- Сеид, как ты мог так публично опозориться, - чуть не расстаться с жизнью из-за ничтожной московитки, которую нужно было в первый же день прогнать из Касимова! – вскричала Фатима-Султан, подходя к лежащему сыну.

- Да ничего страшного со мной не случилось. Два дня поболел живот, и все, - пробурчал Ильдар, чувствуя тем не менее себя раздавленным червяком после сильного отравления.

- Когда ты наконец усвоишь, что ты – могущественный чингизид и твой долг перед нашим народом дойти до последнего моря, как завещал твой великий предок! – закатила глаза под лоб его мать, возмущенная его неподобающим поведением.

- Энкей, всему свое время, - несколько нетерпеливо отозвался молодой хан, которому уже порядком надоели материнские наставления. – Запомни, больше ты не причинишь вреда девушке, которая находится под моим покровительством. От Марии Плещеевой ты не избавишься как от Айгуль, и Плещеева станет моей главной женой. После некоторого размышления я решил пойти на брачный договор, который мне предлагает царь Алексей Михайлович, как только обдумаю некоторые условия.

Фатима-Султан притихла, ее Сеид-Бурхан несмотря на болезненный вид был настроен весьма решительно. Она сама в душе сознавала, что перегнула палку разлучив сына с его любимой Айгуль. Хан Ильдар стал неуправляемым после такой потери, внешне он почтительно выслушивал ее слова, а на деле все делал наперекор ее воле.

- Хорошо, женись, если вздумал жениться, - скрепя сердце, произнесла султанша, не желая настраивать против себя сына еще больше – Только пусть эта русская примет Ислам, иначе не приму ее в гареме!

Сказав эти слова, Фатима-Султан с гордо поднятой головой вышла из опочивальни. Ильдар задумчиво посмотрел ей вслед, признавая, что в этом случае мать права. Не только Фатима-Султан, но и его подданные не признают столь полюбившуюся ему силой духа русскую девушку его главной супругой, если она будет иноверкой. Оставалось надеяться на то, что его терпение и находчивость смогут разрешить это затруднение. Молодой хан мечтательно улыбнулся, вспоминая упоительный поцелуй с невестой, присланной ему царем Алексеем. Ради повторения такого блаженства стоило идти против воли матери и ее советников, а также преодолевать строптивость самой Маши Плещеевой.

» Глава 11

Маша протянула руку, и падающий с небес снег мягко с приятным покалыванием похолодил ей ладонь. Дочь воеводы Плещеева невольно улыбнулась; ей, как русской девице, всегда был радостен приход зимы с ее ледяными морозами и затяжными вьюгами. Чисто и светло становилось на душе, словно сама жизнь обновлялась, оставляя в прошлом все беды и печали. И вместе с тем ее снова охватила глубокая тоска-кручина, едва она задумалась о своей нелегкой судьбе. Уже больше года Маша находилась в Касимове и не видела родителей, братьев и сестер. В родительском доме она бы весело зимой каталась с горки на санках вместе с сестрами Дуней и Любашей, и с сенными девушками кидалась снежками и с замиранием сердца скользила по льду. Если царская невеста могла, то на день обернулась бы вольной птицей, полетела на север в Тулу, посмотрела на матушку и милых младших сестричек и тут же вернулась в Касимов, как послушный прирученный охотничий сокол возвращается к своему хозяину, к полюбившемуся ей хану Ильдару.

После того, как молодой татарин спас ей жизнь, по доброй воле выпив предназначенный ей яд, у нее словно открылись глаза она совсем иначе посмотрела на него. Теперь Маша не замечала его недостатков - слишком больших ушей, низкого для нее роста, и видела одни достоинства – приятные черты лица, рассудительность и невероятную душевную щедрость, милостями изливаемую на людей, окружающих его. Посланная царем Алексеем невеста ощутила подлинное счастье, когда касимовский хан передал ей через посыльного предложение о браке, едва оправившись от отравления. Однако камнем преткновения между ними служил вопрос веры – Ильдар хотел, чтобы она приняла ислам, а она по-прежнему для заключения желанного им брака настаивала на его крещении. Около года они словно перетягивали канат, не в силах договориться. Касимовский царь все время посылал к своей упрямой избраннице седобородых имамов, старающихся объяснить девушке преимущества ислама, и сам частенько наведывался к ней. Но Маша, помня о своем отце, хитромудрым уговорам татар не поддавалась и на щедрые посулы стать касимовской царицей в случае принятия ислама не велась.

Дед Корочун дохнул еще морозом на Ямскую слободу и Маша, поежившись, поспешила уйти с крыльца в дом. Некогда ей было прохлаждаться, нужно было делами заниматься. Боярин Морозов был скуп на содержание русского посольства и дочь воеводы Плещеева, чтобы прокормить себя и слуг, взялась за шитье поясов. Будучи искусной рукодельницей, она расшивала кушаки тонкими цветочными узорами, а молодой проворный писарь Яшка продавал их на базаре. Как он хвалился, их товар разбирался словно горячие блины на Масленице, на красиво вышитые пояса всегда находились покупатели. Маша, тщательно пересчитав приносимые им деньги, облегченно вздыхала и благодарила Пречистую Богоматерь за то, что она дала ей искусные руки, способные прокормить ее в случае нужды.

Царская невеста заканчивала расшивать очередной кушак, думая собираться с слугами-христианами на вечернюю службу в церковь, и тут во дворе послышался топот многочисленных конских копыт. Прачка Анисья, бывшая в светлице на подхвате, метнулась к окну и, оборотившись к ней, громко сказала:

- Мария Никифоровна, к вам снова татарский хан пожаловал!

Маша быстро перекусила желтую шелковую нить и спешно накинула на лицо фату, готовясь к встрече с поклонником ее сердца. Когда Ильдар вошел в светлицу, она уже стояла при полном параде, ожидая его, и тут же низко поклонилась, едва он обратил взгляд на нее.

- Здрав ли ты, царь Касимова, и по какому делу пожаловал? – любезно спросила девушка.

- Посидеть у тебя пришел, жаным минем (душа моя), - улыбаясь, ответил молодой хан. Теперь ему было безразлично, что его избранница скрывала от него свое лицо: в своем воображении он наделял ее такими прекрасными чертами, какими только мог себе представить и любил ее образ со всей силой сердечной страсти, начисто забывая о других, более доступных женщинах.

Ильдар снял с себя высокую шапку с волчьим хвостом, сел на лавку возле окна и оживленно начал рассказывать:

- Охота у меня ныне выдалась очень удачной – много я пушного зверя добыл. Привез я тебе кучу соболей, куниц и горностаев в подарок. Хочешь, себе новую шубу сшей, хочешь - у торговцев на нужный товар обменяй!

Маше стало приятно от внимания жениха, но она строго сказала, отвергая, как и раньше его подношения:

- Свою охотничью добычу отдай матери, царь! Я тебе никто, чтобы ты мне подарки дарил.

От ее непреклонных слов улыбка на лице Ильдара увяла, но он сдержался и предложил:

- Кем ты мне будешь, от тебя зависит, Мария Никифоровна! Ладно, не хочешь менять свою веру, не меняй. Я и так тебя приму своей женой, несмотря на возражения матери.

- За нехристя замуж не пойду! – отрезала Маша. – И мне недосуг с тобой сидеть, владыка Ильдар, на вечернюю службу идти надобно.

Она оделась в теплый тулуп и пошла в сопровождении своих служанок к Воскресенской церкви, откуда звонили вечерние колокола с шатровой колокольни и собирались прихожане. Молодой хан с приближенными нукерами следовал сзади, желая как можно дольше не упускать девушку из поля своего зрения. Маша и другие женщины вошли в слабо освещенную церковь, тонущую в зимнем полумраке, и тут он остановился, печально посмотрев на церковный порог как на райские врата, куда вход ему был заказан.