Но в Москве разразилась буря, грозившая смести всесильного Морозова с его поста. Молодой царь возвращался с богомолья в Троице-Сергиевом монастыре, и его при въезде в столицу окружили толпы горожан, возмущенные высокими налогами и в особенности налогом на ввоз соли, из-за чего этот необходимый консервант подорожал в несколько раз. Москвичи требовали смещения с должностей всесильного боярина Морозова и его помощников окольничьего Петра Траханиотова и главы Посольского приказа Назария Чистого. Алексей Михайлович растерялся, а его воспитатель приказал стрельцам разогнать толпу, невзирая на жертвы. Против его ожидания давно недовольные прижимистой властью стрельцы перешли на сторону восставших, крича им, чтобы они их не опасались. Тех неожиданная подмога раззадорила сверх всякой меры и вдохновила на желание силой добиться своего.

Загудел на кремлевской колокольне Иван Великий, москвичи кинулись громить боярские дворы, заполыхали большим огнем Белый город и Китай-город. Петра Траханиотова и Назария Чистого растерзали на месте, царь Алексей и боярин Морозов еле успели укрыться в Кремле. Патриарх Иосиф на Красной площади пробовал вместе с церковными иереями урезонить бунтовщиков, но слишком велика оказалась чаша народного гнева, разбитой вдребезги безрассудным приказом Морозова и волнения продолжались. Растекалась народная ярость подобно огненной лавине, все сорок сороков московских церквей били тревожно в набат по мере распространения этого губительного пожара. Там, где он проходил в узких проулках между дворов, каменных монастырских оград и городских домов лежали убитые и стонущие раненые, особенно досталось боярским челядинцам. Многие бояре были ненавистны простому люду, и больше всего ремесленники и стрельцы желали отомстить дядьке царя как главному виновнику всех своих бед.

Взбудораженная толпа неуклонно приближалась к усадьбе Морозова, и большинство стражей, струхнув при виде такой силы, бежали в город, переодевшись нищими и каликами перехожими. Оставшиеся без надежной охраны женщины сбились в кучу как овцы и в ужасе прислушивались как озверелые мужики ломились в крепкие ворота. Тем было ненавистно все морозовское, эту ненависть они не раздумывая перенесли на царскую невесту, которую считали подопечной окаянного боярина.

- Гы, гы, гы, выходи, курва морозовская, дай нам искромсать твое нарумяненное личико!!! – вопили вошедшие в раж бунтовщики.

Маша ни жива и ни мертва от страха, сидела в своих покоях и слушала леденящие ее кровь крики, тревожный гул колоколов. Помощи ей ожидать было неоткуда – прислуживающие ей боярыни и сенные девушки сами были полумертвыми от ужаса. Они все плакали и неистово кричали, зовя на помощь дворовую стражу, которой и след простыл.

Ворота уже начали трещать под напором тарана в руках бунтовщиков, еще немного и этот последний оплот должен был рухнуть как хлипкий прутик. Тогда дочь воеводы Плещеева решилась на последнее крайнее средство. Опустившись на колени перед иконостасом, сдерживая отчаяние она прошептала длинную молитву, вручая свою жизнь в руки Господа и святых, затем с благоговением сняв список иконы Казанской Богоматери она быстро пошла навстречу восставшим, надеясь, что они удовольствуются ею одной и не будут вредить прислуживающим ей женщинам.

Маша вышла из терема в обширный двор усадьбы как раз в тот момент, когда прочные, сделанные из векового дуба ворота наконец поддались и сквозь пролом начали пролезать первые нападающие, рубя дерево топорами.

Девушка расширенными глазами смотрела как увеличивается число татей, желающих предать морозовскую усадьбу огню и разорению, но присутствия духа не потеряла, и едва мужчины обратили на нее внимание, она медленно опустилась перед ними на колени и помертвевшими губами произнесла, протягивая в их сторону изображение святой Владычицы Казанской.

- Люди добрые, смилуйтесь надо мной, несчастной! Ибо какое вы окажете мне снисхождение, таковое и вам будет даровано на Страшном Суде. Ныне пребываю под покровом нашей Заступницы Усердной, и молю ее пусть и вас возьмет Она под свой Всесильный покров.

Лица бунтовщиков выразили изумление, многие из них притихли. Не такое зрелище они ожидали увидеть, ворвавшись в усадьбу боярина Морозова. Удивительно красивая девушка, одетая в атласный сарафан с яхонтовыми пуговицами и жемчужным кокошником на голове, была мертвенно бледна как перед лицом неминуемой смерти, однако не теряла присутствия духа и пыталась пробудить в них более благородные и возвышенные чувства, чем желание справедливой мести. Царская невеста не вязалась в их представлении с алчным боярином Морозовым, а лик Казанской Богоматери скорбно и по-матерински ласково взирающий на них с иконы привел к решительной перемене их настроения. Они опустили топоры, колья и дубины, некоторые даже встали на колени перед почитаемой иконой, шепча молитву.

Во двор влетел царский гонец на вороном коне.

- Православные, слушайте государев указ! – прерывистым голосом возвестил он и, развернув объемистый свиток огласил, что боярин Морозов лишается всех своих должностей, высокие налоги будут сняты и Земской собор для устроения государства, как того желали горожане, будет созван в следующем году.

Царь Алексей, узнав, что его невесте грозит смертельная опасность, тут же решил согласиться с требованиями бунтовщиков, желая вернуть ее в Кремль целой и невредимой. Те, удовлетворенные результатами своего выступления начали расходиться по домам, радостно переговариваясь и посмеиваясь.

Маша растерянным взглядом посмотрела на опустевший двор усадьбы и только тогда, когда к ней подбежали прислужницы, поверила, что Соляной бунт закончился. Силы оставили ее, и она потеряла сознание, пережив самое страшное испытание в своей жизни.

 » Глава 7

Все еще находящуюся без сознания Машу перевезли в царские кремлевские палаты, бережно уложили на лавку в высочайшей светлице и заботливо подложили ей под голову подушку.

Царь Алексей горестно посмотрел на бесчувственную девушку, затем пылко взял ее правую ладонь в свои руки, как бы желая оживить ее тонкие пальцы теплом своих дланей. Недвижимая Маша была так прекрасна в своем бесчувствии, что он с трудом удерживался от того, чтобы не поцеловать ее в губы. Однако грех было помышлять о плотском, пока они не прошли святой обряд венчания, и молодой царь взволнованно спросил у своего воспитателя, вдвойне больше переживая за здоровье невесты, чем прежде:

- Что-то Машенька все не приходит в себя, Борис Иванович. Ей очень плохо? Боюсь, не помрет ли она!

- Молода еще девица, очнется, - рассеянно ответил Морозов, думая о чем-то своем.

Слова наставника окрылили царя Алексея, и он торопливо сказал:

- Как Маша оправится, велю без промедления свадьбу сыграть. Тати не посмели бы на нее напасть, будь она царицей!

- Нет, Алеша, теперь тебе на Плещеевой не следует жениться, - веско сказал разжалованный боярин. Разжаловать Морозова разжаловали, но при этом он сохранил все свое влияние на молодого царя и по-прежнему управлял всеми делами при царском дворе.

- Отчего же мне не следует жениться, Борис Иванович? – изумился словам воспитателя Алексей Михайлович. – Разве Маша не признанная моя невеста?! Я уже ее отцу чин стольника пожаловал, новыми поместьями наградил.