Во-вторых, пища. Деньги закончились так быстро, будто их и не было. Вместе с ними пришлось забыть о регулярном питании. Даг перебивался от случая к случаю. Тут добрые люди накормят, там поделятся копеечкой. Очень редко удавалось зацепиться за временную подработку. В стиле «принеси-подай».

Никого одноногий работник не интересовал. Когда на любую должность претендует энное количество людей с обычным количеством конечностей, зачем брать тех, у кого их недостает? Разве что за гроши… или вовсе за еду.

Ни в одно приличное место тебя не пустят. Одноногий калека потрепанного вида никому не внушает доверия. А «приличными» тут зовутся почти все места. Значит, входа нет никуда.

Нельзя написать письмо. Нет денег. Нет адреса. Практически, нет прав.

Внезапно — никому ты не нужен. Ни старым знакомцам, ни новым приятелям.

Как-то раз Джонсон оказался рядом с библиотекой. Как будто случайно, но подспудно все же ждал встречи с Люсией. И она — встреча — состоялась.

Девушка вышла на улицу, держа под руку интеллигентного вида высокого мужичка в черном пальто и очках с дорогой оправой. На Джонсона библиотекарша даже не посмотрела. Может, и не заметила. Или не узнала. Или сделала вид, что не узнает. Результат тот же. Ну а Даг подходить не стал. Взыграли остатки гордости — зачем, мол, нарушать чужую идиллию своим появлением? Толку-то от этого все равно не будет.

Про Жанну он давно приказал себе забыть. Некрасиво поступила бывшая «подруга». Понятно, рационально, но некрасиво. Видеть ее не хотелось, да и не моглось. Не осталось никаких точек пересечения. У нее свои пути, у Дага свои. В разных параллельных плоскостях.

Что же в итоге? Очень просто. Через месяц скитаний Джонсон обнаружил себя на вполне закономерном месте — в «поселке» бездомных под мостом. Весьма иронично, учитывая тот факт, как высокомерно он совсем недавно о них отзывался. Ну или думал, уж точно.

Между тем, здесь, среди кажущейся анархии имелась своя иерархия. Пусть не жесткая и не формализованная. Но вполне устоявшаяся. Были свои лидеры, их подпевалы. Различные «фракции», суть разногласий между которыми уловить постороннему человеку не представлялось возможным.

Впрочем, как и везде, люди дрались за власть и деньги. Деньги в данном случае — доступ к более «хлебным» местам попрошайничества. А власть — способность выстроить очередь к этим местам. И обеспечить ее соблюдение.

Неформальные «лидеры» бездомных этим, по сути, и занимались. Каждый попрошайка платил известную «мзду» в «общак». А по факту — на карман боссу. Кто сколько внес, тот столько и ел. Зато пили все, вволю. Потому что без этого тут было вообще не выжить.

Алкоголь — местная валюта и местное божество. За бутылку тебя ославят и вознесут на небеса. За нее же могут проклясть и низвергнуть в ад. Через выпивку решаются все проблемы, проходят переговоры, посиделки. Да и любой прием пищи — уже повод употребить. Впрочем, чаще всего повод вовсе не требуется. Главное наличие топлива. И горла, куда его можно залить.

Никогда ранее Джонсон не понимал такого отношения к жизни. Но теперь переосмыслил. Включился, влился в поток. Сначала понемногу, по чуть-чуть. Постепенно входя во вкус. По той простой причине, что находясь в нормальном состоянии сознания невозможно воспринимать окружающую действительность адекватно, и при этом не сойти с ума. А выпивши — вполне себе. Мир уже не кажется настолько тоскливой и мрачной трясиной. Да, все еще трясина. Но уже интересная. А местами даже и красивая.

А так, живут тут вполне себе обычные люди. И все у них, как у всех. Едят, пьют, спят. Занимаются сексом, не без этого. Даже скорее с этим, чем без. Алкоголь, он такой, завсегда делает собеседников более общительными. Сводит мужчин и женщин в одну постель. Даже если по трезвому они бы никогда на такое не согласились.

Тут, по зимнему времени, вообще все спали со всеми. Такая уж правда жизни. Ради тепла, ради выпивки, ради хоть какой-то доли удовольствия. Урвать последний кусочек кайфа перед тем, как уйти в верхнюю тундру.

Как ни странно, любовь жила и здесь, среди «опустившихся». Разные все люди, разные. Кто-то находил радость в разнузданности и вседозволенности. Кто-то наоборот, нашел для себя пару. На весь остаток жизни. Такие парочки держались друг за друга крепче сиамских близнецов. Даже порой завидно становилось. Когда у тебя перед глазами живое доказательство того, что сущность человека, хоть и формируется окружением, условиями среды, но все же основа, стрежень — он внутри. Насколько по разному человеческие особи воспринимают одни и те же исходные условия, насколько противоположные выводы делают. Что одного втопчет в грязь, другого вознесет на недоступную высоту.

Впрочем, бухали все.

Джонсон видел себя со стороны — половинка на серединку. Не успел еще вконец опуститься, спиться. Утро начинал с умывания, а не с опохмела. Под себя не ходил. Что, впрочем, не мешало источать охренительное амбре — помыться-то негде. Встреть Даг такого типчика раньше — точно воротил бы нос. Вонючий, грязный, в поношенной рванине. Пьяный, не приведи Единый. Да еще подачки просит.

Одним словом, Даг если и не достиг дна, то находился на уверенном постижении этого пути. Складывалось ощущение, что осталось недолго. По крайней мере, отчаяться он уже почти успел. А это ведь главное. Остальное — дело техники. И времени.

А кто от этого застрахован? Пожалуй, никто. Разве что какой-нибудь пожизненный миллионер. Что родился в «нужной» семье, в ней же и помер. Да и то, риск есть. Жизнь, она такая. Порой самая безудержная фантазия не придумает такого, что воплощается само собой где-то рядом, за углом. Если есть ненулевой шанс воплощения, то этот шанс имеет свойство реализовываться. В самый неподходящий момент, да.

Холодным промозглым весенним днем Даг Джонсон сидел у костра. Огонь дарил немного тепла и ощущение хоть какого-то домашнего очага. Так, наверное, первобытные люди грелись, собравшись всем племенем у священного огня. У Джонсона тоже имелось свое «племя».

Если так можно назвать более-менее постоянное сборище собутыльников.

Жизнерадостный рыжеволосый мужик по прозвищу «Капуша». Вот уж кто точно никогда не унывал. На любую неприятность он смотрел с неистребимой улыбочкой. Пил, правда, по черному. Даже непонятно, как в него помещались такие объемыалкоголя. Бывало, Капуша лежал плашмя, в полнейшем бреду, не в силах подняться. Но на вопрос: «Пить будешь?» неизменно отвечал: «Буду!». За что, видать, и получил свое погоняло.

Дама Капуши — не менее жизнерадостная хохотушка Эсмеральда.Приятная дама, даже, наверное, красивая. Была. Раньше.До того, как стала в обхвате вдвое шире. И потеряла половину зубов.

Парочка оказалась еще та — постоянно смеялись. Поэтому Джонсон к ним и прибился. Все проще, когда рядом хоть какой-то позитив. Пусть и на пустом месте. Про себя Даг такого сказать не мог. Если он и источал некоторый настрой, то это была мрачная обреченность.

Даг протянул руки к огню. Настолько близко, насколько терпела кожа. Минуту назад в костер отправилась последнее поленце.

С приходом весны находить топливо становилось проще. Порой удавалось разжиться углем — тогда начинался настоящий праздник! Один брикет горел едва ли сутки, обогревая внушительную площадь вокруг себя. Не сегодня.

Плохие предчувствия на вечер — если огонь потухнет, придется куда-то идти, искать, суетиться… А желания двигаться не было от слова совсем.

Джонсон приложился к бутылке. Холодная жидкость скатилась по пищеводу. Тело ответило привычной порцией огня. И приятными волнами опьянения.

«За что мне все это дерьмо? — лениво раздумывал Даг, баюкая пустеющую посудину в руках, — Может, это проклятие?»

Он стал вспоминать места и время, события, когда его могли сглазить. Ничего такого не вспоминалось. Разве что слишком давно, еще в «том» мире. Как-то раз к нему пристала нищенка, закутанная в платки с головой. Мелочи, как назло, не оказалось. Он оттолкнул женщину, стараясь убраться подальше. Она что-то кричала вслед, смотри, мол, пока живой да здоровый. Прокляну, мол, если руку не позолотишь! Станешь потом жалеть, да поздно будет!