимаю, что часть своей неандертальской массы он смещает на локти, но все равно тяжело.

— А ну слез! Живо! — рявкаю истерично. Какая к черту субординация, если гендир удобно расположился между моих ног и упирается в меня пахом. И… ой…мамочки. Пах слишком выпуклый и твердый.

— Попроси вежливо, чокнутая, — рычит он пялясь на мои губы.

— Дядя Кир, что ты делаешь? Ты же говорил, что девочек бить нельзя? — над нами звенит детский голос, наполненный искренним беспокойством.

— Я ее не бью, Вадим.

— А похоже, что бьешь, — недоверчиво произносит этот чудесный мальчик.

Лицо неандертальца озаряет проблеск осознания. Он словно забыл где находится. Быстро оглядывается по сторонам. Чертыхнувшись наконец слезает с меня и даже помогает подняться. Как оказалось за нами наблюдали все присутствующие. Маленькие футболисты задорно хихикают, тренеры и небольшая кучка болельщиков таращатся во все глаза.

— Вот видишь. Никто никого не бьет, — нарочито весело говорит Озёрский и поправляет на мне одежду. — Мы с рыжей просто дурачились. Ведь так? — произносит с нажимом, глядя мне в глаза.

— Ну, конечно, Вадик, — киваю я. Не буду же я в конце концов травмировать ребенка.

— Кирилл Александрович, у нас осталось 10 минут до конца игры. Хорошо бы закончить, — улыбается седовласый судья.

— Не смею вас задерживать, Кирилл Александрович. А я пойду, мне пора, — произношу невинно.

— Стоять! — мое предплечье вновь оказывается в железных тисках. — Куда же ты собралась? Впереди самое интересное. В конце я буду вручать подарки. Шикарные фотки получатся, — внутри все сжимается от леденящего душу страха. Уж слишком жутким оскалом исказилось лицо Озёрского. Ему бы с такой физиономией маньяков в фильмах играть. — Ребят пофотаешь, заслуженных тренеров.

— О, так вы фотограф? Здорово! Нам бы новые снимки не помешали, сайт обновить, — воодушевленно потирает руки один из тренеров.

Чувствую себя загнанной в ловушку. Все смотрят на меня с ожиданием, особенно детишки.

— Да, я с удовольствием, — пищу беспомощно, неандерталец смещает ладонь с моего предплечья и крепко сжимает мою руку. Тащит за собой под тренерский навес.

— Шаг вправо, шаг влево…

— Расстрел? — хмыкаю иронично.

— Нет, рыжая. Как я и обещал, пострадает твоя задница. Отшлепаю так, что неделю сидеть не сможешь.

— Помечтай, — шиплю тихо, чтобы вновь не привлекать к нам внимание. Жгучий стыд затапливает с головой. Воображение у меня всегда работало очень живо. Картина, которую рисует бурная фантазия, вызывает жар внизу живота.

22

Игра заканчивается и впрямь быстро. Команда синих раскисает, хотя разрыв был незначительный, боролись они достойно. Пришло время вручать кубок победителя и подарки. Их оказывается очень много.

Так вот почему, когда мы ездили на склад машина Озёрского была завалена игрушками.

— Фотки и видео делай, но так, чтобы я не попал в кадр. Ослушаешься — уволю по статье. Поняла?

— Ой, да! Иди…те уже, — отмахиваюсь, закатывая глаза.

Напоследок окинув меня скептическим взглядом Озёрский все же отпускает мою руку и движется в центр поля. Тренеры уже вынесли большую коробку с игрушками.

Неандерталец поздравляет ребят, вручает маленький кубок, все же матч был дружеским. И одинаковые подарки обоим командам. Ребята искренне радуются, рассматривают роботов и безумно красочные энциклопедии.

Камера фиксирует яркие эмоции. Замечаю, что ребята в синей форме, хоть и улыбаются, но на их лицах читается грусть.

С сочувствием смотрю на поникших ребят, они явно приняли поражение близко к сердцу. Ловлю взгляд неандертальца, и в молчаливой просьбе намекаю, что неплохо было бы их приободрить. И он не заставляет ждать.

— Ребята, поражения, как и победы — это не финишная черта. А часть жизненного опыта. Как ни странно, но именно неудачи помогают нам становиться лучше. Именно они позволяют нам понять, кто мы есть и на что способны. Сейчас у вас есть выбор: жалеть себя и опустив руки сидеть на жопе ровно, либо взять себя в руки и настроиться на победу в следующей игре. Все в ваших руках.

Мне нравится, что Озёрский говорит с ребятами, как со взрослыми, а главное во взгляде нет привычного высокомерия и презрительности, и он смотрит на них не с сочувствием, как я, а с уважением. Дети это видят и безусловно это их подкупает, внушает доверие.

Напоследок обмениваюсь адресами электронной почты с тренером и обещаю скинуть все отснятые материалы.

— А теперь мы поедем есть мороженное? — спрашивает Вадим радостно, когда мы втроем идем на парковку. Озёрский к слову вновь вцепился в меня своей клешней.

— Прохлодновато уже для мороженного, не считаешь? — скептично выдает неандерталец. — Сначала поедим нормально, а потом уже сладкое.

— Тогда хочу эклеров с какао. Много эклеров. С шоколадной посыпкой.

— У кого-то сегодня жопка слипнется, — усмехается мой босс.

— Я заслужил. Я два гола забил, — гордо отмечает мальчуган.

— Будут тебе эклеры.

Молча иду рядом, пытаюсь вырвать руку из захвата, но Озёрский лишь крепче ее сжимает. Еще немного и кровь перестанет поступать в кисть руки, так и гангрену заработать можно.

— Я уже такси вызвала, увидимся на работе, — произношу невинно, делаю еще одну попытку освободить свою несчастную конечность, но безуспешно.

— Куда же ты, рыжая? Поехали с нами, пообедаем. Ты тоже заслужила. Вышла на работу в свой заслуженный выходной, — улыбается неандерталец. Я бы может и повелась на эту сладкозвучную интонацию, но я уже достаточно хорошо его знаю. Глаза метают молнии, а лицевые мышцы нервно подрагивают. При племяннике ему приходится играть роль добродушного дяденьки, не будь его поблизости скорее всего обглодал бы мне лицо.

— Ну, что вы, Кирилл Александрович, мне в радость. Да и дел на сегодня по горло. Так что до понедельника, — подражаю своему боссу, скалюсь такой же маньячной улыбкой.