- Я бы не надеялся на два равно удачных выстрела, - сказал Дерас. - Один может подать сигнал.
Тейн потер узкой ладошкой лицо, покачал головой.
- За то, что я сделаю, я буду грызть железо и пить огонь в Мире Воздаяния, - сказал он шепотом. - Но...
Фиору хотелось возразить, что никакого Мира Воздаяния нет, но сейчас было не время и не место. Тейн шагнул вперед, рукой показал, чтобы остальные отошли поближе к постовым, потом поднес к лицу сжатые ладони. Казалось, что ничего не происходит, и герцог досадовал, что даром тратятся драгоценные минуты; он не понимал, что творится, что делает человечек, почему нужно ждать. Только слипались глаза, клонило в сон куда сильнее, чем за весь день, и совсем утихла боль в ноге, до сих пор обжигавшая при каждом шаге. Вялое блаженство снизошло на регента, и он досадовал только, что нет стула присесть, а то заснул бы немедля.
Ленивый покой, отсутствие желания двигаться, полное равнодушие волнами растекались от молившегося неведомой силе Тейна, и герцог Алларэ беззвучно зевнул, забыв прикрыть ладонью рот, потом попытался сосредоточиться - ничего не вышло. Неслышная колыбельная укутывала разум плотным пледом.
- Можно идти, - сказал Тейн. - Они будут спать, кроме...
Договорить он не успел. Воздух налился ослепительной лазурью, пронзительной синевой, раскалился добела, а мир начал растворяться, таять, распадаться на обломки. Подобное Фиор уже пережил в день смерти отца, тогда тоже показалось, что земля уходит из-под ног, а мир прекращает существование - но все это кончилось достаточно быстро, просто легла на плечи тяжесть, и с тех пор уже не исчезла. Теперь же из Фиора выдирали самую суть, все, что было им, и это никак не хотело прекращаться, но сильнее всего мучили даже не страх, не тошнота и не потеря равновесия - изумление: в чем дело? Что за сила в очередной раз перемешивает бытие, словно стряпуха - венчиком? Тейн же сказал - все, о высших сферах можно больше не печалиться, ни Противостоящего, ни сизоглазой твари больше нет; так что же это?!
Только нужно было идти вперед, с трудом разбирая, куда это - вперед, по каменному коридору, сейчас казавшемуся туманным маревом, и на губах рождался только один вопрос: "Ну что, что, ЧТО еще устроил этот невозможный герцог Скоринг?!"
Сияние померкло, и мир обрел свою прежнюю надежную плотность, вот только Фиор по-прежнему чувствовал себя тополиной пушинкой, пылинкой, играющей в луче, листом, летящим по ветру...
Он дошел до самой двери, по дороге вспомнив, почему мэтр Тейн был так уверен, что Кадоль и Эвье не согласились бы вступить в переговоры, а стали бы охранять дверь и запасной ключ до последнего: очередной древний обычай, только не алларский, а на сей раз эллонский. Реми призвал обоих в Свидетели Чести. Попросту говоря - помощниками при самоубийстве, которое собирается совершить благородный человек, если нуждается в том, чтобы никто не препятствовал ему осуществить намерение. Долг уважения и дружбы, от которого невозможно отказаться, и нет того, чего не сделаешь, чтобы его соблюсти.
Двое подчинились бы только лично королю - но короля здесь не было. Впрочем, теперь оба Свидетеля мирно спали на редкость глубоким сном. Вспомнился рассказ Рене, в котором заснул целый замок, а "заветник" преспокойно освободился и удрал. Тогда Фиор уверял остальных в том, что это еретикам вполне по силам - уверял ровно потому, что читал об этом в книгах. Теперь он увидел все сам; но к кому обращался в молитве Тейн?! Так нужно ли дальше опасаться вторжения Противостоящего - или нет?..
Ключ нашелся в кармане у Бернара. Дерас открыл замок, отодвинул два тяжелых засова, отошел в сторону. Фиор приложил ладонь к слегка шершавому темному дереву, провел по нему рукой, не решаясь сделать одно простое движение, потом нажал.
То, что он увидел в камере - да ладно бы только увидел; вдохнул, почувствовал кожей, ощутил чем-то глубоко внутри, - он запомнил навсегда.
Охнула Кларисса, кто-то выругался - Дерас, должно быть, но Фиор этого почти не слышал, ему было не до спутников, он боролся с тошнотой.
Крови было слишком много, ею воняло, словно на бойне, но не только кровью, еще - паленым, горелым, вообще невесть чем...
Осталась одна мысль: "Как хорошо, что я не стал обедать..."
Потом вернулись остальные - вернулись все сразу, и столкнулись на бегу, словно два табуна лошадей, перемешались в беспорядочную кучу. В камере было достаточно света - и из окна, и от догоравшей масляной лампы, и прекрасно было видно, что там - двое.
Двое, не трое.
Опоздали, и все предосторожности, все хлопоты были напрасны.
Реми, спящий в углу у стены - светлое, по-детски беззащитное лицо, вот только перчатки изляпаны кровью и чем-то темным, и рукава бледно-зеленой шелковой рубахи, почти до локтей.
Палач, широкоплечий, с бычьей шеей, дрых за столом, опустив голову на узловатые ладони, дрых и похрапывал.
А вот деревянное ложе, на котором валялись широкие кожаные ремни, еще какая-то медная и железная пакость, залитая кровью - да все тут было залито кровью, и свежей, и уже запекшейся - было пустым.
Фиор с досадой огляделся - нет, не было в камере никого, кроме двоих спящих. Он шагнул к Реми, но Тейн остановил регента, положив руку на предплечье.
- Не будите его пока что. Сначала расспросите палача, - посоветовал он, подошел к столу и провел ладонью по затылку кряжистого детины средних лет.
Палач вскинул голову, встряхнулся, огляделся - и издал звук, походивший на мяуканье, который больше подобал бы новорожденному младенцу.
- Ваша милость... - пролепетал он. - Я... Только приказ выполнял... господина Алларэ...
Регент прикинул, на что он, вошедший в эту камеру, вдохнувший этот смрад, должен быть сейчас похож, и провел ладонями по лицу, пытаясь успокоиться или хотя бы придать себе видимость спокойствия.
- Дерас, дайте ему вашу флягу. Что здесь произошло?
- Не буду я пить, - покачал головой палач. - Я уже выпил с утра, хватит, - затравленный взгляд метнулся в сторону Реми. - Господин Алларэ меня нашел, велел взять инструменты, привез сюда, потом велел пытать... этого, - на невыразительном лице проступил дикий ужас, когда палач покосился на пустое ложе. - Этого. Который давеча велел пытать господина Алларэ. А я не умею! - стон взвился к потолку. - Не мое это дело! Оно ж сто лет как запрещено! Я только от деда рассказы слышал! А они велят, а им-то что!!!
Дерас прошел вперед, ненароком опрокинув жаровню - угли полетели по полу, зашипели на влажных пятнах - все-таки всунул в руки палачу фляжку, толкнул в бок: "Пей!"
- Один, другой, и все ко мне, - пожаловался городской палач, потом залпом выхлебал половину фляги. - А я что? Ну и вот. Я ж ему говорил, что помрет, а он мне, так надо, я приказываю. И правда, помер. А господин Алларэ...
- А господин Алларэ его воскресил, верно? - с участием спросила Кларисса, подходя к столу. Женщина была бледна, но держалась прямо, даже слегка улыбалась, вот только от этой улыбки мороз шел по коже. - И вы продолжили. Так?
- Так, ваша милость! Не мог я его не слушаться!
- Что же случилось потом?
- Потом заснул я, и приснилось мне, что вот свет, и нету его, - шепотом прохрипел палач, и вдруг разрыдался в голос. - Как же я теперь... святого человека... кто же я теперь? - доносились сбивчивые причитания.
"Святого? - передернулся Фиор. - Даже после такой смерти герцогу Скорингу нечего делать рядом с Сотворившими. Разве что в виде худшего наказания. Для всех. Эти трое рядом не поместятся..."
Тейн сидел на корточках рядом с Реми и осторожно, не касаясь, водил ладонью над лицом.
- На вашем месте, господин герцог, я бы убрал этого страдальца, пока не проснется господин Алларэ. Не только из Шенноры, но и из Собры.
- Да... Да, сейчас я распоряжусь, - выдавил Фиор. - Реми - что с ним?
- Пока что он будет спать, - пожал узкими плечами Тейн. - Потом будет видно. Господин герцог, на вашем месте я бы взял с тех двоих клятву ни словом не напоминать ему о всем том, что здесь случилось.
